Французская демократия - Прудон Пьер Жозеф (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗

Наши филантропы изощряли свое лицемѣріе, отыскивая причины пауперизма и преступленій, но не нашли ихъ, потому что дѣло было слишкомъ просто. Причины эти сводятся къ одной основной причинѣ: къ повсемѣстному нарушенію экономическаго права. Найти лекарство тоже не слишкомъ трудно: оно заключается въ возвращеніи къ экономическому праву путемъ соблюденія закона взаимности. Вотъ пунктъ, на который я не перестану обращать вниманіе читателя, пока мнѣ не удастся совершенно убѣдить его въ этомъ.

Сейчасъ, говоря о страхованіи, мы упомянули о законѣ предложенія и спроса, на который такъ часто ссылаются. Въ отвѣтъ на всякое требованіе реформы консервативная мальтузьянская экономія никогда не забываетъ выдвинуть верховный законъ предложенія и спроса – ея любимый конекъ, ея послѣднее слово. Попытаемся же разобрать его и доказать, что въ этомъ знаменитомъ законѣ не все одинаково свято и непреложно.

Разногласіе, которое происходитъ между двумя частными лицами, продавцомъ и покупателемъ, по поводу цѣны какого нибудь товара, услуги, недвижимаго имущества или всякаго другаго предмета, называется предложеніемъ и спросомъ.

Политическая экономія учитъ и доказываетъ, что нѣтъ возможности опредѣлить точную цѣнность какого нибудь продукта, что она безпрестанно измѣняется; слѣдовательно, такъ какъ нѣтъ возможности установить цѣнность, она болѣе или менѣе подлежитъ произволу и есть вещь фиктивная, условная.

Продавецъ говоритъ: мой товаръ стоитъ 6 франковъ и потому я предлагаю его вамъ за эту сумму. – Нѣтъ, отвѣчаетъ покупщикъ, вашъ товаръ стоитъ всего 4 фр., и я спрашиваю его за эту цѣну; ваше дѣло рѣшить, можете ли вы отдать мнѣ его.

Можетъ статься, что собесѣдники – оба люди добросовѣстные. Въ такомъ случаѣ, уважая свое собственное рѣшеніе, они разстанутся, не покончивъ дѣла, если только, по особымъ соображеніямъ, не подѣлятъ разницу поровну и съ общаго согласія не оцѣнятъ товаръ въ 5 фр.

Но по большей части встрѣчаются два плута, которые стараются обмануть другъ друга. Продавецъ знаетъ, что стоитъ его товаръ своею выдѣлкою и на что онъ пригоденъ, и говоритъ себѣ, что его цѣнность = 5 фр. 50 сант. Но правды онъ не скажетъ, а запроситъ за него 6 фр. и даже больше, если только состояніе рынка и простодушіе покупателя дадутъ ему на это возможность. Вотъ что значитъ запрашивать. Точно также и покупатель, зная свою собственную потребность и соображая въ умѣ настоящую цѣну предмета, говоритъ себѣ: эта вещь можетъ стоить 5 фр., но дѣлаетъ видъ, что хочетъ дать только 4 фр. Это называется сбавлять цѣну.

Еслибы оба были искренни, то скоро согласились бы. Одинъ сказалъ бы другому: скажите мнѣ настоящую цѣну, и я въ свою очередь сдѣлаю тоже. Послѣ этого они разстались бы, ничѣмъ не кончивъ дѣло, еслибы одному не удалось убѣдить другаго, что онъ цѣнитъ невѣрно и ошибочно. Ни въ какомъ случаѣ они не старались бы перехитрить другъ друга – продавецъ, разсчитывая, что его товаръ необходимъ, а покупщикъ, предполагая, что продавцу необходимо вернуть свой капиталъ. Если разсматривать такой разсчетъ съ точки зрѣнія добросовѣстности, онъ окажется съ обѣихъ сторонъ безчестнымъ и столь же позорнымъ, какъ всякая ложь. Слѣдовательно, законъ предложенія и спроса не можетъ быть непогрѣшимымъ, потому что въ немъ почти всегда сталкивается двойное плутовство.

Во избѣжаніе этой низости, которая нестерпима всякому великодушному сердцу, нѣкоторые негоціанты и фабриканты уклоняются отъ спора предложенія и спроса; не будучи въ состояніи ни лгать, ни переносить обманъ, ни подвергаться обвиненію въ запрашиваніи, они продаютъ по неизмѣнной цѣнѣ; отъ васъ зависитъ брать или не брать. Придетъ ли ребенокъ или взрослый человѣкъ – съ нихъ спросятъ одинаковую цѣну; здѣсь всякій обезпеченъ неизмѣнностью цѣны.

Очевидно, чтобы продавать по неизмѣнной цѣнѣ, нужно больше добросовѣстности, и такая продажа имѣетъ больше достоинствъ, чѣмъ продажа съ торгомъ. Предположимъ, что всѣ негоціанты и производители дѣйствуютъ такимъ образомъ, – и вотъ у насъ взаимность въ предложеніи и спросѣ. Продавая по неизмѣнной цѣнѣ, можно конечно ошибиться въ стоимости товара; но замѣтьте, что такого продавца сдерживаетъ съ одной стороны конкуренція, а съ другой – просвѣщенная свобода покупателей. Всякій товаръ недолго продается свыше своей настоящей цѣны; если мы видимъ противное, то ясно, что по какой нибудь причинѣ потребитель не вполнѣ свободенъ. Еслибы этого не было, то много выиграли бы и общественная нравственность, и правильность сдѣлокъ; дѣла пошли бы лучше для всѣхъ. И знаете ли, что было бы слѣдствіемъ такого принципа? Конечно, богатства накоплялись бы не такъ быстро и не сосредоточивались бы до такой степени въ однѣхъ рукахъ; но въ то же время было бы меньше банкротствъ, меньше случаевъ раззоренія и отчаянія. Страна, гдѣ не разсчитывали бы на ажіотажъ, гдѣ всякій предметъ продавался бы за настоящую свою цѣну, разрѣшила бы двойную задачу цѣнности и равенства.

И такъ, я говорю, не робѣя: въ этомъ дѣлѣ, равно какъ и въ дѣлѣ страхованія, общественное сознаніе требуетъ обезпеченія, требуетъ болѣе точнаго опредѣленія въ области науки и преобразованія въ торговыхъ нравахъ. Къ несчастью такой реформы можно достигнуть только при иниціативѣ, превышающей всякую индивидуальность, a свѣтъ состоитъ по большей части изъ людей, которые вопятъ про утопію при первой попыткѣ внести свѣтъ въ темные закоулки науки или прикоснуться топоромъ къ корню меркантилизма, которые жалуются на стѣсненіе свободы, когда грозятъ мошенничеству и двоедушію.

ГЛАВА VIII.

До революціи 89 года и общество, и правительство, основанные оба на принципѣ власти, были облечены въ форму іерархіи. Въ противоположность чувству равенства, которымъ такъ обильно Евангеліе, сама католическая церковь освящала эту лѣстницу общественныхъ положеній и состояній, внѣ которой представляли себѣ только хаосъ. Въ церкви и въ государствѣ, въ экономическомъ и въ политическомъ мірѣ господствовалъ законъ, не возбуждавшій протеста и считавшійся выраженіемъ истинной справедливости – законъ всеобщаго подчиненія. Законъ казался столь разумнымъ, столь божественнымъ, что не возникало ни малѣйшаго протеста, а счастье все таки не давалось. Всѣмъ было плохо: работникъ и крестьянинъ, получавшіе самую ничтожную заработную плату, жаловались на жестокость буржуа, дворянина или аббата; буржуа, несмотря на свои хозяйскія права, на свои привиллегіи и монополіи, жаловался въ свою очередь на налоги, на притѣсненія своихъ собратій, гражданскихъ и духовныхъ властей; дворянинъ раззорялся и, заложивъ или продавъ свои имѣнія, бывалъ принужденъ искать спасенія въ милости государя или въ собственной проституціи. Всякій искалъ, просилъ улучшенія своей горестной судьбы: кто просилъ прибавки жалованья и задѣльной платы; кто увеличенія барышей; кто требовалъ сбавки арендной платы, которую другой наоборотъ находилъ недостаточною; громче всѣхъ вопили и жаловались аббаты, землевладѣльцы и откупщики, т. е. люди, одѣленные лучше другихъ. Словомъ, положеніе было невыносимо оно разрѣшилось революціею.

Съ 89 года въ обществѣ совершился громадный переворотъ, a положеніе, повидимому, все таки не улучшилось. Больше чѣмъ когда либо люди нуждаются въ хорошей пищѣ, въ хорошемъ жилищѣ, въ хорошей одеждѣ и въ уменьшеніи работы. Рабочіе соединяются и дѣлаютъ стачки, чтобы добиться уменьшенія рабочихъ часовъ и повышенія платы; хозяева, принужденные, повидимому, уступить съ этой стороны, прибѣгаютъ къ экономіямъ въ производствѣ въ ущербъ качеству товаровъ; даже дармоѣды начинаютъ жаловаться, что имъ невозможно прожить доходами съ своихъ прибыльныхъ мѣстъ.

Чтобы добиться уменьшенія работы, которой они притомъ еще должны добиваться, чтобы возвысить задѣльную плату и успокоиться на сносномъ status quo, рабочіе соединяются не противъ однихъ только предпринимателей; въ нѣкоторыхъ мѣстахъ они соединяются противъ конкурренціи работниковъ–чужестранцевъ и не допускаютъ ихъ въ свои города; они единодушно возстаютъ противъ употребленія машинъ, принимаютъ мѣры противъ допущенія новыхъ учениковъ и, чтобы добиться своего, наблюдаютъ за своими хозяевами, запугиваютъ ихъ, учреждая надъ ними невидимую, неодолимую полицію.