Теория четырех движений и всеобщих судеб. Проспект и анонс открытия - Фурье Шарль (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
2. Подростка в возрасте от 7 до 14 лет родители осаждают своими наставлениями; эти нравоучения бывают приправлены дурным обращением; а так как ребенок недостаточно разумен, чтобы осознать необходимость принуждения, то его привязанность непременно будет складываться в зависимости от ласки, ему оказываемой; зачастую ребенок любит деда, соседа, слугу больше тех, кто дал ему жизнь, и отцы не вправе на это жаловаться; при некоторой проницательности они должны понять, что ребенку (в силу указанных выше мотивов) свойственна любовь лишь как чувство симпатии, а это чувство развивается в соответствии с добротой и чуткостью, вносимой отцами в свои отцовские функции.
3. Когда подросток, достигнув половой зрелости, начинает понимать сущность отцовства и материнства, он убеждается, что родительская любовь не бескорыстна; в основе ее лежит уцелевшее в родителях воспоминание о былых наслаждениях, связанных с его зачатием, честолюбивые мечты или сознание своей слабости, развлечения, доставляемые ребенком в детстве, когда он очаровательно скрашивал родителям досуг. Поняв все это в сознательном возрасте, ребенок не может считать себя в долгу перед родителями, которым он доставил столько радостей, им не разделенных (и которых его хотят лишить в лучшую пору жизни). Это сознание скорее ослабит, чем усилит его привязанность; он понимает, что его зачали из любви к наслаждению, а не из любви к нему самому, а может быть, зачали вопреки желанию, то ли в силу неловкости увеличив потомство, и без того многочисленное, то ли желая ребенка другого пола. Коротко говоря, в эпоху юности, когда сыновняя любовь может зародиться, тысячи соображений подрывают престиж родителей, делая смешной в глазах юноши роль, отводимую отцовству. Таким образом, если родители не сумели снискать его уважение и дружбу, он не будет чувствовать к ним сыновней любви, даже в небольшой дозе, установленной природой в качестве долга детей в отношении родителей; эта доза покажется нормальной, если учесть, что при комбинированном строе, к которому перейдет земной шар и применительно к которому заложены в нас страсти, воспитание не будет стоить отцам ни малейшего труда.
В настоящее время людям кажется, что трудности воспитания дают отцам неограниченные права на любовь детей, но это объясняется лишь тем, что они не взвесили трех ослабляющих моментов, только что мною приведенных:
1) полное непонимание детьми в младенческом возрасте сущности отцовства;
2) испытываемое ими в отроческом возрасте отвращение к злоупотреблению и неразумному осуществлению отцовской власти;
3) наблюдаемое ими в юности резкое несоответствие между большими претензиями отцов и мнимыми заслугами, на которых эти претензии основаны.
Учтя при этом еще и другие моменты второстепенного характера, например предпочтение, оказываемое родителями одному из детей, обидное для других детей, мы поймем, почему сыновняя привязанность втрое меньше родительской; если ребенок привязан сильнее – это под влиянием симпатии, а не кровного родства. Случается нередко, что ребенок привязан к одному из родителей в два-три раза больше, чем к другому: хотя формальное право на любовь у обоих родителей и одинаково, но характер одного из них более сродни ребенку.
Все это – истины, которые цивилизованные не хотят ни осознать, ни положить в основу своих социальных расчетов. Бедные наслаждениями, они хотят быть богаты иллюзиями; они присваивают себе право собственности на привязанность слабейшего. 60-летний муж претендует на безраздельную любовь 20-летней супруги; мы прекрасно понимаем, в какой мере обоснованы эти претензии; отцы хотят быть божеством, идеалом в глазах детей; они вопиют о неблагодарности, получая от детей любовь лишь в меру ими заслуженного. За отсутствием подлинной привязанности они питаются химерами: они любят, чтобы в романах и комедиях им рисовали безграничную сыновнюю любовь и супружескую верность, которой нет и тени в семье. Питаясь этими нравственными химерами, цивилизованные утрачивают способность к исследованию общих законов природы; они возводят в степень закона свои собственные капризы и деспотические претензии и обвиняют природу в несправедливости, не желая заняться исследованием цели, к которой тяготеют ее предначертания.
Чтобы раскрыть эту цель, надо, минуя идею долга, приступить к анализу и синтезу притяжения страстей, которое кажется нам порочным только потому, что мы не ведаем его цели, и которое, будь оно порочно или нет, никогда не было предметом систематического анализа.
Чтобы читатель различал между притяжением и долгом и исследовал притяжение независимо от предрассудочного понятия о долге, я дам в третьей части этого трактата новую главу, посвященную этому вопросу, главу о сложных контр-движениях, из которой будет видно, что притяжение не может быть подавлено, хотя бы и противоречило долгу. Итак надо капитулировать перед этой сиреной и приступить к изучению его законов, вместо того чтобы диктовать ему наши законы, которыми оно пренебрегало и вечно будет игнорировать во славу Бога и к величайшему конфузу наших неустойчивых систем.
XII
Древо страстей и его разветвления, или ступени и градации 1-я, 2-я, 3-я, 4-я и5-я
Начнем с первой ступени, имеющей три разветвления; в дальнейшем мы будем говорить о стволе, или унитеизме [42], как источнике всех страстей, которых на первой ступени 3, на второй 12 и т. д.
На первой ступени, или при первом разветвлении ствола, имеются три страсти, три подочага или центра притяжения, к которым тяготеют люди всех рангов, всех возрастов; эти три страсти следующие:
1) люксизм, или жажда роскоши;
2) группизм, или стремление к образованию групп;
3) сериизм, или тяга к образованию серий.
Будем исследовать эти страсти в их подразделениях, соответствующих количеству страстей на следующей ступени, во втором разветвлении их дерева на 12 ветвей, образующих гамму страстей, аналогичную гамме музыкальной.
1-й подочаг. Роскошь. Она охватывает пять управляемых ею страстей вторичного характера, называемых чувственными, или влечением пяти органов чувств. Люксизм бывает внутренний и внешний. В первом случае дело касается здоровья, которое обеспечивает нам полноценность и непосредственность всех чувственных восприятий. Но эти чувственные восприятия невозможны вне богатства; хороший желудок и великолепный аппетит вам не помогут, если у вас нет ни гроша, чтобы пообедать. У кого нет гроша, тот обречен на голод, на косвенное подавление своих чувств; чувства не могут функционировать полноценно без посредства денег, которым в цивилизации все подвластно.
С другими четырьмя внешними органами чувств дело обстоит точно так же, как и со вкусом: амплитуда каждого из них вне богатства минимальна. Пусть у вас превосходный слух – без денег вам не попасть ни в оперу, ни на концерт, между тем как при наличии туго набитого кошелька доступ туда свободен любому человеку с плохим слухом. Для счастья недостаточно роскоши внутреннего характера или здоровья; нужна еще роскошь внешнего характера, или богатство, которое обеспечивает полноту чувственных восприятий, предпосылкой чего является здоровье, или роскошь внутреннего характера.
Наличие исключений лишь подтверждает правило. Молодая девушка встречает старика, который обеспечивает ей счастливую жизнь, полноту чувственных радостей, хороший стол, наряды и пр., чего ей доставало. В этом случае одно из пяти чувств – осязание, действует в виде полового влечения, чтобы обеспечить посредством богатства внешнее функционирование четырем остальным, которые сами по себе имели бы лишь внутреннее функционирование, или здоровье, и вне богатства находились бы лишь в потенции, будучи лишены позитивного двигателя; вне богатства, предоставленного стариком, уделом девушки были бы лишения всякого рода, страдало бы и чувство осязания, так как у бедняков слишком мало средств и возможностей для любовных связей с теми, кого они любят.
