Разыскания истины - Мальбранш Николай (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗

Но довольно разбирать эти удивительные определения четырех первичных качеств, которые дал нам наш философ; предположим, что все, что говорят нам чувства об этих качествах, неоспоримо. Утвердимся еще в нашей вере; будем верить, что все эти определения вполне правильны. Посмотрим, однако, правда ли, что все качества чувственных тел образуются из этих первичных качеств! Аристотель так утверждает, и он должен это утверждать, потому что он рассматривает четыре первичных качества как принципы вещей, которые он хочет объяснить нам в своих книгах физики.

Итак, Аристотель говорит нам, что цвета происходят от смешения четырех первичных качеств; белый образуется тогда, когда влажность превышает теплоту, как оно бывает у седеющих стариков; черный — когда влажность испаряется, например, в стенах цистерн. Путем подобных же сочетаний образуются все остальные цвета; запахи и вкусы также происходят вследствие различного смешения сухого и влажного, вызванного теплотою и холодом; от, подобного же сме-

535

шения зависят даже тяжесть и легкость. Словом, по мнению Аристотеля, все чувственные качества необходимо производятся двумя активными качествами, теплотою и холодом, и состоят из двух пассивных, влажности и сухости; тогда только возможно некоторое правдоподобное соответствие между принципами Аристотеля и следствиями, выведенными им из них.

Однако убедиться во всем этом еще труднее, чем в тех положениях, которые я привел выше из аристотелевских сочинений. Трудно поверить, чтобы земля и другие элементы не были бы цветными или видимыми, если бы они находились в своей природной чистоте и без смешения с первичными качествами, хотя ученые комментаторы этого философа и уверяют нас в том. Нельзя понять, что хочет сказать Аристотель, когда утверждает, что волосы седеют вследствие влажности, которая у стариков сильнее теплоты, даже если для уяснения его мысли и поставить определение на место определяемого;

ибо, очевидно, бессмысленно говорить, что волосы у стариков седеют вследствие того, что то, что нелегко удерживается в своих границах, но удерживается в границах чужих, берет верх над тем, что соединяет вещи одной природы. Трудно также поверить, чтобы вкус можно было объяснить, сказав, что он состоит в соединении сухости, влажности и теплоты, особенно, если заменить эти слова теми определениями, которые Аристотель дает им, что было бы полезно, если бы эти определения были хороши. И трудно не смеяться, если на место тех определений голода и жажды,' которые дает Аристотель,-говоря, что голод есть желание теплого и сухого, а жажда — желание холодного и влажного, поставить определение этих слов и называть голод желанием того, что соединяет вещи одной природы и что легко удерживается в своих границах и с трудом в границах чужих, а жажду определять как желание того, что соединяет вещи одной и различной природы и что не может удерживаться в своих границах, но легко удерживается в границах чужих.

Правило, предписывающее ставить иногда на место определяемого определение, весьма полезно для того, чтобы узнать, хорошо ли были определены термины, и чтобы не ошибаться в своих умозаключениях; ибо таким путем можно обнаружить, нет ли двусмысленности в терминах, не ложны ли и не несовершенны ли мерила отношений, последовательно ли мы рассуждаем. Раз это правило верно, что же мы должны сказать о рассуждениях Аристотеля, которые при применении этого правила обращаются в нелепую и смешную галиматью? И что можно сказать о всех тех, кто рассуждает исключительно на основании смутных и ложных идей чувств? Ибо это правило, способствующее ясности и очевидности во всех правильных и основательных умозаключениях, вносит в их рассуждения одну путаницу.

' De amina. Liv. 2, chap. 3.

536

Невозможно описать всей странности и нелепости тех объяснений, которые дает Аристотель по поводу всяких вопросов. Если вопросы, о которых он говорит, просты и легки, то просты и его заблуждения и их легко открыть. Когда же он принимается объяснять вещи сложные, зависящие от многих причин, то заблуждения его бывают так же сложны, как вопросы, о которых он трактует, и невозможно указать всех его заблуждений.

Хотя и говорят, что правила определения, данные Аристотелем, в высшей степени удачны, однако этот великий гений не знает даже, какие вещи могут быть определяемы. Не делая различия между познанием ясным и отчетливым и познанием чувственным, он воображает, что может узнать и объяснить другим вещи, о которых у него нет никакой отчетливой идеи. Определения должны объяснять природу вещей, и термины, входящие в них, должны вызывать в разуме отчетливые и частные идеи. Но невозможно определять чувственные качества теплоты, холода, цвета, вкуса и т. д., когда смешивается причина со следствием, движение тела с ощущением, сопровождающим его; так как ощущения суть модификации души, познаваемые не посредством ясных идей, а лишь посредством внутреннего чувства, как я это объяснил в третьей книге,' и потому невозможно в данном случае связывать слова с идеями, которых у нас нет.

У нас есть отчетливые идеи о круге, квадрате, треугольнике, так что мы отчетливо познаем природу их и можем дать им хорошие определения; из идей, которые мы имеем об этих фигурах, можно даже вывести все их свойства и объяснить их другим людям посредством терминов, которые мы связываем с этими идеями. Но ни теплоту, ни холод, поскольку они суть чувственные свойства, нельзя определить; ибо мы не познаем их отчетливо и посредством идеи, мы познаем их лишь сознанием или внутренним чувством.

Итак, теплоту, которая находится вне нас, не следует определять посредством некоторых ее действий; ибо поставив на ее место то определение, которое будет ей дано, мы увидим ясно, что это определение только вводит нас в заблуждение. Если, например, определить теплоту, как то, что соединяет вещи одной природы, не прибавив ничего к этому определению, то можно принять за теплоту такие вещи, которые не имеют к ней ни малейшего отношения. Можно будет тогда сказать, что магнит собирает железные опилки и отделяет их от опилок серебра, потому что магнит тепел; что голубь ест конопляное семя и оставляет другие зерна, потому что голубь тепел; что скряга отбирает свое золото от серебра, потому что скряга тепел. Словом, нет такой нелепости, к которой нас не привело бы это определение, если мы будем настолько глупы, чтобы следовать ему. Стало быть, это определение не объясняет природы теплоты и им нельзя пользоваться для выведения всех свойств

• См. главу седьмую второй части, § 4.

537

теплоты; точно держась его терминов, мы делаем нелепые выводы, а поставив определение на место определяемого, впадаем в чистую бессмыслицу.

Но если тщательно отличать теплоту от ее причины, то хотя ее самое и нельзя определить, потому что она есть модификация души, о которой мы не имеем ясной идеи, но причину ее определить можно, потому что мы имеем отчетливую идею о движении. Однако мы должны взять в соображение, что теплота в смысле известного движения не всегда вызывает в нас ощущение теплоты. Так, например, вода тепла, потому что частицы ее жидки и находятся в движении и потому что рыбы, по-видимому, находят ее теплою; по крайней мере, она теплее льда, частицы которого находятся в покое;

но вода холодна по отношению к нам, потому что она не обладает таким движением, как частицы нашего тела; то, что имеет меньше движения по сравнению с другим, находится некоторым образом в покое относительно него. Итак, не по отношению к движению фибр нашего тела надо определять причину теплоты или движение, вызывающее ее; надо, по возможности, определять это движение, абсолютно и само по себе; тогда определения, которые мы ему дадим, могут способствовать познанию природы и свойств теплоты.

Я не считаю себя обязанным рассматривать далее философию Аристотеля и раскрывать в высшей степени запутанные и сбивчивые заблуждения этого писателя. Мне кажется, я показал, что он не доказывает своих четырех элементов и определяет их дурно;'что его первичные качества не таковы, какими он их считает; что он не знает природы их; что из них вовсе не образуются все вторичные качества, и наконец, если и согласиться с ним, что все тела состоят из четырех элементов и вторичные качества — из первичных, все-таки вся его система останется бесполезной для разысканий истины, потому что его идеи не настолько ясны, чтобы мы могли соблюдать всегда очевидность в своих умозаключениях.