Собрание сочинений, том 14 - Маркс Карл Генрих (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
«Из здания женевского городского самоуправления», — продолжает Шили, — «пришлось отправиться в тюрьму, а оттуда на следующий день, на почтовых, в сопровождении полицейских, в Берн, где г-н Дрюэ держал меня в течение двух недель под строгим арестом в так называемой старой башне…»
Дрюэ в своей переписке с заключенным Шили — о которой речь будет ниже — валил всю вину на Женевский кантон, между тем как Турт, со своей стороны, уверял, что виновны во всем союзные власти, что женевские кантональные власти решительно ничего не имеют против Шили. Такие же заверения незадолго до того сделал ему женевский судебный следователь Резен. О последнем Шили, между прочим, пишет следующее:
«Во время происходившего летом 1851 г. в Женеве федерального стрелкового празднества Резен взял на себя редактирование издававшегося на французском и немецком языках «Journal du tir federal» и пригласил меня сотрудничать в этом издании, пообещав гонорар в 300 франков; моя работа состояла, между прочим, и в том, что я должен был flagrante delicto {На месте преступления. Ред.} записывать немецкие приветственные и прощальные речи председателя комитета Турта; задача эта — воздам Турту благодарность, хотя и запоздалую — очень облегчалась для меня тем, что он каждый раз обращался почти с одинаковыми восторженными словами к различным депутациям стрелков, варьируя их слегка, в зависимости от того, приветствовал ли он бернского медведя, быка Ури или какого-нибудь иного сочлена федерации; поэтому, когда начинался припев: «если же настанет день опасности, то мы и т. д.», я мог спокойно класть перо и на вопрос Резена, почему я это делаю, отвечать: «c'est le refrain du danger, je le sais par coeur» {«это припев об опасности, я его знаю наизусть». Ред.}. Но вместо заслуженных мной в поте лица 300 фр. гонорара Резен с охами и вздохами заплатил мне только 100 фр. с обещанием, однако, дальнейшего сотрудничества, именно в политическом журнале, который он собирался основать в Женеве, чтобы, независимо от всех существующих партий, вести борьбу на всех фронтах и особенно против тогдашнего «либерального» правительства Фази — Турта, хотя он и сам принадлежал к нему. Он вполне годился для такого предприятия, готовый, как бывало хвалился, «d'arracher la peau a qui que ce soit»… {«с кого угодно содрать шкуру». Ред.} С этой целью он поручил мне завязать во время путешествия по Швейцарии, предпринято — го мной после моих трудов на федеральном стрелковом празднестве, необходимые для этого предприятия связи, — что я и исполнил и о чем я ему сделал по своем возвращении письменный доклад. Но за это время успел подуть совсем другой ветер, пригнавший его из корсарской экспедиции на всех парусах в спокойную гавань существующего правительства. J'en etais donc pour mes frais et honoraires , уплаты которого я тщетно требовал от него и тщетно требую до сих пор, хотя он стал богатым человеком… Незадолго до моего ареста он клялся мне, что не может быть и речи о моей высылке, как в этом его уверил его друг Турт, — что мне нечего принимать никаких предупредительных мер против угрозы Жирара и т. д… На письмо, которое я ему послал de pro-fundis {из глубины. Ред.} старой тюремной башни, прося у него небольшую сумму в счет следуемых мне денег и разъяснения о происшествии (моем аресте и т. д.), он так и не ответил, хотя уверил лицо, передавшее ему мое письмо, что исполнит все мои просьбы.
… Что моя высылка была делом рук беглых парламентариев, мне писал несколько месяцев спустя К., человек надежный и непредубежденный, и это mordicus {убедительно. Ред.} подтверждалось в нескольких строках, приложенных к этому письму Раникелем. Эту же мысль высказывали многие сведущие люди, с которыми я после имел случай лично беседовать об этом инциденте… А, между тем, я ведь не был собственно парламентоедом, подобно гиене Рейнаху, который изо дня в день вытаскивал блаженной памяти имперского регента Фогта из имперской могилы за обеденный стол в Берне, где тот сам сидел во плоти, точно «скованный Прометей», a entre poire et fromage {за дессертом. Ред.}, ко всеобщему ужасу, жадно проглатывал как мумию, так и воплощение. Правда, я не был поклонником парламентских подвигов. Напротив! Но неужели эти господа собирались отомстить мне за это изгнанием из империи, — причисляя Швейцарию к империи, потому что в ней погребена имперская конституция вместе с протоколами решений имперского парламента? Скорее я полагаю, что подозрение о предпринятом ими против меня преследовании возникло в связи с упомянутым в моем прежнем письме возмущением парламентариев против женевского Эмигрантского комитета, образованного мной, Беккером и несколькими женевскими гражданами… Среди этих господ не было единодушия по вопросу о том, почему, собственно, они хотели узурпировать право распределения денег среди эмигрантов. Одни из них — в том числе Денцель из маленькой баденской палаты — хотели в отличие от нашей практики, имевшей в виду помощь особенно нуждающимся рабочим, осушать слезы преимущественно профессиональных страстотерпцев, героев революции, сынов отечества, видавших лучшие дни… Is fecit cui prodest {Кому выгодно, тот и сделал. Ред.}, говорят ремесленники. А так как моя деятельность была действительно неудобна для этих господ, то зародилось подозрение, что они использовали свое влияние в руководящих кругах для моего устранения. Ведь было известно, что они использовали aurem principis {ухо начальника. Ред.}, что они, во всяком случае, стояли достаточно близко к этому уху, чтобы нашептать кое-что о моем беспокойном характере и что они, в частности, не раз собирались вокруг princeps {начальника. Ред.} Турта…»
Рассказав о своей отправке из старой бернской башни через Базель и французскую границу, Шили замечает!
«Что касается расходов по высылке эмигрантов, то я питаю надежду, что издержки эти покрываются отнюдь не из федеральной казны, а за счет Священного союза. А именно, однажды, спустя некоторое время после нашего перехода на швейцарскую территорию, принцесса Ольга сидела за табльдотом одного бернского отеля с тамошним русским поверенным в делах. Entre poire et fromage (sans comparaison {без сравнения. Ред.} с ужасным Рейнахом) высочайшая особа сказала своему собеседнику: «Eh bien, Monsieur le baron, avez-vous encore beaucoup de refugies ici?» «Pas mal, Princesse» , — ответил тот, — «bien que nous en ayons deja beaucoup renvoye. M. Druey fait de son mieux a cet egard, et si de nouveaux fonds nous arrivent, nous en renverrons bien encore» . Этот разговор слышал и передал мне прислуживавший при этом кельнер, бывший в кампанию за имперскую конституцию добровольцем под моим командованием».
При высылке Шили таинственно и бесповоротно исчезли его дорожные вещи.
«До сих пор остается загадочным, как могли они внезапно исчезнуть в Гавре из багажного хаоса в поезде немецких переселенцев (в Базеле мы были включены в этот поезд агентом по переселению Кленком, которому федеральные власти сдали в подряд нашу доставку до Гавра, причем все вещи эмигрантов и переселенцев совершенно перемешались между собой); это могло произойти не иначе, как при помощи списка эмигрантов и их вещей. Может быть, об этом больше знает швейцарский консул в Гавре, коммерсант Ваннер, к которому мы были направлены для дальнейшей отправки. Он обещал нам полное возмещение. Дрюэ впоследствии подтвердил мне это обещание в письме, которое я отправил адвокату Фогту в Берне для защиты своего иска перед Союзным советом. Но до сих пор я не мог получить от него ни этого письма обратно, ни вообще ответа на все посланные мной ему письма. А летом 1856 г. я получил решительный отказ от Союзного совета без какой бы то ни было мотивировки этого решения…
