Опыт о человеческом разумении - Локк Джон (1) (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
4. Во-первых, потому что мы можем получать такие восприятия только при посредстве своих чувств. Во-первых, ясно, что эти восприятия вызываются в нас внешними причинами, действующими на наши чувства, потому что люди, лишенные органов какого-нибудь из чувств, никогда не могут иметь в уме своем относящихся к этому чувству идей. Это слишком очевидно, чтобы оно могло вызывать сомнения; поэтому нельзя не иметь уверенность в том, что
==110
эти восприятия приходят через органы данного чувства, а не каким-нибудь иным путем. Ясно, что сами органы их не вызывают. В противном случае глаза человека в темноте вызывали бы цвета, а нос зимой слышал бы запах роз. Но мы не видим, чтобы кто-нибудь мог ощутить вкус ананаса, не побывав в Вест-Индии, где он растет, и не попробовав его.
5. Во-вторых, идея от ощущения в данный момент и идея от памяти суть очень различные восприятия. Во-вторых, иногда я нахожу, что не могу избежать того, чтобы иметь эти идеи в своем уме. Когда закрыты мои глаза или затворены окна, я, правда, могу по желанию не только вновь вызвать в уме идеи света или солнца, запечатленные в моей памяти прежними ощущениями, но и могу по желанию отложить их и представить, например, идею запаха розы или вкуса сахара. Но, если я в полдень устремляю своп глаза на солнце, я не могу избежать вызываемых во мне тогда идей света или солнца. Так что существует очевидная разница между идеями, отложенными в моей памяти (если бы идеи находились только в памяти, я постоянно обладал бы одинаковой способностью располагать ими и устранять их по своему желанию), и теми идеями, которые навязывают себя мне и которых я не могу избежать. Поэтому непременно должна быть некоторая внешняя причина и сильное воздействие некоторых предметов вне нас (которому я не могу противиться), которое вызывает в моем уме данные идеи, хочу я этого или нет. Кроме того, нет человека, который бы не замечал у себя разницы между размышлением о солнце, поскольку в его памяти есть идеи солнца, и действительным рассматриванием солнца. Эти два восприятия столь различны, что трудно найти идеи, которые более отличались бы друг от друга; поэтому человек достоверно знает, что неверно, будто оба восприятия суть воспоминания, или действия его ума, или его собственные, находящиеся лишь в нем фантазии, но что действительно зрительное созерцание имеет внешнюю причину.
6. В-третьих, удовольствие или страдание, которым сопровождается действительное ощущение, отсутствует, когда эти идеи возвращаются без внешних предметов. В-третьих, прибавьте к этому, что многие из этих идей вызываются в нас вместе со страданием, которое мы потом припоминаем без малейшей боли. Так, страдание от жары и холода, когда идея этого страдания воскресает в нашем уме, не доставляет нам никакого беспокойства. Между тем
==111
когда оно ощущалось, то было очень мучительно, и всегда бывает мучительно, когда действительно повторяется: страдание происходит от нарушения, которое внешние предметы вызывают в нашем теле, соприкасаясь с ним. И мы без всякого страдания припоминаем страдания от голода, жажды или головной боли. Между тем эти страдания либо никогда не тревожили бы нас, либо тревожили бы постоянно, при каждой мысли о них, если бы они были лишь идеями, носящимися в нашем уме, призраками, занимающими наше воображение, без реального существования вещей, воздействующих на нас извне. То же самое можно сказать об удовольствии, сопровождающем различные действительные ощущения. И математические доказательства хотя и не зависят от чувства, однако изучение их по чертежам усиливает достоверность нашего зрения и как будто сообщает ему несомненность, приближающуюся к убедительности самого доказательства. Было бы очень странно, если бы человек признавал за бесспорную истину то, что из двух углов фигуры, которую он измеряет линиями и углами чертежа, один угол больше другого, и в то же самое время сомневался в существовании тех линий и углов, которыми он через рассмотрение их пользуется для измерения фигуры.
7. В-четвертых, наши чувства подтверждают взаимно свои свидетельства о существовании внешних предметов. В-четвертых, во многих случаях наши чувства свидетельствуют об истинности показаний друг друга относительно существования чувственных предметов вне нас. Если кто видит огонь и сомневается в том, является ли этот огонь более чем простым призраком, то он может также почувствовать его и убедиться, сунув в него руку, которая никогда не могла бы ощущать такой мучительной боли от одной лишь идеи или призрака, если только и сама боль не есть плод воображения. Между тем, когда следствия ожога пройдут, нельзя, вызывая идею ожога, вновь возбудить в себе боль.
Так, когда я пишу это, я вижу, что могу изменить вид бумаги и, рисуя буквы, сказать наперед, какую новую идею покажет в ближайший момент бумага исключительно вследствие движения по ней моего пера. Но если моя рука останется в покое или если я даже и буду двигать пером, но глаза мои будут закрыты, то эти знаки не появятся (сколько бы я ни фантазировал). С другой стороны, раз они изображены на бумаге, я не могу не видеть их потом, как они есть, т. е. не могу не иметь идеи тех букв, что я наче-
==112
ртал. Отсюда ясно, что эти изображенные по воле моих мыслей знаки не простая забава и игра моего воображения, раз я нахожу, что они не подчиняются моим мыслям и не перестают существовать, когда я себе это воображаю, а продолжают оказывать постоянное и систематическое воздействие на мои чувства, согласно начертанным мной знакам. Если прибавить к этому, что вид этих букв побуждает другого человека произнести те звуки, которые я заранее намеревался обозначить этими знаками, то останется мало оснований для сомнения в том, что слова, которые я пишу, действительно существуют вне меня, раз они порождают длинный ряд закономерных воздействующих на мое ухо звуков, которые не могут быть плодом моего воображения и которые моя память не может удержать в данном порядке.
8. Эта достоверность велика настолько, насколько этого требует наше положение. Но, может быть, кто-нибудь и после всего этого останется таким скептиком, что не станет доверять своим чувствам и будет утверждать, будто все, что мы за всю свою жизнь видим, слышим, осязаем, вкушаем, думаем и делаем, есть лишь обманчивый и призрачный ряд длинных сновидений, в которых нет никакой реальности, а потому подвергнет сомнению существование всех вещей или наше познание какой бы то ни было вещи. Такому скептику я предлагаю принять во внимание следующее: если все сон, то его вопросы тоже лишь сон, и поэтому бодрствующему человеку нет большой надобности отвечать на них. Но если ему угодно, пусть ему приснится такой ответ с моей стороны: достоверность того, что вещи существуют in rerum Naturв 44 (когда для этого имеется свидетельство наших чувств), велика не только в той мере, какая возможна при нашем строении, но и настолько, насколько это требуется для нашего положения. Наши способности приноровлены не ко всей области бытия и не к совершенному, ясному, обширному познанию вещей, свободному от всякого сомнения и колебания, а к сохранению нас, т. е. тех, у кого они имеются; и они приноровлены к потребностям жизни и неплохо служат нашим целям, если только дают нам достоверное знание тех вещей, которые пригодны или непригодны для нас. Кто видит горящую свечу и испытал силу ее пламени, сунув в него палец, тот не будет особенно сомневаться в том, что вне его существует нечто, причиняющее ему вред и сильную боль. И такой уверенности достаточно, когда для управления собственными действиями не требуется большей достоверности, чем
==113
достоверность самих этих действий. И если наш сновидец соблаговолит испытать, является ли пылающий жар стеклоплавильной печи просто бредовым состоянием человека, и сунет в печь свою руку, то он, быть может, придет в себя, обретя большую, чем он хотел бы, уверенность в том, что этот жар есть далеко не только простое воображение. Эта очевидность велика настолько, насколько это желательно для нас: она так же достоверна для нас, как наше удовольствие или страдание, т. е. наше счастье или несчастье. И дальше этого нам нет дела ни до познания, ни до бытия. Такой уверенности в существовании вещей вне нас достаточно, чтобы направить нас к достижению добра и уклонению от зла, которые мы имеем от вещей, а в этом и состоит важное значение нашего знакомства с вещами.
