Собрание сочинений, том 14 - Маркс Карл Генрих (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
Обер-прокурор при королевском апелляционном суде.
Подпись: Шварк»
Оба эти отказа — прокурора Липпе и обер-прокурора Шварка — я нашел вполне правомерными. Во всех государствах мира, а значит, и в прусском государстве, под публичным интересом понимается правительственный интерес. Прусское правительство не видело и не могло видеть «какого-либо очевидного публичного интереса» в возбуждении преследования против «демократа» Цабеля за клевету на меня. Оно было заинтересовано скорее в противоположном. К тому же прокурор не обладает правом судьи высказывать свое мнение; он обязан слепо следовать — даже наперекор своим взглядам и убеждениям — предписаниям своего начальства, в конечном счете министра юстиции. Поэтому я по существу вполне согласен с решениями гг. Липпе и Шварка, но сомневаюсь в юридической правильности ссылки Липпе на статью XVI закона от 14 апреля 1851 г. о введении в действие уголовного кодекса. Ни один пункт прусского законодательства не обязывает прокуратуру указывать мотивы, почему она не пользуется своим правом возбуждения преследования. И в статье XVI, на которую ссылается Липпе, тоже нет ни звука об этом, В таком случае зачем же на нее ссылаться?
Тогда мой адвокат возбудил дело в гражданском порядке, и я свободно вздохнул. Если у прусского правительства не было публичного интереса преследовать Ф. Цабеля, то тем более живой частный интерес для самозащиты имел я. И теперь я выступил от своего собственного имени. Каков будет приговор, мне казалось неважным, только бы удалось привлечь Ф. Цабели к публичному суду. Но представьте себе мое удивление! Вопрос стоял, как я узнал, отнюдь не о судебном рассмотрении моего иска, а о судебном рассмотрении вопроса, имею ли я право предъявить иск Ф. Цабелю.
Я узнал, к своему ужасу, что, согласно прусскому судопроизводству, всякий истец, прежде чем судья даст ход жалобе, то есть сделает приготовления к действительному вынесению приговора, должен так изложить свое дело судье, чтобы последний убедился, что вообще имеется право на иск. При этом предварительном разборе документов судья может потребовать новых доказательств, или же не принять часть старых, или же найти, что вообще отсутствует право на иск. Если судье угодно будет признать наличие права на иск, то он дает ход иску, начинается состязательный процесс, и дело решается вынесением приговора. Если же судья отрицает право на иск, то он отказывает истцу просто per decretum, в порядке постановления. Такая процедура присуща не только процессам об оскорблениях, а гражданским процессам вообще. Поэтому может случиться, что иск по поводу оскорбления — как и всякий другой гражданский иск — будет отвергнут всеми инстанциями путем подобного официального постановления и, значит, никогда не будет рассмотрен.
Надо согласиться, что законодательство, которое не признает права на иск частного лица в его собственных частных делах, нарушает к тому же элементарнейшие основные законы гражданского общества. Право на иск превращается из само собой разумеющегося права самостоятельного частного лица в привилегию, раздаваемую государством через своих чиновников-судей. В каждом отдельном правовом споре государство становится между частным лицом и дверью суда как своей частной собственностью и по своему усмотрению открывает или закрывает ее. Сперва судья постановляет в качестве чиновника, чтобы потом решать в качестве судьи. Тот самый судья, который, не выслушав обвиняемого, без состязательного процесса предрешает, имеется ли право на иск, и который, скажем, становится на сторону жалобщика, то есть решает до некоторой степени в пользу правомерности жалобы, следовательно до некоторой степени против обвиняемого, — этот самый судья должен потом на самом процессе беспристрастно решать в пользу жалобщика или обвиняемого, то есть должен решать, игнорируя свое собственное предварительное решение. В дал А пощечину. А не может предъявить иск обидчику, прежде чем в самой вежливой форме не выхлопочет разрешение на это у чиновника-судьи. А отказывается возвратить Б участок земли. Б для защиты на суде своих прав собственника нуждается в предварительном разрешении, которое он может получить или не получить. Б публично в печати клевещет на А, а чиновник-судья, возможно, «постановляет» втихомолку, что А не имеет права преследовать Б. Легко понять, к каким чудовищным несообразностям может приводить такая процедура даже в чисто гражданском процессе. Что уж говорить о случаях клеветы, с которой выступают в печати друг против друга политические партии! Во всех странах и даже в Пруссии судьи, как известно, такие же люди, как все. Ведь даже один из вице-председателей королевского прусского верховного суда, г-н д-р Гёце, заявил в прусской палате господ, что смута 1848, 1849 и 1850 гг. произвела замешательство в прусской юриспруденции, которой потребовалось некоторое время для ориентировки. Кто поручится д-ру Гёце, что он не просчитался во времени, необходимом для ориентировки? Как умудриться, не скажу, разъяснить англичанам, но хотя бы представить как нечто правдоподобное, что в Пруссии право на иск — например, к клеветнику — зависит от предварительного «постановления» чиновника, которого к тому же правительство может (см. временное распоряжение от 10 июля 1849 г. и дисциплинарный закон от 7 мая 1851 г.) наказать за так называемое «нарушение служебных обязанностей», сделав ему выговор, наложив на него денежный штраф, переведя его против его воли на другое место или даже с позором уволив с судебной должности?
Дело в том, что я собираюсь опубликовать брошюру на английском языке о своем casus contra {деле против. Ред.} Ф. Цабель. Чего бы ни дал Эдмон Абу, когда он писал свою брошюру «Пруссия в 1860 г.», за указание, что нигде во всей прусской монархии не существует права на иск, кроме Рейнской провинции, «облагодетельствованной» Code Napoleon! [595] Страдать от судов людям приходится повсюду, но лишь в немногих странах им запрещено жаловаться в суд.
При таком положении вещей ясно, что мой процесс против Цабеля в прусском суде незаметно должен был превратиться в мою тяжбу с прусскими судами по поводу Цабеля. Но, оставив в стороне вопрос о теоретической красоте законодательства, бросим взгляд на практическую прелесть его применения.
8 июня 1860 г. королевский городской суд в Берлине вынес следующее «постановление»:
«Постановление о жалобе от 5 июня 1860 г.
по делу об оскорблении, возбужденному Марксом contra Цабель. Дело 38 за 1860 г.
1) В иске отказать за отсутствием состава преступления, так как обе инкриминируемые передовые статьи здешней «National-Zeitung» имеют предметом обсуждения только политическую позицию аугсбургской «Allgemeine Zeitung» и историю анонимной листовки «Предостережение», а содержащиеся в них заявления и утверждения, поскольку они исходят от самого автора и не состоят из простых цитат других лиц, не переступают границ дозволенной критики, а потому, на основании § 154 уголовного кодекса, не могут считаться наказуемыми, так как к тому же ни из той формы, в какой сделаны эти заявления, ни из обстоятельств, при которых они последовали, не явствует намерение оскорбить. Берлин, 8 июня 1860 г.
Королевский городской суд, отделение по уголовным делам.
Комиссия I по вопросам об оскорблениях.
(L. S.)»{loco sigilli — место печати. Ред.}
Итак, городской суд запрещает мне привлечь к суду Ф. Цабеля и избавляет Цабеля таким образом от неприятности отвечать за свою публичную клевету! А почему? «За отсутствием состава преступления». Прокуратура отказалась выступить в мою пользу против Цабеля за отсутствием какого-либо очевидного публичного интереса. А городской суд запрещает мне самолично выступить против Цабеля за отсутствием состава преступления. А почему нет состава преступления?
