Учение дона Хуана (перевод Останина и Пахомова) - Кастанеда Карлос (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
Долгое время дон Хуан ничего не отвечал.
– Природа составных частей такова, – неожиданно продолжил он, – что курительная смесь – крайне опасная материя. Без должной подготовки ее не составить. Она смертельно ядовита для всех, кроме того, чей гуахо – дымок. И трубка, и смесь требуют заботы и внимания. Тот, кто хочет курить, должен подготовить себя к этому строгой и спокойной жизнью. Дымок действует так мощно, что даже небольшую затяжку выдерживает только очень сильный человек. Сначала все кажется ему страшным и бессмысленным, но с каждой затяжкой окружающее проясняется – и внезапно мир открывается заново! Если с кем-то это случится, дымок станет гуахо такого человека, ответит на любые его вопросы и откроет ему дверь в невообразимые миры.
Таково главное свойство дымка, его величайший дар. При этом он не причиняет ни малейшего вреда: вот почему я называю дымок верным союзником.
Как обычно, мы сидели перед домом, где земля плотно утрамбована и чисто подметена. Неожиданно дон Хуан поднялся и вошел в дом. Через несколько минут он вернулся с небольшим свертком, опять сел.
– Моя трубка, – пояснил он.
Дон Хуан вынул трубку из зеленого холщового чехла и, наклонившись, показал ее мне. Длиной она была сантиметров в двадцать пять, с простым, без всяких украшений, деревянным мундштуком красного цвета. Чашечка трубки тоже была деревянная, но по сравнению с тонким мундштуком казалась довольно громоздкой; она была темно-серого, почти угольного, цвета и отполирована до блеска.
Дон Хуан поднес трубку к моему лицу. Решив, что он подает ее мне, я протянул руку, но дон Хуан быстро отдернул трубку.
– Я получил ее от своего благодетеля, – сказал он, – ив свою очередь передам тебе. Но сперва ты должен с ней подружиться. В каждый твой приезд я буду давать ее тебе. Начнешь с прикосновения и на первых порах, пока вы не привыкли друг к другу,i будешь держать ее совсем недолго. Потом положишь в карман или за пазуху и, наконец, медленно и осторожно поднесешь ко рту. Все это надо делать вдумчиво и неторопливо. И только когда между вами возникнет приязнь, начнешь курить. Если послушаешь меня и не будешь спешить, дымок может стать и твоим гуахо.
Дон Хуан вручил мне трубку, по-прежнему не выпуская ее из рук. Я протянул правую руку,
– Обеими, – велел он.
Я коснулся трубки двумя ладонями; дон Хуан держал ее так, что я мог лишь дотронуться до нее, но не взять. После чего он убрал ее в чехол.
– Сначала надо полюбить трубку, это дело долгое, – сказал дон Хуан.
– А может она меня невзлюбить?
– Нет, не может; но ты должен научиться любить ее, чтобы она помогла тебе преодолеть страх, когда ты начнешь курить.
– Что ты куришь, дон Хуан?
– Вот это!
Он расстегнул ворот рубахи, и я увидел у него на шее небольшой мешочек вроде ладанки. Дон Хуан снял мешочек, развязал его и очень осторожно отсыпал из него чуть-чуть себе на ладонь.
С виду курительная смесь напоминала тонко истертые чайные листья, от темно-коричневых до светло-зеленых, с редкими ярко-желтыми крупинками.
Дон Хуан ссыпал смесь в мешочек, завязал его кожаным шнурком и снова надел на шею.
– Что это за смесь?
– Состав у нее очень сложный. Добыть все ее части нелегко, приходится побегать. Например, грибочки. Они растут только в определенные дни года и в определенных местах.
– Для разных целей составляют разные смеси?
– Нет! Дымок – один; и подобного ему нет. Дон Хуан погладил мешочек на груди и поднял над головой трубку.
– Эти двое – одно, ни одному из них не обойтись без другого. И трубка, и секрет курительной смеси принадлежали моему благодетелю, которому их передали точно так же, как благодетель передал мне. Секрет смеси – в ее составных частях, в способе их приготовления и соединения. Курево трудно составить, но все-таки можно восполнить: а вот трубка – одна на всю жизнь. Обращаться с ней следует очень осторожно. Она прочна и крепка, но ударять ее все равно нельзя. Хранить трубку нужно в сухом месте, никогда не браться за нее потными руками, а курить следует в одиночестве. И никто, ни один человек, не должен видеть трубку, за исключением того, кому ты собираешься ее передать. Так учил мой благодетель; именно так я обращался с трубкой всю жизнь.
– Что случится, если ты ее потеряешь или сломаешь?
Дон Хуан медленно покачал головой:
– Тогда я умру!
– А у других колдунов такие же трубки?
– Вообще-то трубки есть не у всех, но мне известно, что кое у кого они имеются.
– А ты сам можешь сделать такую? – поинтересовался я. – Допустим, у тебя нет трубки. Откуда бы ты ее взял, чтобы передать мне?
– Не было бы трубки, я дал бы тебе что-нибудь другое.
Дон Хуан был явно чем-то недоволен. Он осторожно спрятал трубку в чехол, по-видимому, с мягкой подкладкой внутри: с трудом войдя в чехол, трубка легко скользнула внутрь. Дон Хуан ушел в дом.
– Ты сердишься на меня? – спросил я, когда он вернулся. Старик удивился моему вопросу.
– Нет. Я никогда ни на кого не сержусь. Меня трудно вывести из себя. На людей обычно сердятся, когда их поступки чем-то тебя задевают. А меня уже давно ничего не задевает.
26 декабря. 1961 года, вторник
Точный срок для пересадки «деток», как дон Хуан называл корни, не был установлен, хотя подразумевалось, что это – следующий мой шаг в укрощении «чертовой травки».
Я приехал к дону Хуану 23 декабря, в субботу, вскоре после полудня. Как обычно, мы немного посидели молча. День был теплый и облачный. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я принял первую долю корня.
– Пора вернуть «травку» земле, – внезапно прервал молчание дон Хуан. – Ты будешь охранять ее, и никто, кроме тебя, не должен ее видеть. Да еще я. Это не совсем хорошо: как ты знаешь, я не люблю «чертову травку», мы не соединяемся с ней в одно целое. Но моя память долго не проживет, я слишком стар. А от других ты обязан ее скрывать, ибо, пока кто-нибудь будет помнить увиденное, сила ее защиты будет недостаточной.
Он пошел в свою комнату, достал из-под старой соломенной циновки три небольших свертка и, вернувшись с ними на веранду, сел.
После долгого молчания дон Хуан развернул один сверток. В нем оказалось женское растение дурмана, которое он выкопал вместе со мной. Все листья, цветы и семенные коробочки, аккуратно им сложенные, высохли. Дон Хуан взял длинный раздвоенный корень и снова завернул пакет.
Корень высох и сморщился, кожура на нем потрескалась и топорщилась во все стороны. Старик положил корень на колени, открыл кожаную сумку и вынул из нее нож. Потом, высоко подняв корень, подержал передо мной.
– Эта часть – для головы, – сказал он и сделал первый надрез у основания корня, который напоминал человека с раздвинутыми ногами.
– А эта – для сердца, – и сделал надрез вблизи соединения отростков, после чего отрезал оба конца сантиметрах в восьми от места соединения. Затем принялся не спеша вырезать человеческую фигурку.
Корень был сухой, волокнистый. Чтобы получить нужную форму, дон Хуан делал рядом два надреза и соскабливал волокна между ними, а когда перешел к мелким деталям, вроде кистей рук, стал работать ножом как резцом. В результате получилась вытянутая фигурка человека со сложенными на груди руками и сплетенными пальцами.
Дон Хуан поднялся и подошел к голубой агаве, что росла перед домом у самой веранды. Он ухватил твердый шип одного из мясистых листьев, отогнул его и три-четыре раза повернул. Это круговое движение почти оторвало шип, он повис на листе. Дон Хуан сжал его зубами и дернул. Шип отделился от мякоти, увлекая за собой пучок белых тонких волокон длиной около полуметра. Продолжая держать шип в зубах, дон Хуан ладонями скрутил волокна, так что получился шнур, которым он обмотал ноги человечка, сведя их вместе. Он обматывал низ фигурки, пока шнур не кончился. Тогда он ловко, как шилом, проткнул шипом фигурку под сложенными руками так, что его острие показалось как раз из сцепленных ладоней. Дон Хуан снова сжал шип зубами и, осторожно потянув его, вытащил почти целиком. Шип торчал из груди человечка, как длинное копье. Не глядя больше на фигурку, дон Хуан сунул ее в кожаную сумку. Казалось, эта работа его обессилила; он растянулся на полу веранды и заснул.
