Иисус неизвестный - Мережковский Дмитрий Сергеевич (читать книги без регистрации TXT) 📗
«Видя, что смятение, θόρυβος, увеличивается» (Мт. 27, 24), — сам, как будто нарочно, подливает масла в огонь. Если бы даже была здесь не Гананова «чернь», а настоящий «народ» — весь народ Божий, Израиль, то в ярость пришел бы и он, оттого что язычник — «пес», ругается над святейшей надеждой Израиля — Мессией.
В этом: «возьми, возьми Его!» — слышится как бы крик задыхающейся ярости. Тот же крик, в двух шагах от той же Гаввафы, послышится, лет через двадцать, когда будет требовать народ смерти Павла:
истреби от земли такого, ибо ему не должно жить! — … кричали, метали одежды и бросали пыль на воздух. (А. Д. 22, 22–23.)
Смотрит Пилат на искаженные бешенством лица, на горящие нечеловеческим огнем глаза, и кажется ему, что это не люди, не звери, а дьяволы.
Казни Его требуют не все; иные плачут, —
скажет Пилат в «Евангелии от Никодима». [909] Этого, конечно, не мог он сказать. Но это могло быть, если б не могло, — надо бы поставить крест на человечестве: незачем было бы Сыну человеческому умирать и воскресать.
Добрые плачут, или «спят от печали», а злые бодрствуют, действуют. Слезы добрых, в явном Евангелии, почти умолчаны; сказано о них, только в Апокрифе — Евангелии тайном. Смутно, впрочем, помнит Иоанн (18, 40), что требовали казни не все.
Не Его (отпусти), а Варавву! — закричали все.
Но «распни, распни Его!» — кричат только «первосвященники и слуги их» (Ио. 19, 6). Судя, однако, по дальнейшему, — не только они: очень вероятно, что и мнимый «народ» — действительная «чернь» — разделился надвое.
Так же смутно помнит Лука (23, 48), что в Голгофской тьме, уже после того, как предал Иисус дух Свой в руки Отца, —
весь народ, сошедшийся на зрелище сие, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь.
Может быть, и не «весь народ», а только часть его: очень вероятно, что и здесь он разделился. Кажется, такое же точно «разделение» происходит и на площади Гаввафы; злые кричат: «распни», а добрые плачут, «бия себя в грудь».
Поднял руку Пилат; колыхнулась голубая занавеска архиерейских носилок, как будто и за нею кто-то поднял руку, — и сделалась вдруг тишина.
Может быть, не знал Пилат, что скажет сейчас; может быть, хотел сказать совсем другое, но как будто не он сам, а кто-то за него сказал:
condemno, ibis in crucem.
Осуждаю; пойдешь на крест. [910]
«Нет у нас иного царя, кроме кесаря», — только ли от Сына отрекаются? Нет, и от Отца, потому что у народа Божия, Израиля, Царь Единственный — Бог: «Господи! царствуй над нами один». Сын и Отец уйдут из дома Израиля:
се, оставляется вам дом ваш пуст. (Мт. 23, 39.)
Что такое казнь Иисуса? «Судебное убийство»? Нет, люди должны были признать Иисуса Христом, или казнить, — римляне, по своему закону, как «возмутителя всесветнего»; иудеи, тоже по своему закону, — как «богохульника». Если бы Савл, будущий Павел, был на Гаввафе, то кричал бы и он: «Распни!»
Только ли иудеи распяли Его? Нет, и мы. «Кровь Его на нас и на детях наших». Сколько бы ни умывал руки Пилат, весь Рим — весь мир — этой Крови не смоет.
Добрые плачут, «бия себя в грудь», или «спят от печали»; а злые бодрствуют, действуют, — кричат: «Распни!» Так было и будет всегда.
Кто-то сказал: «Иисус был осужден справедливо, потому что весь дух Его учения находился в противоречии со всем существующим порядком вещей». [911] Так оно и есть, конечно. Весь вопрос в том, лучше ли «существующий порядок вещей» или то, чего хотел Иисус. Надо быть с Ним, чтобы Его оправдать. По всем законам, по всем «правдам», кроме Его, Он был и будет осужден всегда. «Ibis in crucem, пойдешь на крест», — этот приговор Пилата — приговор мира сего над Христом, во веки веков.
Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон (Ио. 12, 31), —
это одна из двух возможностей, а другая: ныне суд мира сего — над Христом; ныне Христос изгнан будет вон. Надо ли говорить, какая из этих двух возможностей осуществляется в мире сейчас?
«Ликтор! руки свяжи ему — будет бит. Lictor, conliga manus, verberetur», — к смертному приговору должен бы давеча прибавить Пилат, но, вероятно, не имел силы; только молча, уходя с Лифостратона, махнул рукою ликтору, и тот уже знал, что надо делать. [912]
Воины отвели Иисуса внутрь двора, в преторию, и собрали на Него всю когорту. (Мк. 15, 16.)
Маловероятно, чтобы весь гарнизон Антониевой крепости, римская когорта, состоявшая тогда из 600 человек, не нарушая дисциплины, могла сойтись во внутреннем дворе «преторианского лагеря», castra praetoriana, для поругания осужденного узника. [913] Кажется, Марк называет целое вместо части, — «когорту», вместо манипула, в 120 человек, или даже центурии, в 60 человек. [914]
Только одним-единственным словом вспоминает Марк то, что произошло во дворе:
предал Иисуса (Пилат) на распятие, бичевав, φραγελλώσας, —
сухо, кратко, как будто «бесчувственно», по общему, кажется, для Страстей Господних, правилу: чем ужаснее, тем безмолвнее. [915] Слишком большое чувство в словах не выражается: так, из опрокинутой вдруг, слишком полной бутылки не льется вода. Тем, кто от привычки забыл, что значит: «Сын Божий бичуется людьми», — этого уже никакие слова не напомнят.
«Бич», flagellimi, по римским законам, предшествует кресту. [916] Римские граждане освобождены от этой позорной казни провинциалов и рабов. «Бич ужасающий», flagellimi bombile, — содрогается, при одном имени бича, Гораций. [917] Бич — «половина смерти, media mors», говорит Цицерон. [918] И даже «зверь», Домициан, бичу ужасается. [919] Бич, может быть, страшнее креста.
Донага раздев, бичуемого привязывают к низкому столбу, в слегка наклоненном положении, со скрученными за спиною руками. [920] Несколько «опытнейших» в этом деле, палачей-ликторов [921] наносят удары со всех сторон, и бичи, состоящие из ремней с вложенными в них, острыми, костяными или свинцовыми шариками, не только бьют по телу, но и вонзаются в него, «рубят, режут, рвут». [922] Часто уносят бичуемых замертво, а иногда забивают и до смерти. [923]
Так как бóльшая или меньшая сила ударов зависит от «опытнейших» палачей, то и немногими ударами они могут забить жертву насмерть, или сделать бичевание сравнительно легким. Судя по тому, что Иисус сохранит достаточно силы, чтобы, сидя на шутовском престоле, вынести поругание воинов и потом нести крест от Антониевой крепости до городских ворот, Пилат велел бичевать Его «легко». Но все-таки страшно подумать, как под бичами капала редкими каплями, а потом, все более частыми, и, наконец, струёй полилась на белую пыль площади красная кровь.
Так, полною платою расплатился Господь за Тайную Вечерю:
вот тело Мое, вот кровь Моя.
Плотники, должно быть, тут же, на дворе, изготовили три креста для трех распинаемых, Иисуса и двух разбойников. В верхних концах крестных столбов выдолбили для поперечных балок-перекладин, patibuli, нужные выемки. Гулким эхо стены казарм, окружавших двор, повторяли стук молотков.
