Франсуа Мари Вольтер - Кузнецов Виталий Николаевич (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Существенным для вольтеровского деизма является то, что с самого начала бог понимался в нем весьма неопределенно в отношении способа его существования и действования, а с годами эта неопределенность лишь усиливалась. Продолжая настаивать в «Философском словаре» на реальности божественного мироустроителя, Вольтер вместе с тем писал: «Но где находится вечный геометр? В одном месте или повсюду, не занимая пространства? Я ничего не знаю об этом. Устроил ли он мир из своей субстанции? Я ничего не знаю об этом. Является ли он неопределенным, не характеризуемым ни количеством, ни качеством? Я ничего не знаю об этом» (6, 17, 466). Исходя из убеждения, что нет божественного откровения и мы знаем бога только «через его творения», Вольтер считал, что между богом и людьми «лежит бездна бесконечности» (6, 20, 76). Та самая «здравая» философия, которая отвергает атеизм, должна полностью отмежеваться и от теологии, считает Вольтер, указывая на радикальную ограниченность человеческих знаний о боге. «Философия учит нас, — заявлял Вольтер, — что эта Вселенная должна быть упорядочена существом непостижимым, вечным и существующим по своей природе. Но еще раз: философия не учит нас относительно атрибутов этой природы. Мы знаем, чем она не является, но не знаем, чем она является» (6, 17, 578).
Таким образом, пытаясь посредством понятия «бог» объяснить движение и закономерность материальной природы, наличие в мире чувствующих и мыслящих существ, Вольтер фактически признается в своей неспособности объяснить, что представляет собой бог, как возможны приписываемые ему функции и каким образом осуществляется предполагаемый процесс божественного мироустроения. В итоге получается лишь обманчивая видимость углубления знаний о природе. Делаемые Вольтером признания относительно принципиальной непостижимости бога в сущности отрицают какую бы то ни было познавательную ценность деистических положений о бытии и действовании «верховного разума». Для Ламетри, Дидро, Гельвеция, Гольбаха осознание этих фактов было важной побудительной причиной к тому, чтобы начавшийся в их юношеские годы и протекавший в значительной мере под вольтеровским влиянием, отход от теологическо-идеалистических представлений не остановился на деистическом полпути, а был продолжен далее и доведен до последовательно материалистического понимания природы.
«Незнающий философ»
Вольтеровский подход к решению важнейших философских проблем позволяет понять, как решался им вопрос о широте, глубине и достоверности человеческого познания. Данный вопрос представляет принципиальный интерес не только потому, что Вольтер вместе с другими французскими просветителями остро критиковал «метафизику» XVII в. с ее претензией на абсолютное философское знание и теологию с ее еще большими притязаниями на абсолютность своих «богооткровенных» истин. Дело в том, что с конца 30-х гг., когда был опубликован «Трактат о человеческой природе» английского философа Юма (1711–1776), стала распространяться агностическая интерпретация сенсуализма и эмпиризма, почва для которой была еще в начале века подготовлена Беркли. Между тем сенсуализм и эмпиризм были гносео-методологическим базисом философии французских просветителей. Надо добавить, что юмизм способствовал тому, что с начала 70-х гг. стала формироваться кантовская версия агностицизма, которой — наряду с пережившим второе рождение юмизмом — было суждено оказать большое воздействие на всю последующую буржуазную философию.
В произведениях Вольтера при рассмотрении им различных философских проблем постоянно встречаются не только выражения «мы этого не знаем», но и еще более сильные «нам не дано этого знать», «мы никогда этого не узнаем», «от нас скрыта сущность вещей и их первые принципы» и т. д., а одна из подытоживающих его мировоззрение работ называется «Незнающий философ». Все это служило основанием для многих зарубежных и некоторых советских вольтероведов говорить о Вольтере как об абсолютном скептике и агностике [15]. Однако в советских исследованиях послевоенного периода была показана несостоятельность таких квалификаций, учитывающих лишь букву, но не действительное содержание гносеологических воззрений мыслителя. «Цельность и целеустремленность Вольтера, — доказывал К. Н. Державин, — исключают в его натуре, как мыслителя и писателя, скептицизм и агностику» (17, 473). Уместно заметить, что положения о непознаваемости для человека сущности вещей часто встречаются также в произведениях великих французских материалистов и что попытка А. М. Деборина сблизить смысл этих произведений с агностицизмом Юма и Канта вызвала самые резкие возражения со стороны В. И. Ленина (см. 2, 29, 528–529).
При анализе понятия «незнание», играющего весьма важную роль в вольтеровской философии, обнаруживается прежде всего его многозначность. Высказывания Вольтера о философском «незнании» могут быть разделены на несколько групп, каждая из которых имеет свой особый специфический смысл, причем ни один из них не выражает, строго говоря, точку зрения агностицизма или абсолютного скептицизма.
Первую группу образуют вольтеровские высказывания, в которых «незнание» означает отрицание слепого доверия к положениям Священного писания, отцов церкви, виднейших теологов и крупнейших философских авторитетов прошлого. В такого рода высказываниях, означающих утверждение принципа антиавторитарности философского мышления, Вольтер стоит на позициях методологического сомнения, но не тотального скепсиса. При этом Вольтер четко связывает свою позицию со взглядами тех философов, которые были противниками скептицизма: «В физике, как и во всяком деле, начнем с сомнения. Это первое правило Аристотеля и Декарта» (6, 27, 126).
Ко второй группе относятся высказывания о «незнании», которыми Вольтер выражает убеждение в невозможности решить ту или иную проблему чисто умозрительным путем, не опираясь на чувственный опыт, что представляет собой форму решительной критики метафизической гносеологии и методологии, которым тотчас противопоставляется вполне плодотворная, с вольтеровской точки зрения, альтернатива.
Третью группу составляют высказывания, объективный смысл которых сводится к радикальному отрицанию проблематики теологии и метафизики (сюда относятся и деистические положения самого Вольтера). Когда Вольтер говорит о непостижимости для людей атрибутов бога, способа его бытия и действования, призывая не тратить силы на бесплодные умствования по этим вопросам, это означает их категорическое исключение из области философской мысли: они выступают для нее, по сути дела, как псевдопроблемы. Если сюда добавить высказывания об отсутствии вполне убедительных доказательств самого бытия бога, то можно сделать вывод, что, хотя по всем этим вопросам у Вольтера обнаруживается и признается глубочайшее неведение, это все же не позиции агностика. Дело в том, что действительно «незнающим философом» Вольтер является лишь по отношению к нереальному бытию и отрицание познаваемости последнего объективно ставило под сомнение его реальность. Это обстоятельство, будучи осознанным, имело немаловажное значение в движении Ламетри, Дидро, Гельвеция, Гольбаха от деизма вольтеровского типа к выработке последовательно материалистического понимания природы.
В четвертую, едва ли не самую важную в мировоззренческом отношении группу должны быть включены высказывания Вольтера, в которых за формальным «незнанием» отчетливо проступает совершенно определенное, притом материалистическое решение фундаментальных философских проблем. Так, убежденность Вольтера в том, что человеческое чувствование и мышление являются свойствами самой материи, нередко выражалась в неадекватной форме «незнания». Имея в виду соответствующее воззрение Локка, Вольтер, постоянно вынужденный в полемике с теологами прибегать к эзоповскому языку, писал: «Особенно восхвалял я ту сдержанность, столь новую, столь мудрую и в то же время столь смелую, с которой он заявляет, что свет нашего разума никогда не даст нам достаточно данных для утверждения, что бог не может даровать мысль и чувство бытию, именуемому материей» (6, 1, 21). Не менее твердая уверенность в материальности корпускул, слагающих природу, оформляется в другом случае как похвала «малознанию» аналогичных ньютоновских суждений по этому вопросу: «Может быть, нет ничего более скромного, чем мнение Ньютона, который ограничивался верой в то, что элементы материи материальны, т. е. представляют собой бытие протяженное и непроницаемое…» (6, 22, 432).
