Слово о слове - Елизаров Евгений Дмитриевич (читать книги онлайн без .txt) 📗
Заметим: основные обертона любого знака довольно явственно различаются нами даже тогда, когда мы сталкиваемся с чем-то, казалось бы, полностью отчужденным и деперсонифицированным. Так, практически любое письмо даже там, где не известны ни обстоятельства его появления, ни даже авторство, говорит нам гораздо больше, чем это может быть понято из голой семантики слагающих его лексических единиц. Ярчайшей иллюстрацией этого является поэзия, способная всего одной строфой передавать целые терриконы информации. Ведь даже профессиональный филолог в состоянии идентифицировать далеко не все, поэтому многое остается анонимным и для него. Но, пусть и анонимные, хорошие стихи не оставляют равнодушным вообще никого. Так что же говорить о живом непосредственном общении? "Как уст без дружеской улыбки, без грамматической ошибки я речи русской не люблю", – сказал поэт, и жизнь показывает, что наша речь ни фонетически, ни грамматически ни даже семантически далеко не безупречна. Любой, кому приходилось работать со стенограммами, хорошо знает, что стерильно правильная, безупречная и по форме и по содержанию речь (во всяком случае импровизационная), наверное, вообще не встречается в природе. "Египетские ночи" являют нам пример совершенно особого состояния духа, которое не может длиться все двадцать четыре часа в сутки. Однако это нисколько не мешает нам понимать друг друга: формальные огрехи с лихвой искупаются восприятием той самой знакообразующей ауры, которая сопровождает любое речение. Даже если это речение потерявшего душевное равновесие человека. Именно эта аура раскрывает перед нами все нюансы действительного смысла – зачастую даже там, где наличествует прямое противоречие между ним и фактической лексикой всего воспринимаемого нами.
Это означает, что полный контекст всего произносимого нами в принципе не может быть сокрыт от того, к кому мы адресуемся. Иначе говоря, в процессе любого знакового обмена воспринимающему индивиду должно передаваться не только смысловое ядро транслируемой информации, но и то эмоциональное состояние, в котором она порождалась и которое образует собой неотъемлемый элемент действительного содержания в сущности любого знака.
(Правда, нужно считаться с тем, что абсолютно полное и точное воссоздание всей структуры знакового посыла едва ли возможно; далеко не все нюансы эмоционального подтекста знака всякий раз на деле воспроизводятся каждым воспринимающим его индивидом. Для воспроизведения всей смысловой ауры знака необходима особо тонкая организация психики индивида, нечто родственное экстрасенсорике. Но, во-первых, здесь говорится не столько о повседневной практике, сколько о принципиальной возможности такого отражения. Во-вторых, – и об этом необходимо постоянно помнить – очень многие наши способности могут систематически подавляться нашим сознанием. На самом деле все органы наших чувств фиксируют значительно больше того, что явственно осознается нами. Многое просто не доходит до верхних отделов психики благодаря предварительному отсеву всего несущественного в процессе выработки чисто сознательного решения. Ведь психическая деятельность человека – это, кроме всего прочего, еще и непрерывный – протекающий все 24 часа в сутки на протяжении всей жизни – отбор информации, поставляемой всеми без исключения рецепторами, который совершается где-то на уровне подсознания. Чисто сознательные решения принимаются лишь на основе тщательно отфильтрованного массива.)
Отсюда и вытекает не всегда замечаемое, но от этого не теряющего свою значимость обстоятельство, которое во многом предопределяет едва ли не все пути нашей истории. Ведь если то состояние духа, которое отливается в каждый знаковый посыл, способно полностью передаваться воспринимающему его индивиду, то все, порождаемое нами, своеобразным бумерангом обязано возвращаться назад, к нам же самим. Другими словами, любой информационный обмен в конечном счете оказывается порождением одноименной эмоциональной реакции на обоих полюсах общения. Отсюда порыв агрессии и злобы способен вернуться встречной вспышкой такой же неуправляемой непримиримости; в свою очередь, готовность к уступке – встречной же готовностью к компромиссу. Поэтому общим охранительным принципом регулирования совместного бытия должно становиться – и становится – такое положение вещей, при котором даже готовность к немедленному нападению облекается в психологическое состояние острого приступа страха.
Иначе говоря, впервые сформулированное в Нагорной проповеди Христа: "Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки" рождается отнюдь не на пустом месте.
4. ИСТОРИЯ ДУШИ
4.1. Объект эволюции
Итак, мы видим, что основания нравственности и начала творчества с самого начала оказываются неотделимыми друг от друга; именно их становление знаменует собой окончание долгого эволюционного пути, который венчается становлением нового биологического вида Homo Sapiens. Конечно, это еще не совсем творчество. Конечно, это еще совсем не тот нравственный закон, чудо которого великий Кант уподобил чуду звездного неба над нашей головой. Ведь даже гомеровские герои еще не знают его, единственная добродетель признаваемая ими, – это мужество, единственный порок – это трусость. Правда, над врагами уже не глумятся, но то, что мы читаем в сцене погребения Патрокла:
все еще не вызывает никаких содроганий. Не знают этого закона и ветхозаветные персонажи, хотя уже в Ветхом завете во весь голос звучит тема сочувствия чужой боли. Все сказанное выше означает собой не более чем возможность того и другого, лишь развившуюся способность нового существа к реализации одного и восприятию повелений другого. Лишь только через тысячелетия можно будет с определенностью говорить об их действительном становлении. И вместе с тем это уже то оплодотворенное начало, из которого и предстоит развиться всему, что сегодня олицетворяет собой человеческую духовность.
С появлением именно этого начала возможности чисто эволюционного развития живой материи оказываются практически полностью исчерпанными.
Существует одна не всегда замечаемая нами проблема. Дело в том, что в сугубо биологическом аспекте кроманьонец, появление которого, как представляется на некритический взгляд, знаменует собой завершение антропогенетического процесса, – это уже вполне законченный человек. Но следует ли отсюда, что он и в самом деле наделен всеми атрибутами разумного (а самое главное – одушевленного) существа? Означает ли формирование биологических механизмов всего того, что обеспечивает человеческую духовность, действительное завершение антропогенеза и одновременное начало собственно человеческой истории? Или все же существует некий промежуточный период, в течение которого морфологически законченное существо, развиваясь уже не по эволюционным биологическим законам, вынужден накапливать критическую массу каких-то новых отличий, присущих совершенно другой форме организации и движения материи, и собственно человеком он может стать лишь по ее образовании.
Если поверить тому, что с завершением чисто морфологических преобразований наш предшественник становится ничем, кроме, конечно, полученного воспитания, не отличимым от нас, то получается, что все возможности социальной формы движения уже изначально, то есть задолго до ее фактического появления, заложены в свойствах биологических молекул и тех сложных конфигураций, в которые они объединяются. Такой взгляд на вещи существует, и рациональному опровержению не поддается (как, впрочем, не поддается и рациональному доказательству). Но можно взглянуть и по-другому, ибо нет (во всяком случае достаточных) оснований утверждать, что уже в древнекаменном веке еще только вчера порвавший со своим животным прошлым человек уже сегодня обретает вполне сформировавшуюся способность к абстрактному мышлению и осмысленной членораздельной речи. Между тем, в согласии с первым утверждением уже кроманьонец должен быть способен не только к ним, но и ко всему тому, на что способны мы, далекие его потомки. Иными словами, уже он должен быть в состоянии сыграть в турнире "Большого шлема" или Национальной хоккейной лиги, создать "Критику чистого разума", изваять мраморную "Нику", расшифровать Розеттские письмена и так далее, и так далее…
