САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Дейс Герман Алибабаевич (читать хорошую книгу .txt) 📗
Глава 64
- Вот так я и стал японцем, - сказал господин Сакура и достал из сумки большую бутылку Смирновской, купленной в Токио. Он свернул с горлышка пробку и вернулся в начало деревни, побрызгал возле бывшей избы Виталия Иваныча, вылил граммов пятьдесят на основание фундамента избы Семёныча, покропил пепелище Ивана Сергеевича, а затем вернулся и плеснул на руины Мироныча.
- Да, брат, я знаю, что ты тоже помер, - пробормотал господин Сакура, сделал солидный глоток и завинтил пробку. – А теперь к Жорке…
Жорка жил в соседней деревне. Это он помог соседу стать японцем. Это Жорка, когда Сакуров вырубился на своем огороде, сначала накостылял трактористу, а потом вызвал по сотовому телефону скорую. Когда скорая приехала, Жорка договорился с её экипажем за двести долларов, что они доставят его и занемогшего Сакурова в приличную областную клинику. Потом Жорка позвал военного, дал ему ключи от Сакуровской избы и велел стеречь её, хозяйство, а также свою избушку, пообещав за качественную охрану пятьдесят долларов.
Устроив Сакурова в клинике и пообещав врачам хороший гонорар, Жорка рванул в Москву и за триста долларов напряг одного стажёра из «Инюрколлегии» (173) на поиск отца Сакурова. Стажёр взялся за дело рьяно, поскольку Жорка пообещал ему ещё тысячу по окончании изысканий с положительным результатом. Потом Жорка вернулся в деревню и толкнул за три тысячи долларов «фолькс». Толкнув «фолькс», а также рассчитавшись с военным и пообещав ему ещё пятьдесят долларов, бывший интернационалист укатил в Болшево и продал гараж за семь тысяч долларов. Затем Жорка навестил Сакурова, и, убедившись, что сосед пошёл на поправку и уже едва-едва ворочает языком после инсульта, бывший интернационалист влил в лечащего врача и вспомогательный медперсонал пятьсот долларов и отвалил в деревню. Там он сначала нашёл заначку Сакурова, а потом получил известие от стажёра, что отец Сакурова найден в одном из интернатов Иокогамы для пожилых одиноких моряков. После этого известия Жорка выехал в Москву, дал стажёру штуку за труды и ещё четыре, чтобы тот летел в Иокогаму и напрягал отца Сакурова на документальное оформление родственных связей с сыном. Стажёр улетел и ещё через неделю сообщил об успешном завершении миссии. На что получил строгие инструкции, согласно которым стажёр должен был привезти все документы, необходимые для признания Сакурова подданным страны восходящего солнца и последующего выезда на родину половины его предков (174). Стажёр вернулся с документами мухой, всего через две недели после получения последнего поручения, причём приехал на новенькой «Хонде», набитой ноутбуками. Прибыв, стажёр выторговал у Жорки в обмен на требующиеся документы ещё полторы тысячи долларов и занялся коммерцией. А Жорка продал всё, что мог, и наркодилерскую волыну в придачу, купил билет другу в один конец до Токио, и, влив в лечащего врача с персоналом ещё штуку долларов, забрал Сакурова из клиники. Потом Жорка отдал Сакурову все оставшиеся деньги, ещё раз пообещал не бросать Сакуровских котов и кошек на произвол судьбы, наказал звонить и посадил друга в самолёт.
- Вот так я и стал японцем, - задумчиво повторил господин Сакура, направляясь в сторону Лопатина. Град к тому времени перестал стучать по затвердевшим листьям ракит, и вместо него пошёл пушистый редкий снег; он подолгу порхал в воздухе и нехотя падал на слегка подмёрзшую землю. Господин Сакура шёл полем по едва угадывающейся тропе, вдоль своеобразных пеньков, оставшихся на месте бывших электрических столбов. Когда странный японец миновал пятый, он свернул круто вправо и вошёл в едва заметную, сильно заросшую просеку. Здесь господин Сакура окунулся в ржавый ворох умершей листвы и белый шорох наступающей зимы.
Прилетев в Токио, Сакуров, наконец-то, встретился с отцом. Они сели в такси и уехали в один из пригородов Иокогамы. В тамошней префектуре Сакурову выдали документы на имя Куньо Сакура и предложили на выбор три квартиры. При этом ему сказали, что на первые три года он освобождается от квартирной платы. Сакуров выбрал ту, что с видом на океан. Затем он прошёл двухмесячный курс бесплатной медицинской реабилитации, необходимой после инсульта и его лечения в условиях демократической России. Реабилитировавшись, новоиспечённый Куньо сан вплотную занялся японским языком и навигацией для каботажного плавания в акватории острова Хонсю. И уже через год получил аттестат шкипера и работу на дизельном буксире. С отцом Куньо сан встречался каждое Воскресенье. Они гуляли в парке возле старой гавани, бывший россиянин в беседах с пожилым моряком тренировал свои навыки в разговорной японской речи, а их отношения, сначала прохладные, всё больше налаживались. А так как, благодаря щедрости городских властей, предоставивших бывшему подданному РФ бесплатные жильё, лечение и курс штурманской переподготовки, у новоиспечённого японца водились деньги из тех, что он привёз из России. Благодаря такому удачному стечению обстоятельств качества японского гостеприимства и российской запасливости, отец и сын могли по несколько часов проводить в одной старой таверне. Сначала Куньо сан пытался пить сам и угощать старика сакэ, но потом они оба, причём довольно скоро, перешли на Смирновскую водку. Отец, первый раз угостившись из рук сына водкой, сильно обрадовался и поведал о том, как он познакомился с этим чудесным напитком в одном из советских дальневосточных портов. При этом спросил, почему они пьют смирновку, изготовленную во Франции, а не «Столичную» из самой России. На что сын молча передёргивался и продолжал заказывать смирновку.
Первый раз Сакуров позвонил Жорке из Японии, когда получил документы. Он поведал ему о своих успехах, а Жорка рассказал про деревню. О том, что он уже собрал урожай и заколачивает свою и Сакуровскую избу на зиму. После чего Жорка собирался переехать сам и перевезти Сакуровских котов с кошками в своё Болшево. Сакуров прослезился и пообещал Жорке, что никогда не забудет его доброты.
Потом Сакуров и Жорка созванивались раз в три месяца, затем стали общаться с помощью Интернета. Так Константин Матвеевич узнал, что первым сгорел дом Виталия Ивановича. Потом сгорел дом Гриши. Затем какие-то бродяги подпалили хибару военного. Потом Жорка сообщил, что устроился на постоянную работу и в деревню, которую за две зимы дотла разорили жители соседних сёл, больше не собирается. А спустя семь лет, когда Жорка ушёл с очередной работы, разругавшись с очередным начальником, а его супруга вышла на законную пенсию, они с женой стали искать для покупки новый дом в новой деревне. И не придумали ничего лучшего, как купить дом в соседнем с бывшей Серапеевкой посёлке, именуемом Московским. При этом Жорка мотивировал свой с женой выбор тем, что один хрен во всей России жизнь говно, так уж лучше жить в том, где тебя все знают, и ты уже знаешь всех.
- Да, брат, своё говно, оно ведь сначала ближе другого к своей заднице, а потому пахнет много терпимей остального (175), - несколько замысловато вслух пошутил господин Сакура и пересёк железку. Затем миновал ещё одну просеку и вошёл в посёлок. Раньше этот посёлок, именуемый Московским, изобиловал зажиточными жителями и подсобной живностью: избы смотрелись ухоженно, по улицам разгуливала всевозможная птица, а на скамейках сидели довольные жизнью крепкие тётеньки и хорошо упитанные пьяноватые дяденьки. Теперь из тридцати изб жилыми остались семь, причём пять из семи изб предназначались для продажи на хрен дуракам вроде Жорки и его жены
- А я ведь приглашал его, балбеса, в Японию, вместе с женой и оставшимися кошками, - снова вслух сказал господин Сакура. Говорил он по-русски, причём делал это с видимым удовольствием.
Тем временем снег пошёл сильней, и улица посёлка ещё плотней запахнулась пушистой полупрозрачной шалью, в перспективе показывая сплошную белизну чудом тканного природного убора. Где-то там, метрах в тридцати от путника и в пятидесяти от границы белой невидимости, нарисовался мужик с ведром. Мужик стоял к господину Сакуре задом, к срубу колодца – передом. И, пока он так стоял, очевидно, закуривая, на господина Сакуру напали две собаки. Они выскочили на улицу и принялись яростно обгавкивать приезжего. На что тот молча достал из сумки кольцо колбасы, отломил от него два конца и бросил грозным стражам. Те сожрали колбасу и припустили за благодетелем, повизгивая от восторга и помахивая хвостами.
