Немецкая идеология - Маркс Карл Генрих (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
«Мы уж как-нибудь столкуемся друг с другом, если только сойдемся на том, что впредь никто не должен дарить что-нибудь другому. Тогда Мы, пожалуй, дойдем и до того, что будем платить приличную цену даже калекам, старикам и больным, чтобы не дать им погибнуть от голода и нужды, ибо если Мы хотим, чтобы они жили, Мы должны заплатить за исполнение этого Нашего желания. Я говорю заплатить, – значит, имею в виду не жалкую милостыню».
Эта сентиментальная вставка насчет калек и т.д. должна показать, что бунтующие батраки Санчо «поднялись» уже до той высоты буржуазного сознания, на которой они не желают ничего дарить и получать в дар, считая, что достоинство и интересы двух вступающих в отношение сторон обеспечены, как только это отношение приняло форму купли-продажи.
За этим громовым воззванием народа, поднявшего бунт в воображении Санчо, следует практическое наставление в форме диалога между помещиком и его батраками, причем на этот раз хозяин ведет себя как Шелига, а батраки – как Штирнер. В этом практическом наставлении a priori [378] конструируются на берлинский лад английские забастовки и французские коалиции рабочих.
Вожак батраков: «Что у Тебя есть?»
Помещик: «У Меня – имение в 1000 моргенов».
Вожак: «А Я Твой батрак и отныне буду обрабатывать Твою землю только за талер в день».
Помещик: «В таком случае Я найму другого».
Вожак: «Ты не найдешь никого, ибо Мы, батраки, не будем работать впредь на иных условиях, и если найдется кто-нибудь, кто согласится брать меньше, то пусть он остерегается Нас. Вот и служанка требует теперь столько же, и Ты не найдешь ни одной за более низкую плату».
Помещик: «Ну, в таком случае Я разорюсь!»
Батраки хором: «Не торопись! Столько, сколько Мы имеем, Ты уж наверно будешь иметь. А если нет, мы сделаем такую уступку, чтобы Ты мог жить, как Мы. – Никакого равенства!»
Помещик: «Но Я привык жить лучше!»
Батраки: «Мы ничего не имеем против этого, но это не Наше дело; если Ты можешь сберечь больше, пожалуйста. Неужели Мы должны наниматься за пониженную оплату, чтобы Ты мог жить в свое удовольствие?»
Помещик: «Но ведь Вам, необразованным людям, не нужно так много!»
Батраки: «Так вот Мы и будем брать несколько больше, чтобы иметь возможность получить образование, которое и Нам, чего доброго, может пригодиться».
Помещик: «Но если Вы разорите богачей, кто же будет оказывать поддержку искусствам и наукам?»
Батраки: «Ну, уж как-нибудь придется позаботиться об этом всем вместе. Мы сложимся, это даст кругленькую сумму. Вы, богачи, все равно покупаете теперь лишь самые пошлые книжки, плаксивые изображения мадонн или пару ловких ножек балерины».
Помещик: «О, злополучное равенство!»
Батраки: «Нет, дорогой, достопочтенный барин, никакого равенства! Мы желаем получить лишь то, чего Мы стóим, а если Вы стóите больше, то Вы и получите больше. Мы требуем лишь оценки по достоинству и надеемся показать себя достойными той цены, которую Вы будете платить».
В конце этого драматургического шедевра Санчо признается, что здесь, во всяком случае, «требуется единодушие батраков». Как достигается это единодушие, остается неизвестным. Мы узнаем только, что батраки не собираются изменить как-нибудь существующие отношения производства и общения, а хотят лишь вынудить помещика отдать им то количество денег, на которое его траты превышают траты батраков. Наш благонамеренный простак не интересуется тем, что этот излишек, будучи распределен на всю массу пролетариев, даст каждому из них в отдельности сущий пустяк и нисколько не улучшит их положения. К какой ступени развития сельского хозяйства относятся эти героические батраки, мы узнаем тотчас же по окончании драмы, когда они превращаются в «домашних слуг». Они живут, следовательно, в условиях патриархата, когда разделение труда еще очень слабо развито и когда весь их заговор «достигнет своей конечной цели» тем, что помещик отведет их вожака в овин и отсчитает ему там столько-то ударов, – между тем как в более цивилизованных странах капиталист закончит дело таким образом, что закроет на некоторое время свое предприятие и предложит рабочим «прогуляться». Какой вообще практический смысл обнаруживает Санчо во всей конструкции своего художественного произведения, как строго он держится рамок правдоподобия, видно из его оригинальной идеи устроить стачку батраков, в особенности из его мысли о коалиции «служанок». И что за благодушие полагать, будто цена хлеба на мировом рынке будет зависеть от выставляемого этими восточно-померанскими батраками требования более высокой заработной платы, а не от отношения между спросом и предложением! Прямо-таки потрясающий эффект производит поразительный экскурс, который делают батраки по поводу новейшей художественной литературы, последней художественной выставки и модной балерины; этот экскурс поражает даже после неожиданного вопроса помещика насчет искусства и науки. Спорящие превращаются в друзей, лишь только они касаются этой литературной темы, и очутившийся в трудном положении помещик забывает даже на минуту о грозящем ему разорении, чтобы выказать свою dévoûment [379] по отношению к искусству и науке. В заключение бунтовщики уверяют его в своей порядочности и делают успокоительное заявление, что ими руководят не низменные интересы и не разрушительные тенденции, а чистейшие моральные мотивы. Они требуют только оценки по достоинству и клянутся своей честью и совестью, что окажутся достойными более высокой платы. Все это имеет единственную цель – обеспечить каждому Свое, свой честный и заслуженный заработок, «честно заработанное наслаждение». И нельзя, конечно, требовать от этих порядочных людей знания того факта, что плата, о которой идет речь, определяется состоянием рынка труда, а не нравственным возмущением нескольких литературно-образованных батраков.
Эти восточно-померанские бунтовщики так скромны, что, несмотря на свое «единодушие», открывающее перед ними совершенно иные возможности, предпочитают по-прежнему оставаться слугами, причем «талер поденной платы» есть наивысший предел их желаний. Вполне естественно поэтому, что не они поучают находящегося в их власти помещика, а он – их.
«Твердый дух» и «крепкое самосознание домашнего слуги» обнаруживается также в «твердом» и «крепком» языке, которым говорят он и его товарищи. «Чего доброго, – ну, уж – как-нибудь – придется позаботиться об этом всем вместе – кругленькая сумма – дорогой, достопочтенный барин – пожалуйста». Уже раньше в воззвании мы читали: «В случае надобности – ах – мы полагаем сделать – пожалуй – может статься, чего доброго и т.д.». – Можно подумать, что и батраки тоже взобрались на славного коня Клавиленьо [380].
Таким образом, весь крикливый «бунт» нашего Санчо сводится в последнем счете к стачке, но к стачке в необыкновенном смысле, – к стачке на берлинский лад. В то время как действительные стачки образуют в цивилизованных странах всегда лишь подчиненную часть рабочего движения, ибо более общее объединение рабочих приводит к другим формам движения, Санчо пытается свою мелкобуржуазную карикатуру на стачку представить в качестве последней и высшей формы всемирно-исторической борьбы.
Волны бунта выбрасывают нас теперь на берег земли обетованной, где течет молоко и мед {284}, где каждый истинный израильтянин сидит под своей смоковницей и где занялась заря тысячелетнего царства «соглашения».
III. Союз
В разделе о бунте мы сперва познакомили читателя с бахвальством Санчо, а затем проследили «чистое деяние согласного с собой эгоиста» в его практическом виде. Переходя к «Союзу», мы поступим наоборот: сперва разберем предлагаемые нашим святым положительные установления, а затем попутно рассмотрим его иллюзии насчет этих установлений.
