Немецкая идеология - Маркс Карл Генрих (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
Мимоходом мы узнаем, чем был создан плебс, и мы можем быть заранее уверены, что он создан «догматом» и верой в этот догмат, в Святое, фигурирующее здесь для разнообразия в виде греховного сознания:
«Только верой, что захват есть грех, преступление, только этим догматом создается плебс… виновно только старое греховное сознание» (стр. 342).
Вера, что сознание во всем виновно, это – его догмат, делающий из него бунтовщика, а из плебса – грешника.
В противоположность этому греховному сознанию эгоист поощряет себя, resp. и плебс, – на захват следующим образом:
«Я говорю Себе: то, на что простирается моя власть, есть моя собственность, и Я должен признать своей собственностью все, для достижения чего Я чувствую Себя достаточно сильным, и т.д.» (стр. 340).
Итак, святой Санчо говорит себе, что он хочет себе кое-что сказать, призывает себя к обладанию тем, чем он обладает, и формулирует свое действительное отношение как отношение власти – парафраза, составляющая вообще тайну всех его фанфаронад. (Смотри «Логику» [375].) Затем он, – который каждое мгновенье есть то, чем он может быть, и, следовательно, имеет то, что может иметь, отличает свою реализованную, действительную собственность, относимую им в счет капиталов, от своей возможной собственности, своего нереализованного «чувства силы», которое он записывает в свой счет прибылей и убытков. Это – настоящий вклад в науку о бухгалтерии собственности в необыкновенном смысле.
Что собственно означает это торжественное «говорить», Санчо выбалтывает в одном приведенном уже месте:
«Если Я говорю Себе… то это в сущности – пустая болтовня».
Он продолжает там:
«Эгоизм» говорит «неимущему плебсу», чтобы «истребить» его: «Хватай и бери, что Тебе нужно!» (стр. 341).
Насколько «пуста» эта «болтовня», сразу видно из следующего примера:
«В богатстве банкира Я так же не усматриваю нечто чуждое, как Наполеон – в землях королей. Мы» («Я» превращается внезапно в «Мы»), «совершенно не боимся завоевать это богатство и уже ищем необходимых для этого средств. Таким образом, мы освобождаем его от духа чуждости, внушавшего Нам страх» (стр. 369).
Сколь мало Санчо «освободил» богатство банкира от «духа чуждости», видно из благонамеренного совета, который он дает плебсу – «завоевать» это богатство путем захвата. «Пусть он совершит захват и посмотрит, чтó у него останется в руках!» Останется не богатство банкира, а ненужная бумага, «труп» этого богатства, который точно так же не есть уже богатство, «как мертвая собака – уже не собака». Богатство банкира является богатством только в рамках существующих отношений производства и общения и может быть «завоевано» только в условиях этих отношений и с помощью средств, имеющих силу в рамках данных условий. А если бы Санчо попробовал обратиться к другим видам богатства, то он убедился бы, что и здесь дело обстоит не лучше. Таким образом, «чистое деяние согласного с собой эгоиста» сводится в конце концов к весьма грязному недоразумению. «Вот куда может завести призрак» Святого.
Сказав себе то, что он хотел себе сказать, Санчо заставляет взбунтовавшийся плебс сказать то, что он ему подсказал. Дело в том, что Санчо приготовил на случай бунта воззвание с практическим наставлением к нему, которое должно иметься во всех деревенских харчевнях и должно распространяться среди сельского населения. Воззвание это притязает на место в «Der hinkende Bote» {282} и в герцогско-нассауском сельском календаре. Пока что tendances incendiaires [376] Санчо не идут дальше деревни, они ограничиваются пропагандой среди батраков и скотниц, но не касаются городов, чтó лишний раз доказывает, как успешно он «освободил» крупную индустрию от «духа чуждости». Но как бы то ни было, мы приведем здесь возможно более подробно этот лежащий перед нами документ, который не должен быть утрачен, чтобы, «поскольку это зависит от Нас, содействовать распространению вполне заслуженной славы». (Виганд, стр. 191.)
Воззвание напечатано на стр. 358 и сл. и начинается следующими словами:
«Чем же обеспечена Ваша собственность, Вы – привилегированные?.. Тем, что Мы воздерживаемся от нападения, значит, она обеспечена нашей защитой… тем, что Вы учиняете над Нами насилие».
Сперва тем, что мы воздерживаемся от нападения, т.е. что мы учиняем насилие над самими собой, а потом тем, что Вы учиняете насилие над Нами. Cela va à merveille! [377] Пойдем дальше.
«Если Вы хотите нашего уважения, то купите его за приемлемую для Нас цену… Мы требуем только оценки по достоинству».
Сперва «бунтовщики» хотят продать свое уважение за «приемлемую для них» цену, а потом они объявляют «оценку по достоинству» критерием цены. Сперва – произвольная цена, а потом – цена, определяемая независимо от произвола законами торговли, издержками производства и отношением между спросом и предложением.
«Мы согласны оставить Вам Вашу собственность, если Вы только надлежащим образом компенсируете это оставление… Вы станете кричать о насилии, как только мы протянем руку… Без насилия Мы их» (т.е. устриц, которыми наслаждаются привилегированные) «не получим»… «Мы ничего не собираемся отнимать у Вас, ровным счетом ничего».
Сперва мы «оставляем» это Вам, потом мы отнимаем это у Вас и должны применить «насилие», а под конец мы предпочитаем ничего у Вас не брать. Мы оставляем это Вам в том случае, когда Вы сами от этого отказываетесь; в минуту просветления, в такую единственную для нас минуту, Мы, правда, замечаем, что это «оставление» есть «протягивание руки» и применение «насилия», но в конце концов нас все-таки нельзя будет упрекнуть, что мы кое-что «берем» у Вас. И на этом дело кончается.
«Мы трудимся по двенадцати часов в поте лица, а Вы предлагаете нам за это несколько грошей. В таком случае возьмите и Вы за свою работу равную плату… Никакого равенства!»
«Взбунтовавшиеся» батраки показывают себя настоящими штирнеровскими «творениями».
«Вам это не нравится? Вам кажется, что за Нашу работу вполне достаточно получаемой нами платы, а Ваша требует вознаграждения во много тысяч? Но если бы Вы не оценивали так высоко свою работу и лучше оплачивали бы Нашу, то Мы сделали бы в случае надобности еще нечто поважнее, чем делаете Вы за много тысяч талеров, а если бы Вы получали такую плату, как Мы, то Вы вскоре стали бы более усердными, чтобы зарабатывать больше. Но если Вы сделаете что-нибудь, что покажется Нам в десять и в сто раз более ценным, чем Наша собственная работа, – ах» (ах, ты, добрый и верный раб! {283}) «тогда Вы и получите за это в сто раз больше; мы же, со своей стороны, тоже полагаем сделать для Вас вещи, за которые Вы заплатите больше обычной поденной платы».
Сперва бунтовщики жалуются, что их труд оплачивается слишком низко. Под конец же они дают обещание, что лишь за более высокую поденную плату они будут выполнять работу, за которую «надо платить больше обычной поденной платы». Далее, они воображают, что сделают необыкновенные вещи, если только будут больше получать, хотя в то же время они от капиталиста ждут необыкновенных дел только в том случае, если его «плата» будет снижена до уровня их заработка. Наконец, проделав экономический фокус и превратив прибыль – эту необходимую форму капитала, без которой они погибли бы вместе с капиталистом, – в заработную плату, они совершают чудо и платят «в сто раз больше», «чем им дает их собственная работа», т.е. в сто раз больше, чем они зарабатывают. «Таков смысл» вышеприведенной фразы, если Штирнер действительно «думает то, что говорит». Но если это с его стороны только стилистический промах, если бунтовщики собираются у него все вместе предложить капиталисту в сто раз больше, чем зарабатывает каждый из них, то он предлагает капиталистам лишь то, что каждый из них уже и так имеет в наше время. Ведь ясно, что труд капиталиста, в соединении с его капиталом, дает ему в десять, resp. в сто раз больше, чем дает отдельному простому рабочему его труд. И в этом случае, как всегда, Санчо все оставляет по-старому.
