Сотворение мира или эволюция? - Елизаров Евгений Дмитриевич (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗

Изучение свойств радиоактивности, обнаруженной Антуаном Анри Беккерелем в 1896 году, установление того факта, что даже атом – символ неделимости и постоянства – отнюдь не монолитен (Дж.Дж. Томпсон 1903, Хантаро Нагаока 1903 – 1904, Эрнест Резерфорд, 1911, Нильс Бор 1913), и уж тем более неподвластен чистым законам классической механики (Макс Планк, 1900), появление теории относительности (Альберт Эйнштейн, 1905, 1916), – все это было еще впереди, пока же все ограничения человеческого разума сводились только к одному – к неспособности выполнять громоздкие и сложные технические вычисления, связанные с одновременным расчетом траекторий движения множества взаимодействующих друг с другом материальных частиц.

Конечно, приписывать такую картину мира одному только Ньютону было бы совершенно неправильным; глубоко верующий, более того, посвящавший много времени теологическим исследованиям человек, он, разумеется, не мог не понимать, что механическое сложение атомов в принципе не способно породить бессмертную душу человека. Однако то, что механистическая картина всеобщего мироустройства сложилась под влиянием в первую очередь именно его взглядов, – все же несомненно. Авторитет его для многих был абсолютен: известны стихи, обыгрывавшие едва ли не самый знаменитый стих книги Бытия: «Был этот мир глубокой тьмой окутан. «Да будет свет!» – и вот явился Ньютон». (Это один из многих переводов, может быть, самый известный в русскоязычной литературе, но, наверное, не самый удачный, ибо не передает той торжественности старинной оды, в ритме которой звучит англоязычный оригинал Александра Попа:

Но вернемся к нашему предмету и воздадим должное другим мыслителям: ведь между временем Ньютона и концом XIX века пролег век Просвещения, апостолы которого сделали очень многое для разрушения веры в сверхприродное содержание всего того, что отличает живую душу от мертвой материи. Становилось чуть ли не дурным тоном смотреть на материальный мир иначе, чем на всеобщее торжество законов механики. Знание этих законов позволяло «на кончике пера» открывать новые планеты (Адамс, Леверье 1845 – 1846). Искусство механики позволяло создавать забавные аппараты, до тонкостей копирующие движение животных и даже самого человека. Были известны механические устройства, искусно игравшие в шахматы; правда, в конечном счете выяснялось, что это простое мошенничество, но даже это не мешало верить тому, что еще немного и будет-таки разгадана самая глубокая тайна человека. Словом, уже сам человек начинал рассматриваться как некоторый пусть и предельно сложный, но все же вполне поддающийся точному инженерному расчету, а значит, и искусственному воспроизводству механизм. Один из виднейших представителей французского Просвещения, подготовившего почву для революции 1789 года, так и назвал свою работу: «Человек-машина». В ней, возражая Рене Декарту, который, в общем-то, тоже склонялся к его машиноподобности, но все же признавал, что эта машина имеет еще и бессмертную (а значит, не сводящуюся к простой комбинации материальных элементов) душу, полностью исключил всякую возможность двойственности человеческой природы. Правда, в этой работе утверждалось, что человек «настолько сложная машина, что совершенно невозможно составить о ней ясную идею, а следовательно, дать точное определение» [13], но эта оговорка в сущности ничего не меняла.

Открытия конца XIX – начала ХХ века заставили пересмотреть многое. Но рудиментарные формы старых научных представлений еще сохранялись. Печальней всего тот факт, что сохранялись – и во многом продолжают сохраняться по сию пору – они прежде всего в среде биологов-эволюционистов. Ведь именно ими до сих пор принимается, что все свойства любой биологической структуры определяются исключительно свойствами тех атомов и молекул, из которых в конечном счете и формируется живая ткань. Правда, законы их движения сегодня описываются уже не простой механикой, но квантовой, однако это обстоятельство не мешает теперь уже квантовой механике плавно перетекать в химию, химии – в биологию, биологии – еще дальше. Все отправления жизни по-прежнему сводятся к биохимии и биофизике.

На волне же всеобщей эволюционной эйфории, захлестнувшей в конце прошлого столетия едва ли не все естествознание, договаривались и до того, что даже головной мозг выделяет «мысль, как печень желчь». Иными словами, все отправления духовной жизни человека сводились к чисто физиологическим процессам. Вот элементы кредо, высказанного одним из виднейших эволюционистов того времени, немецким биологом Эрнстом Геккелем (1834—1919) в его «Чудесах жизни»: «…3. Познание есть физиологическое явление; анатомический орган есть мозг. 4. Единственная часть человеческого мозга, в которой находится познание, есть определенная часть мозговой коры, фронэма»… 5. Фронэма есть чрезвычайно совершенная динамоэлектрическая машина, составными частями которой являются миллионы физических клеточек (фронэнтальных клеточек). Точно так же, как по отношению к другим органам тела, (духовная) функция данной части мозга есть конечный результат функций составляющих его клеток» [14].

Мы намеренно приводим эти его положения по знаменитой книге В.И.Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», чтобы подчеркнуть то непреложное обстоятельство, что фундаментальные положения естествознания всегда были (и продолжают оставаться по сию пору) оружием в идеологической (а значит, и в политической) борьбе. Вот как об этом писал В.И.Ленин: «Буря, которую вызвали во всех цивилизованных странах «Мировые загадки» Э.Геккеля, замечательно рельефно обнаружила партийность философии в современном обществе, с одной стороны, и настоящее общественное значение борьбы материализма с идеализмом и агностицизмом, с другой.» [15] (курсив источника).

К чести ученого мира следует сказать, что подобный взгляд на вещи вызвал мощную волну критики. Разгрому подвергались не только вульгаризирующие действительность взгляды Э.Геккеля, но и апеллирующие к ним обобщающие философские конструкции. (Кстати, второе и третье издания трудов В.И.Ленина среди специалистов знамениты тем, что там приводятся и рецензии на его работы; в XIII томе, среди других, помещены и две разгромные.) Вот как описывает это сам В.И.Ленин (приводимая цитата любопытна еще и тем, что очень рельефно показывает реакцию одновременно обоих противостоящих друг другу лагерей, хотя откровенно ругательный ее тон представляет эту реакцию как бы в кривом зеркале): «Нет такой бешеной брани которой бы не осыпали его казенные профессора философии. Весело смотреть, как у этих высохших на мертвой схоластике мумий – может быть, первый раз в жизни – загораются глаза и розовеют щеки от тех пощечин, которых надавал им Эрнст Геккель. Жрецы чистой науки и самой отвлеченной, казалось бы, теории прямо стонут от бешенства, и во всем этом реве… явственно слышен один основной мотив: против «метафизики» естествознания, против «догматизма», против преувеличения ценности и значения естествознания», против «естественно-исторического материализма» [16] (курсив источника). Заметим, что слово «метафизика» имеет несколько значений, одно из них – это название труда Аристотеля, в котором тот изложил систему своих философских взглядов, второе – это синоним самой философии, и, наконец, третье – это род философского ругательства, синоним крайней формы механистичности, если не сказать примитивизма. В.И.Ленин употребляет это слово здесь именно в ругательном смысле.

Обращение к В.И.Ленину и его книге «Материализм и эмпириокритицизм» в рассматриваемом здесь контексте только на взгляд непосвященного может показаться случайным и неоправданным. Дело в том, что именно подобные механистические откровения эволюционистских теорий (которым, с одной стороны, противопоставлялись революционные физические открытия последнего времени, с другой, – тысячелетние традиции подлинной духовной культуры) вызвали на рубеже веков столь мощный откат мыслящей интеллигенции от ортодоксального материализма, что необходимо было срочное вмешательство для восстановления утрачиваемых позиций. Глубочайший кризис переживало революционное политическое движение; многие духовные лидеры даже самого радикального – большевистского его крыла стали обращаться к более тонким философским концепциям. Поэтому задачей книги как раз и было восстановить строгую идейную дисциплину в партийных рядах. В какой-то степени это удалось, и ленинская работа – представляет собой, кроме всего прочего, еще и один из ключевых пунктов извечного идейного противостояния. Так что в известной мере справедливо утверждение о том, что предельная примитивизация механистических эволюционистских представлений чуть было не спасла человечество от пролетарских революций.