Век просвещения и критика способности суждения. Д. Дидро и И. Кант - Библер Владимир Соломонович (читать полную версию книги TXT) 📗
Вне эстетики способность суждения приобретает случайный, подсобный характер, служит средствам для других человеческих дел и поэтом не может явиться предметом продуктивной критики. Больше того, вне эстетических отношений (к прекрасному, к возвышенному) способность суждения прочно скрывает свои априорные принципы, не фиксируется в творческом статуте, ссыхается в <определяющем суждении>. <Определяющее суждение> (особенное подводится под известное, определенное понятие) фактически противоречит самой природе суждения как самостоятельно формы духовной деятельности. Если предмет подводится под определенно понятие, то, как мы уже выяснили, особенное перестает быть особенным, суждение оказывается лишь вырожденным рассудочным определением [33].
Иное дело <эстетическое суждение рефлексии>.
Здесь способность суждения (условия действия этой способности и её логический статут мы только что выяснили) находится в собственной стихии — стихии <переносного смысла>, метафоры, стихии самозабвенного посредничества.
Все начинается с посредничества между рассудком и воображение (это основной челнок эстетического суждения).
Три способности — утверждает Кант — требуются для формирований понятий: схватывание многообразного (содержания) созерцания — воображение; апперцепция, т. е. осознание единства этого многообразия в понятии объекта, — рассудок; наконец, изображение предмета, который соответствует этому понятию в созерцании, — способность суждения.
В качестве самостоятельной и центральной способности (в эстетической рефлексии) способность суждения устанавливает между рассудком воображением уже не последовательную связь (как в <Критике чистого разума> — сначала воображение, затем рассудок), но связь спиральную, связь взаимокомпрометации и взаимопревращения.
<Если же форма данного объекта в эмпирическом созерцании такова, что схватывание многообразного [содержания] этого объекта в воображении согласуется с изображением понятия рассудка (неясно, какого понятия), то в чистой рефлексии рассудок и воображение согласуются между собой, способствуя своему делу, и предмет воспринимается как целесообразный лишь для способности суждения, стало быть, сама целесообразное раздвоение одного логического субъекта на два отдельных, самостоятельны субъекта, и столь же необходима ирония их отождествления. И возникают вопросы. А может быть, именно необходимость отождествления и различении <предмета естественного> и <предмета искусственного> лежит в основе самого понятия <антиномия> (скажем, по отношению к бесконечному миру)? И еще.
Может быть, как раз превращение наличных понятий в понятия возможные, неопределенные, только <имеющие быть> (см. выше) и делает необходимы антиномическое мышление, но тогда от него нельзя отделаться никаким <уточнением смысла>?
Впрочем, все эти вопросы нам понадобятся только для <основной антиномии суждения вкуса>, а сейчас читателю достаточно будет исходных полуинтуитивных представлений о том, что такое антиномия.
Способность рассматривается только как субъективная. Для этого и не требуется этим не порождается какое‑либо определенное понятие об объекте, а само суждение не есть познавательное суждение. — Такое суждение называется эстетическим суждением рефлексии>.
О предмете такого суждения уже нельзя сказать: <он истинно таков!>, нем можно лишь сказать: <он прекрасен!>. Но для того, чтобы так сказать, для того, чтобы предмет мог выступить в таком качестве, для этого все собственно познавательные способности должны изменить свой статут, они чтобы относиться к прекрасному предмету — должны не относиться к нему, должны замкнуться на себя, должны самоудовлетворяться своим взаимопревращением, должны стать средоточием внутреннего общения, внутреннего диалога.
Это существенный момент. Рассмотрим его детальнее.
Воображение теперь должно быть нацелено на превращение в (неопределенное) понятие, должно фокусироваться как предпонятие, должен исчезать как воображение. Понятие должно теперь (в эстетическом суждении рефлексии) быть нацелено на превращение в воображение, в понятии должно отныне воспроизводиться — в потенции — не общее, но особенное, уникальное, один предмет, конструируемый, воображаемый предмет (но вспомним начало этого предложения — воображаемый, как он есть, т. е. как… предмет понятия)… [34]
В постоянном кружении и взаимопревращении познавательных способностей (кружение это и есть жизнь эстетического суждения рефлексии) формируется и реализуется тот <просвещенный вкус>, что нам уже известе по <парадоксам> Дидро.
Вспомним еще раз автора <Салонов> перед картиной Греза (<Девушка птичкой>).
Сначала включается рассудок и легкое сентиментальное сочувствии (живопись переводится на язык литературного сюжета), затем <просвещенный вкус> замечает несообразность деталей — изображена голова девочки и рука взрослой девушки. Взыгрывает воображение, возбужденно этой странностью, нравственное чувство раздваивается, становится двусмысленным, играющим, неопределенным, в сознании вспыхивают быстрые, сразу исчезающие, незаконченные, переливающиеся друг в друга фантастические новеллы. Картина позабыта, новое значительное художественное произведение — изменчивое и неустойчивое, объектно не закрепленное — возникает в душе — в разуме — в желаниях зрителя.
Дело сделано, просвещенный вкус удовлетворен, эстетические суждение рефлексии состоялось, возникло незаинтересованное удовольствие.
Для эстетического суждения рефлексии удовольствие это… — <ощущение, которое вызывает в субъекте гармоническую игру обеих познавательных способностей способности суждения — воображения и рассудка, когда в данном представлении способность схватывания одного и способности изображения другого содействуют друг другу>. Только исчезновение исходного (плотного, неуступчивого) предмета созерцания, только это расплавление <полотна> дает — по Канту — жизнь эстетическому суждению эстетическому удовольствию. Созерцатель замыкается <на себя>, и все познавательные способности обретают творческий статут, преобразуются состояние готовности, потенции. Игра оказывается очень серьезным делом.
Неопределенность понятий, возникающая в этой игре, имеет двойной смысл. Эта неопределенность — не только наличный логический статут, т неизбежное русло, в котором должна двигаться способность суждения (см. выше). В эстетических рефлективных суждениях выясняется, что достижение неопределенности, безграничности понятий (и нравственных норм, просто человечности) — это внутренняя цель, своего рода гуманистическа миссия <просвещенного вкуса>.
В этом своем качестве (как цель, как стремление) неопределенное понятие, неопределенная и неопределимая нравственность реализуются особого типа идеях — не моральных, не теоретических, но — в "идеях эстетических".
<Под эстетической… идеей я понимаю то представление воображения, которое дает возможность много думать, причем, однако, никакая определенная мысль, т. е. никакое понятие, не может быть адекватной ему и, следовательно, никакой язык не в состоянии полностью достигнуть его и сделать его понятным [35].
Стремление к воспроизведению эстетической идеи — есть априорны двигатель <эстетических рефлективных суждений*.
Освоение <эстетических идей> предполагает два этапа деятельностb суждения. Первый этап — разрушение рассудочной и моральной жесткости и определенности исходных понятий, норм, интересов…
Этап опустошения личности.
Второй этап — наполнение этого — опустошенного — индивида новыми безграничными понятиями (понятия ли это, или сама способность изменять понятия?), нравственными импульсами, постоянно изменчивым готовностями. Это сфера возвышенного.
