Античный город - Елизаров Евгений Дмитриевич (библиотека электронных книг .TXT) 📗

Впрочем, и сам Город станет вполне достойным своих повелителей…

Рим переживёт, в сущности, то же, что и великие греческие гегемоны. Как в оптический фокус их судьба свелась в судьбу несчастного Тарента: уже стоящий на краю гибели, он всё же не остановился перед тем, чтобы вступить в конфликт с единственным своим защитником, и все только потому, что Пирр попытался поставить в военный строй его жителей.

Потрясший до основания Рим, Ганнибал так и не рискнёт осадить его ни после разгрома римских легионов у Тразиментского озера, ни даже после кровавого побоища у Канн. Со времени войны с ним у Рима не было никого, кто мог бы бросить ему открытый вызов. Однако в 410 г., через 800 лет после взятия галлами, Рим вновь сделался добычей северных варваров; он был взят и разграблен вестготами. Более чем миллионный город было уже просто некому защищать. Утратив главный свой ресурс – гражданина, Рим перерождается, в нём устанавливается власть германцев. Да и бороться с атакующими его границы германскими племенами он теперь может только с помощью германцев же на его службе. Вандал Стилихон управляет империей вместо Гонория и спасает её от вестготского Алариха и полчищ Радагеса; вестготский Теодорих помогает Аэцию отразить Аттилу. Но дело не только в императорах и полководцах – германцы составляют и основное ядро его легионов.

В 452 г. он ещё откупится от «Бича народов» Аттилы, но не сможет откупиться от своей собственной судьбы… Уже через три года он снова был взят, разграблен и разрушен вандалами, пришедшими из Африки. С 456 до 472 римским престолом распоряжается свев Рицимер, а в 476 г. Одоакр свергает последнего императора Рима, носящего – горькая ирония истории – имя Ромула Августула.

Одоакр, был германцем по происхождению, вероятно, из племени скиров. Около 470 г. вместе со скирами он вторгся в Италию, где и присоединился к римской армии и со временем стал крупным римским военачальником. После свержения западноримского императора Юлия Непота его полководцем варваром Орестом в 475 г. Одоакр выступил со своим племенем против него и, одолев, потребовал для возглавляемой им германской милиции одной трети итальянской земли. Это может расцениваться как горькая насмешка над былым повелителем полумира: напомним, что с требования одной трети земли от побеждённых началось возвышение Рима, а вот теперь то же самое условие предъявляется к нему самому. Это свидетельство свершившегося завоевания, и может знаменовать только одно – его конец. Орест был вынужден подчиниться, германские племена получают свою добычу, но покорность уже не спасает Вечный город – в августе 476 года Одоакр провозглашается своими войсками королём. Ореста казнят, малолетний император Ромул Августул свергается и отныне полновластным владыкой западной части империи становится варвар. Восточноримский император Зенон, чтобы сохранить видимость единства Империи, даровал Одоакру титул патриция, однако сам варварский вождь демонстративно – ещё одна насмешка над великим Городом – именовал себя «конунгом» и даже отказался провозгласить себя западноримским императором. Рим перестал быть Римом, и это стало его концом.

Глава 10. Уроки античного города

Война. Движущие силы агрессии. Источники развития. Исторические границы. Свобода и оружие. Свобода и пр. Раса свободных. Миссия великой расы.

§ 1. Война

Война – вот единственная форма существования города, тотальная мобилизация всего, что добывает победу – вот единственный способ его внутренней организации.

Первое, что мы должны осознать, состоит в том, что существо античного города вообще не может быть понято, если рассматривать его только как кружок на географической карте. Ни внешний обвод городских стен, ни даже вся совокупность прилегающих к нему земель не являются теми пределами, которыми ограничивается его жизнедеятельность. В действительности он образует вокруг себя незримое силовое поле, которое превращает его в некий центр притяжения масс целого региона, или, используя другую аналогию, центр его кристаллизации. Если отвлечься от того постоянного взаимодействия, которое проявляется в торговых и хозяйственных связях, политических союзах, а чаще в вооружённом противостоянии города всему его окружению, мы рискуем упустить самое главное. Рискуем не понять в нём вообще ничего.

Оглядываясь на прошлое, мы можем заметить, что жизнь античного города – это не просто его зарождение, развитие, достижение расцвета и упадок, словом этапы, которые проходит, наверное, все в этом мире, но в первую очередь – бесконечная война против всех. Им руководят (во всяком случае до того, как полис сумеет обеспечить себе достаточное прочное место под солнцем) вовсе не долговременные цели политики, не возвышенные идеалы – вооружённое обеспечение своего собственного выживания в остро агрессивной среде себе подобных (точно таких же, рвущихся к гегемонии хищников) составляет главное в его жизни. Поэтому оставивший яркий след в мировой истории европейский город становится объектом исторического исследования только потому, что это он сумел – не смотря ни на что – выжить и победить; и часто мы не вправе даже поставить вопрос о том, что обеспечило победу именно ему, а не кому-то другому из его былых конкурентов. Более или менее объективные причины его возвышения начинают действовать лишь со временем, лишь с накоплением известного потенциала агрессии, в начале же пути, вполне возможна совершенно непредсказуемая игра случая…

В более чем тысячелетней истории Древнего Рима от легендарного его основания до падения под ударами варваров, состояние мира, когда вдруг закрывались ворота храма Януса, – это не более чем кратковременные передышки между войнами. Светоний, говоря об Августе, пишет: «Храм Януса Квирина, который от основания города и до его времени был закрыт только раз или два, он за весьма короткое время запирал трижды в знак мира на суше и на море». [245] Впрочем, здесь он пересказывает самого Августа; в вошедших в историю как его автобиография «Деяниях божественного Августа», говорится: «Януса Квирина, которого наши предки желали запирать, [когда] повсюду, где властвует римский народ, на суше и на море, будет рождённый поб[едам]и мир, в то время как прежде, чем я родился, от основания города только дважды он был заперт, как рассказывается, трижды, когда я был первоприсутствующим, сенат определял запереть». [246]

Уже эта простая статистика даёт возможность для весьма нелицеприятного вывода о том, что именно война и есть нормальное состояние античного города; только в нём могут проявиться в полной мере его творческие силы. Что же касается мира, то это скорее некая аномалия, род внешнего форс-мажора, как правило, успешно преодолеваемого действием внутренних защитных механизмов здорового государственного организма. Словом, есть вполне достаточные основания утверждать, что если бы история полиса складывалась в условиях стабильного мира, лишь изредка прерываемого вооружёнными конфликтами, она определённо была бы другой. Возможно, были бы ещё более величественные достижения культуры, философии, права, были бы даны более прекрасные образцы государственного устройства, примеры доблести и добродетелей граждан… Но древняя история европейского города сложилась именно так, как она сложилась, и пружиной, приводившей её в действие, была именно (и только!) война. На протяжении жизни одного поколения любой город несколько раз мог подвергнуться вражескому нападению и – если это не был заведомый аутсайдер какой-то всеобщей гонки – не однажды развязать агрессию против своих ближайших соседей. А значит, если и не все, то по меньшей мере многие институты древних городов-государств, вынужденных развиваться в условиях непрекращающегося противоборства, войны всех против всех, являют собой не что иное, как оптимальную (если не сказать единственно возможную) форму приспособления именно к этим условиям их бытия.