Моральное животное - Райт Роберт (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
Для благотворителя мораль сей басни ясна: чем более безнадежно положение должника, тем большая величина указана в расписке. Исключительно чуткое сочувствие — это просто очень деликатный совет по инвестиции. Наше глубочайшее сострадание — это самая выгодная погоня за скидками. Большинство из нас отнеслось бы с презрением к врачу скорой помощи, увеличивающему в пять раз почасовую оплату для пациентов, находящихся на грани смерти. Такого мы назвали бы бессердечным эксплуататором. Мы бы спросили его: "Разве у вас нет никакого сочувствия?", и если бы он читал Триверса, он бы сказал: "Напротив, у меня его полно. Я просто честен в понимании того, что есть мое сочувствие". Это могло бы охладить наше нравственное негодование.
К слову о нравственном негодовании: оно, как и сочувствие, предлагает новый поворот в свете реципрокного альтруизма. Ограждение от эксплуатации, как отмечает Триверс, — важная вещь. Даже в простом мире аксельродовского компьютера с его дискретными бинарными взаимодействиями стратегии ТО ЗА ТО приходилось наказывать тех, кто злоупотребил доверием. В реальном мире, где люди могут под личиной дружбы влезть в значительные долги, а затем отказаться от их уплаты или пойти на откровенное воровство, эксплуатация должна отвергаться еще более настойчиво. Отсюда, наверное, происходит мощь нашего нравственного негодования, внутренняя уверенность, что с нами обошлись нечестно, что виновный заслуживает наказания. Очевидная на интуитивном уровне мысль, что нас просто кинули, сама суть человеческого чувства справедливости является с этих позиций побочным продуктом эволюции, результатом обыкновенного хитросплетения генов.
Что озадачивает изначально, так это интенсивность, которой достигает праведное негодование. С него могут начаться длительные междоусобицы, в которых и мнимые оскорбления-то уже забываются, но которые могут порой привести к гибели самого негодующего. Почему гены подталкивают нас пойти пусть на небольшой риск смерти ради чего-то столь неосязаемого, как «честь»? Триверс в ответ на это заметил, что "маленькие несправедливости, повторенные много раз в течение жизни, могут привести к тяжелым потерям", оправдывая тем самым такое "мощное проявление агрессии в случае, когда обнаруживается склонность к бесчестию".
Утверждение, высказанное не им, но все-таки прозвучавшее, заключается в том, что негодование даже более ценно, когда проявляется на публике. Если разойдется слух о вашем горячечном чувстве чести, когда единственный кровавый кулачный бой удержит множество ваших соседей от насмешек над вами, даже легких и случайных, тогда бой стоил того риска. А в обществе охотников и собирателей, где почти все поведение публично, а сплетни распространяются быстро, лучший состав зрителей кулачного боя — все окружающие. Примечательно, что даже в современном индустриальном обществе, когда мужчины убивают знакомых мужчин, этому обычно есть свидетели. Это кажется странным — зачем совершать убийство при свидетелях? — но только не в терминах эволюционной психологии.
Триверс показал, насколько далекой от игры может стать дилемма узника в реальной жизни, когда чувства, сформировавшиеся для одной цели, адаптируются к другим. Так, «праведное» негодование могло бы стать позой, которую используют мошенники — сознательно или бессознательно — чтобы избежать подозрения ("Как смеешь ты ставить под сомнение мою честность?"). А чувство вины, которое, возможно, изначально играло простую роль побуждения оплатить просроченные долги, могло начать выполнять вторую функцию — побуждения к срочному признанию в обмане, который, как кажется, вот-вот будет раскрыт (замечали ли вы когда-либо, что чувство вины определенно коррелирует с вероятностью быть пойманным?).
Одним из отличительных признаков первоклассно элегантной теории является изящное объяснение данных, издавна ставящих в тупик. В эксперименте, проведенном в 1966 году, подопытные, знавшие, что они поломали дорогую машину, легче склонялись к добровольному болезненному эксперименту, однако только в том случае, если поломка была обнаружена. Если бы чувство вины было тем, чем ее считали идеалисты — путеводной звездой нравственного поведения — его интенсивность не должна была бы зависеть от того, раскрыт ли неправедный поступок. То же самое и в случае, если бы вина была тем, чем ее считают сторонники теории группового отбора — побуждением к исправлениям, полезным для группы. Но если вина, как говорит Триверс, это просто способ делать каждого счастливым на вашем уровне ответных действий, ее интенсивность должна зависеть не от ваших злодеяний, а от того, знает ли кто-то о них или скоро узнает.
Та же логика помогает объяснить нашу повседневную городскую жизнь. Когда мы проходим мимо бездомного человека, мы можем чувствовать себя неуютно из-за невозможности помочь. Но что действительно вызывает угрызения совести, так это зрительный контакт с ним в сочетании с прежней невозможностью помочь. Не похоже, что сам факт, что мы чего-то не даем, беспокоит нас в той же мере, как и то, что другие видят, что мы чего-то не даем. (А что касается вопроса, почему мы должны заботиться о мнении кого-то, кого мы никогда больше не встретим, то, возможно, в окружении наших предков почти любой встреченный мог с большой вероятностью встретиться снова).
Передачу по наследству логики "блага для группы" нельзя преувеличивать или превратно истолковывать. Классический анализ реципрокного альтруизма проводился в ситуациях "один на один" и почти наверняка в такой форме и возник. Но эволюция жертвенности могла привести со временем к чему-то более сложному и воспитать чувство группового обязательства. Представим (не слишком буквально) «клубный» ген. Он придает вам способность считать двух или трех других людей частями единой команды, в присутствии которых вы направляете свой альтруизм более диффузно, жертвуя в пользу клуба, как единого целого. Вы можете, например, взять на себя рискованную часть предприятия по преследованию опасной дичи и рассчитывать (сознательно или бессознательно), что каждый из партнеров заплатит тем же в одной из будущих экспедиций. Но вы будете ожидать от них, скорее, не прямого возмещения, а именно жертвы на благо «группы», подобной той, какую принесли вы сами. Этого же ждут другие члены клуба, и те, кто не соответствует ожиданиям, могут потерять свое членство, либо постепенно и неявно, либо в одночасье и явно.
Генетическая инфраструктура клубности, будучи более сложной, чем таковая альтруизма "один на один", может показаться менее вероятной. Но уж если мы отстояли разновидность "один на один", дополнительные эволюционные шаги не столь уж недоступны. Также обстоит дело с последующими шагами, которые могли позволить выровнять более крупные группы. В самом деле, растущий успех растущего числа маленьких групп внутри деревни охотников и собирателей должен бы стать побудительным мотивом, в дарвиновском смысле, соединиться в более крупные и вступить в соревнование, а генетические мутации, которые взрастили такое соединение, могли процветать. Действительно, можно представить способность к лояльности и жертвенности по отношению к группе столь большой, как племена, фигурировавшие в дарвинистской теории группового отбора нравственных чувств. И все же этот сценарий не страдает усложнениями дарвиновского сценария. Он не предполагает жертвенности по отношению к тому, кто изначально не отвечает взаимностью.
В самом деле, реципрокный альтруизм классической разновидности "один на один" может сам по себе приводить к чему-то похожему на коллективистское поведение. У видов, обладающих языком, одним из эффективных и наименее затратных путей награждения хороших людей и наказания порочных является соответствующее оказание влияние на их репутации. Распространение сведений, что кто-то вас обманул, — это мощное возмездие, т. к. приводит к тому, что люди отказывают в альтруизме по отношению к этому человеку из опасения погореть на этом. Это помогает объяснить эволюцию «обиды» — не столько ощущения того, что вам причинили зло, сколько потребности публично выразить это. Люди проводят много времени, делясь своими обидами, выслушивая обиды, решая, насколько они справедливы, и внося соответствующие поправки в свое отношение к виновникам.
