По воле тирана (СИ) - Бишоп Марина (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT) 📗
Она, конечно же, помнила их договор, но в душу закралась тревога о том, что сказал Ульф. Молилась ли она тому Богу?
- Готова ли ты встретиться со мной, Коутрин?
Королева улыбнулась. Значит, он ждал ее сегодня.
- Я готова, если ты позволишь мне увидеть тебя в привычном мне облике.
Перед ее глазами в воздухе проплыла та самая лента, которую она передала Кутаро, и через мгновение Создатель материализовался в хорошо известном ей образе шалфейя. Верхнюю половину лица по-прежнему скрывали не проходящие сумерки, а на матовых губах гуляла легкая улыбка. Но пропали крылья-шесты из-за спины, что несколько насторожило шалфейю. Она по-прежнему не желала видеть его истинный облик из-за страха, что, как смертная, не сможет вынести его божественной сущности. По крайней мере, об этом говорилось в одном из древних писаний, что тот смертный, кто познает истинное обличие Бога, будет предан вечному забвению. Правда то было или нет, Коутрин не хотела проверять. Губы Кутаро лишь вновь оживила невесомая улыбка, когда королева решилась задать ему этот вопрос.
- Я долго не задержу тебя, - изрек Кутаро. - Я вижу, что ты себе места не находишь, это меня беспокоит.
В его голосе был собрана музыка ветра и тишина ночи, и Коутрин с благоговением подчинилась его умиротворяющему влиянию. Очень часто их контакты были болезненны в той или иной степени, но сегодня, напротив, Коутрин, ощущала необычайную невесомость всего ее существа и сладкую, как аромат в саду, свободу души. В ней что-то изменилось, или она просто привыкла к невероятной силе, исходившей от бога.
- Никогда раньше я не видела тебя во сне, - призналась Коутрин.
Кутаро приблизился к королеве так, что ей пришлось закинуть голову, чтобы заглянуть в черноту скрывающий его лик.
- Потому что ты, наконец, допустила меня к себе.
Он был другим сегодня. Шалфейя чувствовала перемены, но она могла и ошибаться, приняв изменения в поведении Кутаро за всего-навсего изменение места их связи.
- Это не так, ты всегда был во всем моем существовании, - не согласилась Коутрин, продолжая вглядываться в черноту тени, скрывающей глаза в надежде уловить в них хоть искру света.
- Теперь я смогу выполнить твою просьбу, и ты вскоре познаешь счастье материнства.
Коутрин сложила руки в замке и, отступив назад, низко поклонилась богу, ее сердце возликовало, а в душе начался праздник, скрыть который она даже не старалась. От радости она хотела прижаться к Кутаро и окунуться в его существо, которое притягивало к себе с ранее не ведомой ей мощью. Но шалфейя устояла перед наваждением и вновь поблагодарила Кутаро долгим поклоном.
- Тебе пора, Коутрин.
Шалфейя резко проснулась, пряная дремота окутавшаяся ее еще несколько мгновений назад быстро испарилась, не оставив и намека на те необычайно блаженные ощущения, с которым она познакомилась при встрече с Кутаро во сне. Их контакт хоть и продлился недолго, но этого было достаточно, чтобы поднять ей настроение. Находясь под впечатлением, Коутрин не сразу заметила, что Дакай нет рядом и, судя по распотрошенному лукошку без признаков хлеба и сыра, подруга умудрилась смести весь их обед. Шалфейя вытянула ноги и потянулась. Она еще раз осмотрела содержимое корзинки и ничего не обнаружила, кроме сосуда с вишневой настойкой. Неподалеку послышался хохот охранявших их кушинов, они рьяно обсуждали что-то, скорее всего после короткого состязания в стрельбе из лука.
Белая, словно натертая мелом стена, Дакай медленно ступала к королеве мертвой хваткой, сжимая что-то в руках. Она несла это перед собой, не глядя под ноги, оступившись несколько раз, но продолжая шествовать к месту стоянки. Коутрин нерешительно поднялась, заметив необычное поведение подруги, переводя взгляд то на нее, то на ношу. Волна тошноты накатила на нее, когда она заметила продольные пестрины оперенья. Это был тот самый сокол - птица, которого они послали к королю. Измазанный кровью наконечник короткой стрелы торчал из туловища, и перья возле раны уже запеклись. Птицы соколы, хоть и не были связаны с расой соколов, но для Коутрин эти благородные и преданные создания всегда занимали отдельное место в сердце. Какой дикарь посмел так жестоко поступить с ни в чем не повинным существом? Коутрин осенило, как только она запечатлела ноги сокола, а точнее их отсутствие - они были срезаны вместе с металлическим контейнером.
- Кутаро милостивый, - выдохнула Коутрин.
Дакай продолжала молчать. Передник ее светлого прогулочного платья пропитался кровью, отчего сцена еще больше походила на какой-то еретический ритуал жертвоприношения.
- Я возьму, - тихо произнес вовремя подоспевший кушин, набросив свой плащ на руки Дакай. Твердо ухватив и завернув мертвую птицу, он тут же растворился среди остальных кушинов, окруживших шалфей. Их сопроводители озирались по сторонам. В их позах читалась тревога и королева заметила, как все как один потянулись к колчанам.
Королева вытерла платком руки подруги, по-прежнему слабо сжимавшей несуществующего сокола.
- Коутрин, мне страшно, - вдруг призналась Дакай. - Ты же понимаешь, кто это сделал? На что он способен!
Шалфейя кивнула и проскрежетала сквозь стиснутые зубы:
- Мне кажется, что иерофанту пора собираться в дорогу, - хоть голос королевы дрогнул, внутри она была полна решимости разобраться с незваным гостем. В том, что это его дело рук, не было никаких сомнений. Ульф, пусть и завуалированно, но угрожал ей.
Но и Ульф не строил иллюзий по поводу наивности супруги сюзерена, хотя в то же время он явно недооценивал, на что способна пойти уязвленная королева, в жилах которой текла кровь гордой расы соколов.
Однако королева также понимала, что прямое обвинение Ульфа в убийстве королевского сокола с посланием к королю равносильно обвинению всего религиозного конвента в измене. Она не могла допустить, чтобы конфликт перерос в открытую вражду, но и в то же время не имела права позволить поступку гостя остаться безнаказанным. Руки у Коутрин были связаны, но она полыхала огнем мести.
- Пойдем-ка пособираем ягод к ужину, - хмуро пробормотала Коутрин и, не колеблясь, подцепила корзинку, направилась к кустарникам.
Вечером того же дня под неспешную музыку, как обычно, королева ужинала с десятком своих фурант по другую сторону длинного стола от Верховного жреца. Ладный запах теплой вишневой настойки разносился по залу, когда рабы разливали бордовую жидкость по кубкам. Коутрин делала вид, что занята обсуждением обыденных мелочей с одной из своих фурант, когда в то же время незаметно для посторонних глаз следила за каждым движением своего гостя. В груди по-прежнему клокотала ярость из-за убитого сокола. Он был явной угрозой ее собственной безопасности, но прежде, чем она предпримет решительные шаги, Коутрин не смогла удержаться от малой козни, о кой просила ее душа. Он заслужил недуг, которыми одарят его эти шальные ягоды, теми, что она собственноручно обмазала его кубок. Она также добавила их в медовый пирог, которым он обычно завершал свою нескромную трапезу. Вряд ли он заметит что-либо, сладкие ягоды очень неплохо дополняют сладость вишневой настойки и медового пирога. Королева не могла дождаться стенаний Жреца. Он внезапно поднял на нее глаза, словно читая в них грех, в котором она только что призналась, не раскаиваясь. Ульф приподнял тонко подведенную бровь и атаковал медовый пирог.
Королева с некоторым облегчением откинулась на спинку кресла и, отложив столовые приборы, удалилась в свои покои, пряча изогнутые в усмешку губы. Предвкушение его страданий подняло настроение, она не могла избавиться от ухмылки и после принятия ванны, и лежа в постели в ожидании сна. Мерное потрескивание дров в камине усыпили Коутрин, но даже в полудреме она никак не могла смириться, с какой дерзостью жрец посмел остановить послание королевы к королю. Была бы ее воля, она обвинила бы Ульфа в измене, не задумываясь о последствиях, которые, несомненно, обрекут ее род на политическую войну со священным орденом. Но Рэнделу ни к чему еще один конфликт.
