Жестокий роман (СИ) - Ангелос Валерия (книги онлайн полные версии .txt) 📗
— Держу. Не переживай.
— Марат, — улыбается. — Твои решения закон. Я не пытаюсь свои порядки установить. Однако неужели ты серьезно доверяешь ему? Мелкому пиздюку, который сам тебя обворовывал прежде. И тут. Не слишком ли гладко? Отпускаешь ему прошлые грехи, берешь его под крыло, даешь работу. А потом вдруг странный сюрприз. Неожиданный слив крысы.
— Потому я и проверил лично, — повторяю. — Навел справки по своим каналам. И да, на Мальту смотался.
— Позволь мне просто…
— Татарин начал, пусть до конца доведет, — отрезаю.
— Как знаешь, — вздыхает и разводит руками. — Но будь предельно осторожен. Дикий пес прямо ждет, когда выйдет вонзить зубы в глотку.
Официант приносит наш заказ. После трапезы разговор переходит на другие темы. Нам многое надо обсудить по текущим вопросам.
После обеда с Монахом я заезжаю в офис. Хотя хотел бы поехать прямо к моей царице. Забросить ее голые ноги на плечи. Впиться губами в пизду. И лизать, пока она совсем не одуреет, не поплывет под моим языком. А потом можно и на хер посадить. Как на кол. Завалить под себя. Вогнать до яиц. И натягивать. Долго. Сладко. Размеренно. Довести до кайфа, которого у нее никогда прежде не было.
Дьявол, вот же поебень. Раньше меня бабские чувства мало заботили. Главное — сперму слить, похоть утолить, свежее тело вдоль и поперек отыметь. А теперь вдруг размышлять стал, как ей сделать хорошо. Бред. Помутнение. Морок. Все мысли мои забивает. Надо бы про крысу мозгами пораскинуть. Оценить опасность трезво. Татарина на прицеле держать. Врагов хватает. Хоть отбавляй. Но я на девке залип. Потек как последний сопляк. Перед глазами горят ее глаза. Темные. Вызывающие. Наглючие. В башке засела. Игла. Никак не свалит. Эти пухлые губы. Горячий рот. Податливая глотка. Да все как под мой хуй ковали. Создавали размер в размер. Постарались черти. На славу. Ничего не пожалели. Стоячие сиськи. Здоровенные. Мягкие. Упругие. Сколько не разминай, не сжимай — не обвиснут. И соски острые. Дразнят пальцы. Ладонь режут. Как такую грудь из рук выпустить? Тут же дотронешься, сразу тянет промеж болт пристроить. До мозолей елозить. Густо семенем заляпать. Обкончать. А жопа? Как вспомню, что лично целку там сбил, штаны по швам трещат.
Подписываю бумаги, не глядя. Даже не читаю. Дурею от накопившегося возбуждения. Осознаю, что не трахал ее дольше суток. Вчера с Татарином вопросы решал. Потом на работе дела разгребал, заночевал в кабинете. Сегодня тоже день занят от и до. Некогда добраться до дома. Скоро пар из ушей повалит. Так сильно хочу свою девчонку, что челюсти ломит.
Даже не будь она долгом, я бы ее забрал. Выкрал. И ебал бы со всех сторон. Никуда бы не отпустил. Никому бы не отдал. Заклеймил бы. Собой. Своим телом. Своим хером. Я бы ее на веки вечные пометил. Кровью. Спермой. Своей дикой жаждой.
Бесовское искушение. Жгучее. Отравляющее остатки мозгов.
Заканчиваю с документами. Пересматриваю все снова. Загоняю настоящие желания на дно. Стараюсь на делах сосредоточиться. Выходит дерьмово.
И потом вообще занавес. Секретарь докладывает о прибытии моего отца. Приходится принять гостя.
— Здравствуй, сын, — говорит он и располагается в кресле напротив, всем своим поведением давая намек на то, что разговор предстоит долгий. — Ходят слухи, ты с изгоем общаешься. Простил вора. Приблизил к себе. Откуда этот Татарин? От кого род ведет?
Знал бы отец, что я с покойным братом общаюсь. Давно. Редко. Но долгие годы. Хотя он знает. Догадывается. Точно. Просто не показывает.
— Мне наплевать, — отвечаю. — Он не нашей крови. Лично меня не предавал. По глупости работал против, но вовремя сделал правильные выводы, перешел на сторону победителя. Пусть прошлое останется в прошлом.
— Мы иначе бизнес ведем, — произносит холодно. — Лжец. Предатель. Вшивый пес без рода и племени вдруг назначен твоим поверенным. Ты считаешь, это разумный ход?
— Монах насвистел? — хмыкаю. — Или кто помельче?
— Я позволил тебе слишком много вольностей, — чеканит.
— И на то есть причина, — усмехаюсь.
— Посмотрим, — выдает коротко. — В последнее время ты слишком часто уступаешь эмоциям.
— Я никогда тебя не подводил, — заявляю прямо. — Этот раз не станет исключением. Если выложу план заранее. Во всех деталях. То какой тогда смысл его затевать?
— Ты должен узнать с кем работаешь, кто твою спину прикрывает, — продолжает отец. — И раз Татарин сам о своей семье не рассказывает, то пробей по нашим каналам.
Пробивал уже. Не раз и не два, причем по разным источникам. Везде глухо. Однако это последнее, что меня сейчас волнует. На решение основной проблемы подобный факт не повлияет.
— Я занимаюсь этим вопросом, — произношу вслух.
А потом смотрю в глаза отца. И будто в черноту проваливаюсь. Он говорит дальше. Спокойно. Размеренно. Отчитывает как в детстве. Точно к мальчишке обращается. Перестаю слушать. Глохну. Кровь по вискам ударяет. Разум мутит.
Он же не об этом сказать хочет. Совсем не об этом. Не беспокоит его Татарин. Доносы Монаха на меня. По бизнесу ко мне полное и безграничное доверие.
По бизнесу. Не по долгу.
Тогда к чему разговор? Всякая хренотень про величие рода Ахметовых. Про нашу ответственность перед другими кланами.
Клал я не эти кланы. На каждый в отдельности и на все вместе взятые. Сейчас. В эту минуту. Для чего весь замут? Напомнить про роль семьи. Про то, что общее важнее частного. Мордой ткнуть в главный косяк.
— Я разберусь, — чеканю, когда наступает черед рот раскрыть. — И проблему решу, и от своего не отступлю.
— Ты мой сын, — заключает мрачно. — Помни об этом.
Как тут забудешь.
Щенок. Только выбился в лидера. Все, что получил в свои руки, могу в любой момент потерять. Все абсолютно. Только не рабыню, на которой вырезано клеймо.
Отец будто мысли читает.
— Что с твоей рабыней? — раздается вопрос.
— Ничего, — отвечаю.
И понимаю — вот оно. Основная цель визита. Надо обуздать чувства. Ярость в узду взять. Гнев загнать поглубже. Язык отгрызть, но лишнего не выдать.
Единственная вспышка станет фатальной. Похороню нас одним махом. Угроблю. Потом ничего не спасет. Не будет пути отхода.
Я должен скрывать как сильно увяз. Как погряз в собственной жертве, как пропитался ее ядом.
— Ты выводишь девку на люди, — произносит с усмешкой. — В магазины пускаешь. По ресторанам и операм за собой таскаешь. Скачки устроил. Обучаешь.
— Я этого не скрываю, — пожимаю плечами, губы кривлю: — Разве есть запрет?
— Так не принято, — цедит сквозь зубы, позволяет истинным эмоция взять верх, выбраться наружу, избавляется от привычной маски. — Никто и никогда такого не делал. Шлюху надо держать взаперти. Нечего ею хвастаться.
— Ну, мир изменился, — бросаю небрежно. — Обычай-то древний. Раньше многое было иначе.
— Думаешь, ты вправе вековой обычай менять? — его голос обещает кару богов.
— Я могу брать ее, — отрезаю холодно. — Везде, где пожелаю. Пусть привыкает. Могу ебать ее и в магазине, и в ресторане. И в гребаной опере. Захочу прямо на своем жеребце эту бабу выдеру.
— Ты зарываешься, — обрывает.
— Я не вижу проблемы, — отмахиваюсь. — Зачем мы вообще обсуждаем мою подстилку? Ее задачи и без того понятны.
— Она наш долг.
Наш.
Холод. Раздирает до костей. Пробирает до печени. Глубже. Позвонки по одному выламывает, четко и методично.
Наш?!
Я готов врезать собственному отцу. Впервые. По-настоящему. Готов вогнать кулак в его челюсть. Бить. Бить. Бить. Чтоб не встал. Не оклемался.
Во мне пробуждается ярость. Дикая. Безудержная.
— Я забираю долг, — говорю ровно.
Я.
Черт раздери.
Ясно?!
Я.
И никто другой.
— Я так и не сумел научить тебя делиться, — произносит отец. — Тяжело самому все держать. Можно надорваться.
— Ничего, — хмыкаю. — Справлюсь.
— Ты глава семьи, — проводит черту. — У тебя нет другого выбора.
