Пять лет замужества. Условно - Богданова Анна Владимировна (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
– Здравствуйте, – поприветствовала она гражданина, который остановился на мгновение, взглянул на часы и помчался обратно. – Здрассте! – крикнула она рядом стоявшей женщине средних лет, что-то подсчитывающей на калькуляторе. Дама посмотрела на неё поверх очков, фыркнула и, вернувшись к подсчётам, воскликнула с досадой и злобой:
– Опять накололи! Да что ж это такое! Гады! – после чего крепко выругалась и, подхватив светлый чемоданчик, сорвалась с места, подобно торпеде с заданной траекторией – три, два, один... Столкновение с гадами и... взрыв!
У Люси рябило в глазах, голова кружилась от непривычного движения толпы, но она не отчаялась, продолжая здороваться с кем попало. К великому изумлению ей в ответ никто не желал здоровья – люди в основном проносились мимо, некоторые недоуменно глядели на неё, а посмотрев, шарахались, как от прокажённой.
Странно, почему это тут никто не здоровается, думала она, наконец сделав первый шаг в сторону светло-зелёного здания вокзала, у нас в Бобрыкино все друг с другом здороваются; значит, в деревне люди культурнее, сделала Люся вывод, остановившись у газетного киоска. Но надо ведь узнать, где живёт этот кобелина – Гоша Монькин, размышляла она и, взглянув на киоскершу, сидящую без дела, решила рискнуть:
– Здрассте! – крикнула она в окошко.
– Что хотели? – неохотно отозвалась та и оторвалась от вязания бесконечного шарфа, хотя... Хотя, может, это был и не шарф, а что-то другое, но длинное и полосатое.
– Вы не подскажете мне, где живёт Гоша Монькин?
– Какой ещё Монькин! Вы совсем, что ли, девушка, с ума сошли!
– Почему? Я, я, я, иа, иа, – и правая Люсина щека задёргалась, глаз замигал непроизвольно. – Пр... Пр...
– Вам что, плохо? – испугалась женщина и отложила своё полосатое, удивительно длинной изделие.
– Я сп-пециально из Б-б-бобрыкина приехала! Эта сволочь об-бманула меня, об-брюхатила! И никто не зна-, зна-ет, где он живёт! И что мн-не делать? Куда идти? К-куда? Тут со мной даже никто не здоровается! Не то что у нас в деревне! У нас в Бобрыкино все друг с другом здороваются-я-я! – и Люся вдруг заревела белугой.
– Ну это тебе не Брыкино, это город! А если идти некуда, так могу сдать угол на пять дней, но не больше, а там ко мне внук приедет.
– Некуда. Совсем некуда идти, тётенька! Совсем! Ага, ага, – и Подлипкина затрясла головой.
Как велела ей «тётенька», Люся просидела в вокзальном зале ожидания до восьми вечера, а к восьми подошла к киоску и тем же вечером уже пила чай с Клавдией Павловной (так звали «тётеньку»), рассказывая ей про свою работу на тракторе, потом на «Волге», про бар «Дымина», который, в конце концов, оправдал своё название – жители Бобрыкино действительно напивались там в дымину. Рассказ её венчала история о сеновале, пузатом флаконе духов под названием «Made in France» с подозрительным и противным запахом дихлофоса, которым, собственно, и была оценена её девственность, кою она хранила двадцать пять лет (и если уж честно, то никому из деревенских парней её невинность особо не была нужна – их больше интересовал бар «Дымина» да походы за цветными металлами на соседнюю разграбленную ферму).
– И забеременела я ни с того ни с сего, – заключила она, после чего Клавдия Павловна велела ей укладываться на узенькой кушетке в кухне, сама же отправилась почивать в комнату на широкой арабской кровати.
Ночью Люся проснулась от резкой боли внизу живота. Чего-то не то съела, подумала она, и метнулась в туалет, однако из неё вышло совсем не то, чем потчевала её Клавдия Павловна за ужином, а та самая причина, из-за которой, собственно, она и приехала в столицу разыскать отца своего ребёнка. Теперь же ребёнка никакого не стало и поиски Гоши Монькина потеряли всякий смысл.
Почему произошёл выкидыш, остаётся только гадать: может, резкий контраст между деревней и городом так шокирующе повлиял на несостоявшуюся роженицу, или тот факт, что в Москве никто ни с кем не здоровается, а может, отчаяние по поводу того, что не оказалось на Люсином пути первого встречного, похожего на господина Затикова, который бы с ходу отчеканил ей адрес лжеца Монькина.
Известно лишь, что к врачу Подлипкина идти наотрез отказалась, обосновав это тем, что она здоровая, никогда ничем не болела, кроме ветрянки, и докторам ни разу в жизни не показывалась.
– Ну, тогда хоть полежи, что ли, сегодня, – посоветовала ей Клавдия Павловна и отправилась на работу – довязывать свой полосатый шарф да торговать свежими новостями, которые тухнут чрезвычайно быстро. Новость, пожалуй, если можно так выразиться, самый скоропортящийся продукт на свете – смотришь, то, что было поражающим и занимающим умы большинства людей вчера, сегодня уж никого не занимает и не волнует.
Многое за сутки передумала Люся. О себе, о своей жизни, о москвичах. Никогда она так много не думала и сама себе удивлялась. Я как в город приехала, словно умнее стала, решила она, и на следующее утро вышла из дома вместе с Клавдией Павловной.
– Учти, до вечера гулять придётся! Я тебе ключи не доверю! – предупредила её киоскерша и, записав на клочке газеты свой адрес, чтобы жиличка не заблудилась в городских джунглях, снова отправилась на вокзал, торговать новостями и вязать своё бесконечное изделие.
Люся же шла по улице, разинув рот – то в одну сторону посмотрит, то в другую, то обернётся, а то и поздоровается с незнакомым человеком по старой привычке. «Машин-то, машин! – удивлялась про себя Подлипкина. – Не то что у нас в Бобрыкино – одна „Волга“ товарища Затикова. А тут их как муравьёв в муравейнике – видимо-невидимо! Толкаются, вперёд лезут, прямо как люди на вокзале!
Особенно впечатлила Люсю мигающая реклама: «Казино. Без проигрыша», «Восьмёрочка. Самые низкие цены», «Аптека: уценка стимулирующих препаратов для мужчин», «Магазин. Продовольственная авоська»... Вот бы нам такую картинку на «Дымину», мечтала Люся, мы б ее, конечно, утром выключали, а то что это за расточительство такое!
Озадачила её одна престранная вывеска: «Булочная „ГАДЮША“. Что это за „гадюша“, задалась вопросом Люся, и до того ей стало интересно, отчего булочную так чудно назвали, что она зашла внутрь и спросила у полной чернобровой продавщицы, предварительно поздоровавшись, почему это „Гадюша“ называется „Гадюшей“?
– Дак первая ж буква развалилась! Кто-то булыжник швырнул ночью, всё никак исправить не можем!
– А какая первая буква была?
– «В». Вообще-то булочная называется «Вадюша» – это наш директор её в свою честь назвал. Его Вадимом зовут. Да, – растолковывала она, – А хулиганы ночью булыжником шваркнули... Да так удачно, что получилось «Гадюша», – прошептала чернобровая продавщица, и тело её затряслось от хохота.
Ходила Люся, знакомясь с окраиной столицы до обеда, и всё ей тут нравилось, казалось намного веселее, чем в Бобрыкино, где кроме неё да господина Затикова не встретишь ни одной трезвой физиономии. И дома большие, высокие, и народу много, и вывески красивые, как фонарики на ёлке в доме культуры, что в районном центре построили лет двадцать назад – каждый день тебе Новый год, – размышляла Люся, и вдруг её осенило, что обратно домой она не поедет, а тут останется.
– Нужно найти работу и угол, у Клавдии Павловны жить осталось три с половиной дня, потом к ней внук приедет, а я окажусь на улице. Надо о себе позаботиться, – проговорила она вслух довольно громко – так, что толстая тётка в сером пальто и с огромным, обтянутым чёрной бархатной бумагой ободком на голове с золотой пряжкой, позаимствованной с солдатского ремня, остановилась и, в упор глядя на Подлипкину, произнесла загробным голосом:
– Все в этом городе с ума сошли. Ходят – сами с собой разговаривают. Ой, не приведи Господи вот так ходить и на всю улицу с собой трепаться!
– Здравствуйте! – ещё громче и со всей выразительностью, на какую была способна, проговорила Люся.
– Ку-ку, – прошептала тётка и сорвалась с места, как ошпаренная.
– Ну никто не здоровается! Надо же! Наверное, уже не модно, – буркнула себе под нос Людмила, и ноги её сами привели на местный рынок. – Вот где нужно работу искать! – воскликнула она и, окрылённая, ринулась в рыбный отдел.
