Не время для шуток - Усачева Елена Александровна (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Но она все-таки остановилась.
– Спасибо! – махнул рукой Сидоров.
«Ну, ничего себе! – надула щеки Маканина. – Спасибо! И это за спасенную жизнь! Да он должен меня на руках носить!»
Она вышла на улицу и остановилась за забором. Генка стоял около крыльца и, задрав голову, изучал верхние этажи школы. Галкин исчез. Какое-то время школьный двор был пуст – Сидоров успел уйти. Но вот дверь хлопнула, выпуская из себя двух девчонок из параллельного класса. Бодрой рысцой они побежали к воротам. И тут же следом за ними из-за приступка крыльца вышел Быковский.
Это было до того неожиданно, что Олеся прижала лицо к холодной решетке. Выдержав приличное расстояние, Павел пошел следом за девчонками. Ну, прямо не день, а сплошные чудеса! Одного бьют, другой слежку устраивает, третий вместо уроков за мороженым бегает. Надо об этом Лизке рассказать, вот они похихикают!
Стоп.
Маканина горько усмехнулась. Старая дружба напоминала о себе. А ведь действительно – без Курбаленко было тоскливо. Ни поговорить не с кем, ни по телефону потрепаться, или в такой тоскливый осенний день забрести в гости.
Глава четвертая
Медный всадник и другие
На следующий день Генка в школу не пришел. Что было неудивительно. Сидоров был впечатлительной натурой, и такая стычка могла загнать его в постель на неделю.
Зато на первом уроке появился Галкин. Он довольно жмурился каким-то своим мыслям и очень благодушно смотрел по сторонам. Но чаще всего его взгляд останавливался на Олесе. Маканина чувствовала это спиной – Серега сидел на последней парте около окна. Эти взгляды ее раздражали. Тем более что вездесущий Васильев не преминул заметить на большой перемене, когда они толкались в очереди за завтраком, что Галкин стал чересчур уж примерным учеником.
– Учится-то так! Учится! На контрольные ходит! – громкими выкриками Андрюха собрал вокруг себя приличную толпу. – Да и глаза об Маканину все сломал. Пожалела бы ты его, Олесенька, ему же и дальше учиться, учиться и учиться, по завету великих вождей.
– Васильев, тебе больше поговорить не о ком? – нахмурилась Маканина. – От тебя, вон, Рязанкина не отходит, но я же ничего не говорю.
– А ты скажи! – развернулся к ней Васильев. – У нас в стране демократия, все говорят, что хотят.
Олеся открыла рот, но сказать ничего не успела.
– Ой, расшумелись-то, расшумелись! – сквозь толпу к окошку раздачи направлялась Людмила Ивановна. – Васильев, твой голос слышен из коридора. Брали бы еду и расходились. Что здесь толпиться?
– А мы обсуждаем животрепещущую тему, – сразу переключился на нового собеседника Андрюха. – Про любовь говорим!
– Ой, знаю я вашу любовь, – привычно отмахнулась от васильевской болтовни химичка. – Четверть новая началась, хоть бы кто-то за ум взялся, а вы все телевизор смотрите.
– Причем исключительно бразильские сериалы, – изогнулся Андрюха, изображая преувеличенное подобострастие.
– Ой, ладно! – снова подняла руку учительница. – Тебе бы все болтать. Давайте, шевелитесь. За вами класс идет.
Васильев еще что-то говорил, пытаясь пропустить химичку вперед, но толпа была приличная, толстая учительница никак не протискивалась сквозь плотный строй учеников.
Как только на Олесю перестали обращать внимание, она потихоньку выбралась из кучки учеников и повернула к выходу. После таких разговоров никакого аппетита у нее не осталось. Ей бы в эту столовую не ходить, не появляться рядом с Васильевым. А лучше вообще недельку посидеть дома, чтобы вся эта история сошла на нет.
Маканина поднялась на третий этаж, залезла на подоконник и принялась смотреть на бегавшую по коридору малышню.
На душе у нее было тоскливо и одиноко. А вокруг носились и бурлили школьники. От этого Олесино несчастье выделялось особенно ярко. Это горе надо было все-таки чем-то заесть. Маканина покопалась в рюкзаке, достала конфету в потертом фантике и стала медленно ее разворачивать.
– А ты чего не в столовой?
Аня Смолова подошла незаметно. Она все делала тихо и скромно, осторожно ходила, всегда испуганно отвечала на уроках, негромко разговаривала. Олесе Смолова казалась скучной, поэтому в классе они почти не пересекались. Аня жила какой-то своей невзрачной жизнью, попеременно дружила со всеми, но ни с кем рядом надолго не задерживалась.
Почему Аня не в столовой, а здесь, Маканина даже спрашивать не стала, до того ей это было неинтересно. Она вздохнула, протянула однокласснице недоразвернутую конфету и отвернулась к окну.
– Она еще от Питера осталась, да? – спросила Смолова, держа конфету за хвостик фантика и легко помахивая ею в воздухе.
Олеся нахмурилась, вспоминая. Да, да, эту конфету она привезла в рюкзаке из Питера. Они их тогда целый пакет купили в ближайшей от школы булочной, и всю дорогу в поезде кидали ими друг в друга, играя в салочки. Надо же, какая Анька внимательная!
Маканина вгляделась в ничем не примечательное лицо Смоловой. Бледненькая, носик маленький, глазки серенькие, челочка реденькая, – и улыбнулась в ответ на ее доверчивую улыбку.
– А у меня фотки хорошие нашей поездки получились. – Аня наконец-то справилась с конфетой и отправила ее в рот. – Приходи ко мне в гости, покажу.
– Можно и прийти.
Ничего смотреть Олесе не хотелось. Не до фотографий ей было. Забыть бы побыстрее эту дурацкую поездку!
– Погодка могла бы быть и получше, – задумчиво протянула она, лишь бы что-то сказать. – А так – все ничего прошло.
– А мне очень понравилось, – бодрее заговорила Аня, словно Олесины слова дали ей разрешение высказаться более откровенно. – На карточках и не видно, что было пасмурно. Как раз такая погода очень хорошо подходит для съемки. Приходи, и ты сама все увидишь.
– А зачем ходить? Принеси снимки в школу, – пожала плечами Маканина. Вот ведь угораздило Смолову оказаться здесь! Могла бы и на другом этаже поторчать во время этой перемены.
– Не хочу, – качнула головой Аня, – их сразу растащат, придется печатать заново.
– Тогда не приноси, – легко согласилась Олеся.
– Вот я и говорю, приходи ко мне домой! – Смолова облизнула сладкие после конфеты губы и улыбнулась. – Там есть очень хорошая твоя фотография.
Маканина снова посмотрела на одноклассницу, на ее бледное лицо, серые глаза, прятавшиеся под жидкой челочкой. А почему бы и не сходить? Хоть какое-то развлечение, а то все дома и дома. Она эти стены уже видеть не может! Аня сейчас одна, Олеся одна, глядишь, и дружба завяжется.
Нет, не завяжется. Уж больно Смолова была для Олеси скучным человеком.
– Я пока не могу, – протянула Маканина. – А так – обязательно, как-нибудь после уроков забежала бы. У тебя днем дома никого?
– Никого, – заторопилась Аня. – Совсем никого, до самого вечера, а отец, бывает, и ночью приходит. А что тут думать? Давай сегодня. Вот увидишь, тебе фотки очень понравятся.
– Нет, сегодня я занята, – спрыгнула с подоконника Олеся.
Надо уходить, а то придется еще полчала выслушивать Анькины уговоры. Смолова была медлительной и занудной, и порой легче было согласиться, чем доказывать, что не хочется что-то делать.
– Эй, ты куда несешься? – Ксюша перехватила Маканину на лестнице. – Тебя там Галкин обыскался.
– Ничего, пусть еще поищет, – буркнула Олеся, сбегая вниз.
– Он тебе завтрак взял, волнуется. Боится, что ты голодной останешься.
Маканина взмахнула руками, остановилась. Подняла голову.
Рязанкина перегнулась через перила и с участием смотрела на одноклассницу.
– А тебе-то что от этого? – почти беззвучно спросила Олеся, но Ксюша ее услышала.
– Так ведь он ищет, беспокоится. – На лице Рязанкиной появилось некое подобие сочувствия. Но продержалось оно недолго. Секунда, и губы ее дернулись в улыбке. Чтобы скрыть смех, Ксюша побежала наверх.
«Шутки они шутят, – зло подумала Маканина, провожая Рязанкину взглядом. – Развлекаются! Нашли бы уже кого-то другого для развлечений».
