Жили-были (СИ) - Риз Екатерина (лучшие книги онлайн .txt) 📗

— Рот открывай.

Митька сморщился, но рот открыл. Зато зажмурился. А как только лекарство проглотил, тут же нырнул под одеяло, на этот раз поближе к отцу. Ефимов был горячим и большим, и трясущемуся в температуре ребёнку рядом с ним было весьма комфортно. Саша тоже сына погладила, через одеяло, а Толе негромко сказала:

— Когда у него температура, ему снятся кошмары. И он всегда ко мне приходит.

Ефимов едва заметно усмехнулся.

— Это мило.

Саше его слова почему-то показались, хоть лёгкой, но всё-таки насмешкой, и она ткнула пальцем Толю в лоб. Он неслышно рассмеялся.

Минут через десять, отложив в сторону градусник, наконец, улеглись. Часы показывали четыре утра, за окном темно, в доме тишина, но самое главное, что Митька перестал трястись. Свернулся клубком между ними и заснул. Толя даже шевельнуться боялся, не желая его будить. Только руку к Саше протянул. Знал, что она прижала к себе сына, даже в темноте, не видя, знал, что она очень осторожно пригладила его волосы и поцеловала в макушку. И всё это казалось безумно важным, и будило в душе странное томление. Но, возможно, сказывался стресс от внезапного пробуждения среди ночи, в такой ситуации мысли и чувства путались, особенно, когда выяснялось, что его ребёнок заболел. Это было для Толи в новинку. Митька, с его неуёмной энергией и с отменным, как казалось, здоровьем, вдруг затемпературил, как обычный ребёнок. Теперь Ефимов знал, что и с Митей такое может случиться, в любой момент. И наблюдать за Сашей сейчас тоже было необычно. Сразу становилось понятно, насколько она сына любит. Толя и раньше видел, как Саша на Митю смотрит, как обнимает его, целует, грозит пальцем за мелкие шалости, но чаще смеётся над его шутками и милыми глупостями. А вот сейчас попросту сжала его в своих объятиях, будто боялась, что его кто-то отнимет, или защищая, от болезни.

Ефимов руку на её подушку протянул, погладил её по волосам.

— Сашка, — очень тихо проговорил он.

Саша вздохнула, голову приподняла, а потом опустила её, прямо Толе на руку. Он улыбнулся в темноте.

— Спи, — едва слышно отозвалась она. — Митя уснул.

— Да.

Саша недолго обдумывала, решила, что Толя должно быть встревожен, поэтому решила его успокоить:

— Такое бывает, ничего страшного. Дети температурят.

— Угу. — Потом шепнул: — Я не об этом.

— А о чём?

— Я люблю тебя.

Просто сказал, или это ей показалось, что просто, а на самом деле Толе это стоило каких-то усилий, но, судя по его голосу… Что можно расслышать в шёпоте, какие эмоции? Поэтому Саша молчала, а палец Толи скользнул по её щеке. А он сам повторил:

— Люблю, малыш. Тебя и Митьку. А теперь спи.

Как можно уснуть после такого? Сколько лет ожидания, пустых надежд и несбыточных планов понадобилось, чтобы услышать это признание от него, в темноте ночи, когда между ними спит их сын? Саша с трудом сглотнула комок в горле, была уверена, что Толя это услышал, и притворяться было глупо. И хотя сказать ничего не могла, и не потому, что у неё не было слов, или она не чувствовала того же, ещё как чувствовала, но казалось, что ещё секунда, другая, и она задохнется от переполнявших её эмоций. Голос пропал, горло перехватило спазмом, и если бы была одна, наверное, порыдала бы от души, но возможности такой не было. Не пугать же Ефимова бурной реакцией, не будить Митьку и опять же пугать…

Сглотнула. С трудом, и ещё тяжелее было перевести дыхание, чтобы сделать нормальный вдох. А когда Толя протянул к ней руку, прижалась щекой к его ладони. А Ефимов ещё и волосы её пригладил. Повторил, явно с улыбкой:

— Спи.

Проснувшись утром, только открыв глаза, Толя понял, что будильник, в положенные ему семь часов утра, не прозвонил. За окном солнце, Ефимов на локте приподнялся, зевнул и бестолково уставился на циферблат будильника. Бестолковость прошла через пару секунд, стало понятно, что уже половина девятого, а он в постели один. Ни Саши, ни Митьки. Зато с кухни слышатся голоса, и запахи идут весьма завлекательные. Толя лицо рукой потёр, снова зевнул и лёг. Сладко потянулся. Правда, долго поблаженствовать в тишине и покое ему не дали, в комнату вошёл Митя, и именно вошёл, а не вбежал, не влетел, не скакал на одной ноге и не излучал энтузиазм и бодрость так, что слепило бы глаза. Толя взглядом его ощупал: пижаму с машинками, шерстяные носки на ногах и шарф, замотанный вокруг шеи. И выглядел Митя не больным, скорее, расстроенным.

— Что, пират, горло болит?

Митя носом шмыгнул, забрался на кровать и повалился прямо на отца. Толя усмехнулся, обхватил его руками, а губами прижался к Митькиному лбу. Правда, в итоге, признал:

— Я ничего в этом не понимаю. Вроде, не горячий.

— У меня тридцать семь и пять. Мама только градусник забрала.

— Да-а? Печально.

Митя не ответил, положил голову ему на плечо и вздохнул. А Толя погладил его по спине, сам понимая, что не должен наслаждаться его болезнью. Хотя, он не болезнью наслаждается, а тем, что сын пришёл к нему обнять и поваляться с ним в постели. Это очень много значит. Вообще-то, это первое подобное утро, и то, что оно вообще, произошло, очень большой шаг вперёд.

— В школу не идёшь?

Митя поднял голову и взглянул возмущённо.

— Я болею!

— И каникулы начинаются раньше времени?

Вот тут Митька улыбнулся.

— Ага.

Ефимов по носу его щёлкнул и передразнил:

— Ага. Горло болит?

— И голова, — пожаловался мальчик. И тут же поинтересовался: — Папа, купишь мне конструктор? Мне же надо чем-то заниматься на больничном!

Ефимов глаза на него вытаращил, притворяясь удивлённым.

— Конструктор?

— «Лего»! Я хочу «Пожарную часть»!

— С ума сойти.

— Ну, пап! — Митька откровенно заныл, и Толя, конечно же, тут же сдался. Поцеловал его в лоб.

— Куплю, конечно. — Слегка шлёпнул его пониже спины, после чего свалил его себе под бок, закутал в одеяло с головой. Митька засмеялся, барахтался под одеялом, а когда вынырнул наружу, Толя уже с постели поднялся, а мальчик повалился на подушки.

Саша на кухне сырники жарила. Аромат был такой, что Ефимов невольно помедлил в дверях, одурманенный.

— Сашка, признайся, ты что-то в еду подсыпаешь. Это как наркотик.

Она усмехнулась, не обернувшись на него. Перевернула румяный сырник на сковороде, а Толе сказала:

— Это потому что ты наркоман. Вот на тебя и действует. Ваниль действует, корица действует, а лучше всего, когда это вместе.

— Это точно. — Он приблизился к ней, обнял и прижался губами к её щеке. Правда, одним глазом косил в сковороду. — Привет, малыш.

Она в его руках расслабилась, позволила себе на мгновение прижаться к его груди, а щекой потёрлась о его руку. Вспомнилось его ночное признание, и Сашу накрыло смущение и лёгкая растерянность, вдруг поняла, что ещё не посмотрела ему в глаза. Посмотрит, и они, наверняка, оба об этом вспомнят. Не совсем понятно, как себя вести.

— Привет. — Погладила его по руке, что обнимала её за плечи. А другой рукой шлёпнула Ефимова по боку. — Одевайся и умывайся. У меня всё готово.

Это был первый раз, когда Толя видел, что Митя ест через силу. И дело было даже не в том, что у него не было аппетита, сырники он обожал, особенно, с вареньем, и завтракать сел, радуясь и потирая руки, но съесть смог лишь один, организм очень быстро насытился. И это было печально. Толя на сына смотрел с улыбкой, и даже позволил Мите влезть к нему на колени, когда сам уже допивал кофе. Саша же снова потрогала Митин лоб. Это было спонтанное желание, рука сама тянулась к сыну, хотелось удостовериться, что с ним всё хорошо. Или хотя бы лучше, чем она думает. Но температура, хоть и небольшая, держалась.

— Мне нужно на работу, — призналась она. — Я не смогла дозвониться до Наташи, а магазин надо открыть.

— Поезжай, — согласился Ефимов. Митя к тому времени полностью повис у него на руках, и только ногой мотал, заскучав. — Я побуду дома, отменю всё.

— Я врача вызвала, но она придёт только после обеда. К этому времени я вернусь. — Саша улыбнулась. — И сменю тебя.