Обещание страсти - Стил Даниэла (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
— Это так неожиданно для меня, — сказал он.
— Тогда почему бы нам на время не оставить друг друга в покое?
— Чтобы ты могла спиться и умереть?
Его голос прозвучал неожиданно громко и горько.
Произошло то, о чем он мечтал, и он сам собирается это разрушить. Что за ирония судьбы!
— Нет, чтобы я могла подумать.
— И пить?
— Не твое дело.
— Тогда иди к черту! — закричал он, вскочив на ноги. — Я тебя люблю и совсем не собираюсь смотреть, как ты погибаешь! Убиваешь себя, как последний жалкий алкоголик. Если ты так решила поступить со своей жизнью, пожалуйста, но только без меня! Будь ты проклята! — Он заставил ее встать и начал трясти, пока она не почувствовала, что почва уходит из-под ног, и не начала протестовать:
— Перестань! Оставь меня в покое!
— Я люблю тебя, ты что, не понимаешь?
— Нет, не понимаю… Я больше ничего не понимаю… Я тоже тебя люблю… Ну и на кой черт? Мы привяжемся друг к другу, полюбим друг друга, будем необходимы друг другу и вдруг в один прекрасный день снова обрушится небо? Кому это нужно? Будь проклято все!
— Мне нужно! Ты нужна мне!
— Хорошо, Алехандро, хорошо… а сейчас сделай мне одолжение — оставь меня одну. Пожалуйста.
Ее голос дрожал, а в глазах стояли слезы.
— Хорошо, детка, как хочешь.
Дверь тихо закрылась за ним, а спустя пять минут раздался звук разбитого стекла. Она схватила газету с той ужасной статьей на первой полосе и швырнула ее в окно с такой силой, что стекло разбилось.
— Будьте вы все прокляты! Идите к дьяволу!
Глава 33
В конце недели в газетах появился снимок. Оба — и Алехандро. и Эдвард — увидели его: Эдвард — с болью, Алехандро — он был поражен неожиданностью. Кизия Сен-Мартин, направляющаяся самолетом в Женеву «отдохнуть от напряжения светской жизни». Казалось, что газеты уже успели забыть о том, что она имела отношение к Люку. Быстро люди все забывают!
Было написано, что она собирается покататься на лыжах, но не сказано где. Ее шляпа была надвинута так низко на лоб, что Алехандро ни за что бы ее не узнал, если бы не подпись. Он опять подивился тому, что им удалось избежать внимания репортеров на пути в Сан-Франциско и обратно. В том состоянии, в котором она находилась, это вызвало бы сенсацию.
Он долго сидел в небольшом офисе с облупившимися стенами, разглядывая снимок. Так, говорят, Женева. А что дальше? Когда он услышит о ней снова? Он помнил ее последний поцелуй всего несколько дней назад. А теперь ее нет. Он чувствовал себя пригвожденным к стулу, приклеенным к полу, он — часть этого здания и так же разрушается, как оно. Все в его жизни пошло к чертям. Работа омерзительна, город ненавистен, его лучший друг мертв, и он любит девушку, с которой не может быть вместе. Даже если бы этого хотел Люк. Люк знал, что она будет нуждаться в помощи. Но никогда не говорил напрямик. Безумие, но надо как-то налаживать свою жизнь. Алехандро сидел, все еще уставившись на это слово — «Женева».
— К тебе пришли, Алехандро, — открыв дверь, произнес кто-то из ребят.
— Кто?
— Инспектор по делам условно осужденных — по поводу Перини, я думаю.
— Пошли его к черту!
— Правда? — испуганно спросил паренек.
— Да нет, конечно. Можешь прислать его ко мне через пять минут.
— А что мне с ним делать пять минут?
— Не знаю, черт побери. Делай что хочешь. Двинь ему, спусти с лестницы. Дай ему кофе… Мне плевать, что ты будешь с ним делать.
Алехандро схватил газету и швырнул ее в корзину.
— Хорошо, хорошо. Не выходи из себя. Он никогда еще не видел Алехандро в таком состоянии.
Отель в Виллар-Сур-Оллон очень ее устраивал. Высоко в горах, сплошные школы, почти нет туристов, разве что изредка наезжают чьи-нибудь родители. Она остановилась в огромном полупустом отеле, где пила чай в обществе семи пожилых дам под звуки виолончели и скрипок. Она много гуляла, пила горячий шоколад, рано ложилась спать и читала. Где она, знали только Симпсон и Эдвард, да и тех она просила ее не беспокоить. Кизия не хотела писать никому до поры до времени, и даже Эдвард отнесся к этому с пониманием. Он еженедельно посылал ей письма с информацией о том, как обстоят дела с ее финансами, не надеясь на ответы. И правильно делал, потому что ответов быть не могло. Лишь в середине апреля она почувствовала, что сможет уехать.
Она добралась поездом до Милана, переночевала там и направилась во Флоренцию. Смешавшись с толпой ранних весенних туристов, она бродила по музеям, заходила в магазины, гуляла на берегу Арно и старалась ни о чем не думать., Тем же самым она занималась и в Риме. Это было еще приятнее, потому что уже наступил май. Солнце пригревало, люди ожили, на улицах играли уличные музыканты. Она встретила нескольких друзей, поужинала с ними и… обнаружила, что начала исцеляться.
В начале июня, взяв напрокат «фиат», она устремилась на север, в Умбрию, а потом в Сполето, где должен был состояться музыкальный фестиваль. Наконец, проехав через Альпы, очутилась во Франции.
Она танцевала в Сен-Тропезе, играла в Монте-Карло, провела уик-энд в Сен-Жан-Кап-Ферра, взяв яхту у друзей, а в Каннах купила себе дорожные сумки Гуччи. В Провансе она начала опять писать, застряв на три недели в крохотном отеле, где подавали самый лучший паштет из тех, что ей доводилось есть.
Здесь ее и настигла книга Люка, которую не без колебаний ей отправил Симпсон, снабдив рецензиями. Ничего не подозревая, она открыла пакет однажды утром… Босиком и в ночной рубашке она стояла на балконе, наслаждаясь солнечным теплом, любуясь окрестными холмами и полями. Почти целый час она просто сидела, скрестив ноги, на полу балкона, держа книгу на коленях, поглаживая и не решаясь раскрыть. Суперобложка была красивая, а фотография Люка на последней странице — просто замечательная. Снимок был сделан еще до того, как она его встретила, — точно такой же стоит у нее на письменном столе в Нью-Йорке. Фотограф запечатлел его в Чикаго. Он шел по улице, в белой водолазке, темные волосы ерошил ветер, плащ переброшен через плечо. Приподняв одну бровь, он саркастически улыбался в камеру, еле сдерживая смех. Увидев эту фотографию, она немедленно ее выпросила.
— Зачем она тебе нужна?
— Ты такой сексапильный здесь, Люк.
— Господи, надеюсь, мои читатели так не считают.
— Почему же? — удивленно спросила она, глядя на него снизу вверх. Он поцеловал ее.
— Я предпочитаю, чтобы у меня был умный вид.
— Здесь и то и другое. Можно, я возьму ее?
Он смущенно пожал плечами и подошел к зазвонившему телефону.
Она забрала фотографию и поместила ее в серебряную рамку. Люк был на ней как живой, и она была рада, что именно этот снимок выбрали для обложки. Его должны видеть таким…
Она не скоро оторвала взгляд от фотографии. Книга лежала у нее на коленях. По щекам тихо катились слезы, которых она не чувствовала, застилая туманом прекрасный вид. Но взор ее был устремлен не на поля, а в прошлое.
— Вот, детка, какие дела…
Она говорила вслух и улыбалась сквозь слезы, вытирая лицо краем ночной рубашки. Ей чудилось, что Лукас тоже улыбается ей. Где бы она ни была, он будет повсюду с ней, согревая ее. А она будет улыбаться ему. Он будет с ней всегда. В Нью-Йорке, в Швейцарии, во Франции. Он был теперь частью ее, ее утешением. Она снова посмотрела вдаль на поля, мягко повела плечами и прислонилась к креслу, все еще держа книгу в руках. Внутренний, голос подсказывал ей, что надо открыть книгу, но она не могла. Вглядываясь в лицо на снимке, как будто надеясь увидеть его идущим по этой давно забытой улице в Чикаго, она словно опять услышала голос, поддразнивающий ее: «Давай, милая, да открой же, черт возьми!»
Она открыла — осторожно, затаив дыхание и боясь взглянуть внутрь. Она чувствовала это, едва прикоснувшись к книге, но чувствовать — одно, а видеть — другое. Она не знала, сможет ли выдержать, но должна была выдержать. Теперь ей страстно хотелось увидеть, и она знала, что он тоже хочет, чтобы она увидела. Люк никогда ей не говорил, но она чувствовала, знала всегда: книга посвящена ей.
