Любовница коменданта - Семан Шерри (чтение книг .TXT) 📗
Та, к кому ревновала меня Марта, никогда не плакала. Ни разу за все годы я не видел ее плачущей. Она никогда не выказывала слабости. Ничто не могло ее сломить. Не всякая женщина способна так держаться. И даже не всякий мужчина. Я смотрел на хнычущего юношу, который протягивал мне какую-то бумагу. Он стоял рядом с ней. С тех пор как я увидел ее в первый раз, не прошло и часу, но родителей ее нигде поблизости не было видно. И никаких документов у нее тоже не было. Хнычущий юноша стоял рядом с ней. И пытался всучить мне какую-то бумагу.
— Это охранное свидетельство, — тараторил он. — Оно доказывает, что я ценный специалист.
— Я умею читать, — сказал я, отстраняя его руку дубинкой.
— Я нужен стране. Я — инженер.
— Ты — еврей, — сказал я, не желая пускаться в дальнейшие разговоры.
Бумажка выскользнула у него из рук и закружила над толпой. Я повернулся к девушке. Позади нее в закрытых товарных вагонах другие нужные стране специалисты барабанили кулаками в деревянную дверь. Она смотрела на меня в упор, не мигая, с совершенным безразличием. Сдерживая рвущихся с поводков собак, охранники сгоняли вновь прибывших в конец платформы, где их ждал врач. Прожектора сновали взад-вперед над толпой, вычерчивая в темноте геометрические фигуры. Из товарных вагонов по-прежнему доносился стук кулаков и башмаков. Я коснулся лица девушки.
— Ты не похожа на еврейку, — сказал я, хотя поблизости не было переводчика.
Стук не прекращался. В дверь колотили с такой силой, что каждый удар отдавался у меня в голове. Я открыл глаза и сунул руку под подушку за пистолетом. Была ночь, но стук в дверь становился все громче и громче. Не зажигая свет, я натянул брюки и осторожно подкрался к двери. В освещенном коридоре стоял тот самый молодой человек, который привязался ко мне в ресторане.
— Открывайте, фон Вальтер, иначе ваши соседи по этажу узнают правду о вас.
Я прильнул к двери.
— Что ж, я могу говорить и отсюда, фон Вальтер!
Я сунул пистолет за пояс сзади и отворил дверь.
— Зажгите свет! — потребовал молодой человек.
Я повиновался. Прежде чем войти, он опасливо заглянул в комнату, затем, когда я закрыл дверь, снова огляделся по сторонам. Он был невероятно тощ и почти беспрерывно кашлял. А лихорадочный блеск глаз и бледность кожи со всей очевидностью свидетельствовали о больных легких.
— Оставьте дверь открытой!
— Что вам угодно?
— Здесь есть кто-нибудь, кроме вас? Покажите мне ваши руки.
— Перестаньте командовать, молодой человек.
— Я должен знать, что у вас в руках, потому что не верю вам.
— Что вам от меня нужно? — осведомился я, скрестив руки на груди. — Деньги?
Приступ кашля не дал ему возможности сразу ответить.
— Деньги? Не смешите меня! Вы убили мою семью!
— Я уже слышал этот вздор.
— Вы убили моих близких!
— Их убила война. Из-за нее многие лишились близких. И я в том числе.
— Мои близкие погибли не на войне, а в лагере. — Его снова начал бить кашель. — В вашем лагере.
— Я был солдатом и воевал на фронте.
— Вы были комендантом концлагеря.
— Вздор.
— Комендантом концлагеря…
— Я уже объяснил вам тогда, в ресторане, что вы принимаете меня за кого-то другого. Моя фамилия…
— Фон Вальтер.
— Моя фамилия Хоффманн.
Он покачал головой и, вытащив из кармана замызганный платок, приложил его ко рту. После очередного приступа кашля он покрылся испариной и побледнел. На платке проступило красное пятно.
— Вы застрелили мою сестру, — произнес он натужным голосом.
— Я никогда не стрелял в женщин.
— Когда мы сошли с поезда, она ужасно кричала и плакала. Вы еще велели ей взять себя в руки, говорили, что не надо бояться, не надо нагонять страх на других.
— Вздор!
— Вы сказали ей, что она порождает панику среди окружающих. Младенцы подняли крик.
— Я воевал на востоке. И получил ранение в бою.
— Тогда вы приказали своим подручным вывести ее из толпы. Остальные женщины с детьми ждали своей очереди в «душ». Вы отошли с ней за угол. Она плакала. Младенцы тоже плакали.
— Я вынужден просить вас покинуть мой номер. — Я подошел к двери и взялся за ручку. Кашель мешал ему говорить. — Повторяю: я не тот, за кого вы меня принимаете.
Откашлявшись, он помотал головой.
— Вы положили левую руку ей на плечо. Словно пытаясь ее успокоить. Вы просили ее не расстраивать остальных. Вы сказали: «Подумайте о детях». А потом вы поднесли к ее затылку пистолет. И нажали на курок.
— Офицер не стал бы стрелять в женщину. Я никогда не стрелял в женщин.
— Я видел, как вы нажали на курок.
Я покачал головой.
— Я видел. Я все видел!
— Вы ничего не видели. Вы не могли ничего видеть.
— Все это время я искал вас. С тех самых пор, как вы сбежали из лагеря.
Я по-прежнему стоял у открытой двери, держась за ручку. Какая-то подвыпившая женщина вела по коридору не державшегося на ногах мужчину. Когда она, потеряв равновесие, отшатнулись к стене, мужчина изо всех сил вцепился в свою спутницу, громко называя ее по имени. Женщина успокоила его и потащила к двери их номера. Мой ночной гость снова зашелся кашлем. Повернувшись к нему, я захлопнул дверь. Молодой человек заморгал, судорожно сглотнул и снова закашлял.
— Вы смылись из лагеря, когда стали подходить русские, — наконец проговорил он.
— Я никогда в жизни ниоткуда не смывался.
— Расскажите это кому-нибудь другому.
— Не болтайте чепухи.
— Вы даже не удосужились взять с собой собственную жену. О ней и ваших детях позаботился ваш адъютант… когда вы были уже далеко.
— Вы лжете!
— Я был там и видел все собственными глазами.
— Убирайтесь отсюда!
— Вы заплатите за ваше преступление! — выкрикнул он. — Я сам убью вас.
— Да вы понимаете, с кем вы говорите, молодой человек?
Я схватил его за грудки и принялся трясти как тряпичную куклу. Когда я оттолкнул его от себя, он отлетел к столу, смахнув с него телефонный аппарат. Затем он бросился ко мне и повалил меня на журнальный столик. Падая на пол, я почувствовал, как пистолет впивается мне в спину. Мы сцепились, расталкивая ногами стулья и маленький столик. Он молотил башмаками по моим икрам, а острыми, колючими ногтями раздирал мне грудь и шею. Стукнувшись головой об изножие кровати, он принялся стаскивать с нее покрывало вместе с одеялом и простынями. Но мне удалось оттолкнуть его и откатиться в сторону. Я схватил с кресла подушку и, прижав ее к лицу своего противника, потянулся за пистолетом. Он брыкался и размахивал руками, пока выстрел не заставил его утихнуть.
Тяжело дыша, я поднялся на ноги. Он не шевелился. Я посмотрел на него, потом схватил покрывало и расстелил его на полу. Отбросив подушку, я подтащил труп поближе и стал завертывал его в покрывало. При этом его широко открытые глаза, казалось, смотрели на меня в упор, и я поспешил накинуть ему на лицо простыню. Потом я поволок труп к стенному шкафу и запихнул его внутрь. Затаив дыхание, я прислушивался к звукам за дверью. И в коридоре, и в соседнем номере было тихо. Я затолкал свою жертву поглубже и закрыл дверцу шкафа.
Затем я достал чемодан, отобрал необходимые мне вещи и быстро собрался, напялив на себя все, что оказалось возможным унести под пальто. Остальную одежду я побросал в шкаф, а пустой чемодан задвинул под кровать, после чего запер дверь изнутри на ключ и цепочку и выдернул из розетки телефонный провод. Когда я открыл окно, в лицо мне ударил холодный ночной воздух. Протиснувшись в узкое отверстие, я без особого труда добрался до пожарной лестницы. Кое-где в окнах гостиницы горел свет. Настороженно ловя в ночной тиши каждый звук, я проворно спускался вниз, а когда до земли оставалось несколько футов, спрыгнул с лестницы и затаился у стены. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, я направился к своей машине.
На всякий случай я не стал включать фары, пока не отъехал на почтительное расстояние от гостиницы. Я мчался на бешеной скорости. Нет, мною двигала не трусость, а чувство самосохранения. Любой на моем месте поступил бы точно так же. Ибо инстинкт самосохранения присущ человеку от рождения. И он неизменно срабатывает в минуту опасности.
