Любовь и честь - Уоллес Рэнделл (бесплатные серии книг .txt) 📗
— Не надо. Он и так теперь верен тебе, как собака. Покажи русскому мальчишке, как ты его уважаешь, и он жизнь за тебя отдаст.
В этот день мы с Горловым тихо и спокойно поужинали и рано легли спать.
Засыпая с кинжалом под подушкой, я в полусне думал о русских лошадях, о русских белл-боях, о русских дворянах, таких, как Горлов. Если у Екатерины такие загадочные и удивительные подданные, то какова же сама царица?
7
Следующее утро выдалось солнечным и ясным. Сильный южный ветер разогнал вечерний туман.
Я встал рано. Горлов еще спал, и Петр, вероятно, тоже, поскольку его не было у гостиницы. Но на улице было полно извозчиков, поэтому я уселся в первые попавшиеся сани и сказал по-русски: «Гавань», от души надеясь, что хорошо запомнил произношение Горлова и меня поймут правильно и не отвезут к тюрьме или в лечебницу для душевнобольных. Я даже рассмеялся, представив, куда меня могут отвезти, если неправильно поймут. Но извозчик, попыхивая трубкой, кивнул, и сани тронулись.
Солнце ослепительно сверкало на белоснежных прямых улицах, уходящих в бесконечность среди высоких великолепных зданий. В воздухе стоял запах смолы и свежеспиленного дерева, — в гавани, прямо на льду, чинили корпуса кораблей. Серые волны раскачивали льдины и ледяную крошку в заливе, а у берега были целые завалы из ледяных глыб.
Рассчитавшись с извозчиком, я зашел в первую попавшуюся в гавани таверну, сел за один из столов и заказал себе на завтрак тушеное мясо и эль. В таверне было много народа. Люди говорили на разных языках, и до меня доносились обрывки их разговоров. Один немецкий шкипер доказывал, что с наступлением зимы любая оттепель может оказаться временной, а за ней опять могут последовать метели и морозы. Два морских капитана за столиком неподалеку соглашались друг с другом, что пройдет еще, по крайней мере, месяца четыре, прежде чем кто-то решится выйти в море, не боясь столкнуться с льдинами.
Слушая их, я убедился в том, что поступил правильно, решив путешествовать по суше. На корабле было бы гораздо быстрее и безопаснее, но зато я выиграл, как минимум, четыре месяца. И хотя у меня не было никакой связи с Франклином (он обещал, что его человек приплывет на корабле), но ведь британские послы тоже отрезаны от Лондона.
Просидев в таверне около часа, я настолько уверовал, что залив не освободится ото льда еще четыре месяца, что уже было собирался вернуться в «Белый гусь», когда в таверну вихрем влетел молодой моряк и крикнул: «Парус!», чем посеял невообразимый хаос.
Все бросились на улицу, где уже собралась толпа, устремившаяся на пирсы. Все оставили свою работу, даже плотники и столяры. Парус! В такое время года!
Все люди в гавани напряженно вглядывались в покрытое льдинами море.
— Где? Ничего не вижу! — кричали в толпе.
Но молодой моряк, первым увидевший парус, стоял на штабелях леса и уверенно показывал рукой на горизонт.
Я напряг зрение и действительно увидел среди льдов белые паруса.
— Черт возьми, как он уклоняется от льдин? — пробормотал рядом со мной немецкий шкипер.
— Он дрейфует вместе со льдом, — ответил стоявший рядом голландец. — Лед идет как раз в нужную сторону.
— И парусов поднято немного, — подтвердил другой голландец. — Он поднимает их, когда видит, что можно проскочить, и опять преодолевает рифы, когда двигаться вперед нет никакой возможности.
Они обсуждали еще какие-то тонкости мореходного дела, в котором я не разбирался, но в их словах сквозили зависть и восхищение этим смелым капитаном и его кораблем.
— Чей это корабль? Кто-нибудь видит флаг?
Все напряженно вглядывались в море, пока один из шкиперов не достал подзорную трубу и не пустил ее по рукам. Каждый смотрел в нее и молча передавал дальше. А потом какой-то английский моряк с зоркими глазами вдруг восторженно закричал:
— Это «Юнион Джек»! Боже, храни короля!
Корабль между тем постепенно приближался. Британские корабли, стоявшие в гавани, расцвели разноцветными флагами, приветствуя отважного собрата. Где-то ухнула, салютуя, пушка, и толпа на набережной разразилась криком «Ура!», хотя надо признать, что крик был довольно формальным, без особого энтузиазма.
На воду тотчас спустили шлюпки и подтянули спустивший паруса корабль к причалу.
Один из капитанов в толпе буркнул по-французски:
— На море никто не может сравниться с этими чертовыми британцами.
Спорить с этим, особенно сейчас, было трудно.
Лоточники, извозчики, проститутки потянулись к пирсу, где стоял британский корабль. С него уже подали сходни, и первым на берег ступил капитан. За ним сбежал высокий худощавый человек с темными глазами. Он так спешил, что просто отодвинул капитана и быстрым шагом направился к ожидавшим извозчикам. Меня удивило, что он смеет так непочтительно обращаться с капитаном, который провел корабль через невероятно опасные воды. Но еще больше я удивился, когда сам капитан, старый морской волк, хоть и вспыхнул от негодования, но не посмел сказать ни слова, и его бывший пассажир укатил на первых же попавшихся санях.
Я рванулся было туда, где оставил ждать извозчика, чтобы проследить за темноглазым англичанином, но пока я пробивался сквозь толпу, незнакомец уже давно укатил, поэтому я приказал извозчику везти меня обратно в «Белый гусь».
Тогда я еще не знал, что на борту британского корабля «Конквест» кроме темноглазого англичанина прибыл человек, с которым я уже встречался. Это был тот самый американский моряк, который нашел меня в Лондоне и отвел к Франклину. Его звали Хирам Марш. Но тогда я не знал этого, а он видел меня в толпе, но решил дождаться удобного случая, чтобы тайно встретиться со мной.
8
Белл-бой Тихон — после событий вчерашнего дня я узнал его имя — протянул мне безукоризненно выглаженный мундир.
— Отлично, мой мальчик, — одобрил я. — Он никогда не выглядел лучше, чем сейчас.
Тихон просиял, но его улыбка чуть потускнела, когда он снова заговорил.
— Я… мундир… относить… там… пуговицы… слабые… — Ради меня он пытался подыскать английские слова, хотя по-немецки говорил лучше.
— Что с пуговицами? — переспросил я, глядя на позолоченные пуговицы мундира, и тут до меня дошло. — Ты что, пришивал эти болтающиеся пуговицы?
— Нет, не я… мама… она портниха…
— И ты носил мундир к себе домой?
— Нет… мама сюда приходила.
— Та-ак, — протянул я, поскольку не только пуговицы были снова крепко пришиты, а и сапоги начищены до умопомрачительного блеска, и пряжки сияли.
— Ты где живешь? — спросил я, думая, чем бы отблагодарить его, если нельзя давать деньги.
— Недалеко от гостиницы.
— Тогда вот что. Вот деньги, беги домой и купи у своей мамы ленту поярче. И мигом обратно, нам с графом через двадцать минут уезжать.
Он вернулся с алой лентой, когда мы с Горловым усаживались в сани Петра.
— Спасибо, Тихон, — сказал я. — А теперь отправляйся к хозяину и скажи, чтобы он подал тебе настоящий солдатский ужин за счет капитана Селкерка.
Когда мальчик ушел, я повернулся к Горлову.
— Отдай ленту Петру, и пусть повяжет ее на шапку. Он заслужил этот знак отличия.
Горлов только покачал головой на мою сентиментальность, но отдал ленту Петру и перевел мои слова, хотя я думаю, что он сделал это, как всегда, со своими комментариями.
Но как бы то ни было, Петр с довольным видом повязал ленту поверх своей старой шапки, лихо свистнул, и мы помчались по холодным темным улицам.
* * *
На Невском выстроилась целая вереница саней и карет, направляющихся к резиденции французского посланника. Звуки скрипок и арф серебристым звоном струились вместе с вечерним бризом по всему проспекту и казались порождением серебристой луны и хрустальных звезд, тихо мерцавших в черном небе и отражавшихся в драгоценных камнях, которыми были усыпаны наряды женщин, входивших в распахнутые двери дома в сопровождении блестящих кавалеров. При свете луны и прекрасные лошади, и великолепные экипажи со своими пассажирами казались серыми, но стоило им подъехать поближе к теплому свету, льющемуся из дома, как они, словно по волшебству, преображались.
