Четыре встречи (СИ) - Сухоцкая Инга (е книги .txt) 📗
Не слишком зацикливаясь на конфетно-букетных настроениях (только деньги переводить да время тянуть), она занялась общественным мнением. Оно сработало, как и положено, – беспардонно и быстро. Скоро в тайну будущей свадьбы было посвящено полгорода, а Лешик все медлил.
Какую девушку не тянет на романтику? особенно, в пору сердечных волнений! Татьяну не тянуло. Никак. Ни разу. Собственно, ничего против любовной болтологии она не имела, но в душе презирала и ее, и тех, кто на нее ведется. Алексей с таким практицизмом еще не сталкивался:
– Ладно – письма, стихи, дневники… Но искусство? Добрая половина книг, картин, романов любовными флюидами пропитана! – пытался он пробудить в Татьяне сочувствие к прекрасному и поэтическому. При таких-то формах – еще б и содержания поромантичней, поженственней…
– И флюиды твои чушь, и искусство… – не задумываясь, парировала та и кокетливо оправляла что-то на груди.
– А Пушкин, Лермонтов, Есенин?
– Лодыри и бабники!
– И не скучно тебе жить?
– Мне? Скучно? Да я все время в действии, в процессе, в движении! Ставлю цель – и иду к ней! Препоны, преграды, – а я иду!
– А потом?
– Потом – новую ставлю!
– А для души?
– Опять ты… Для души – квартира, хорошая работа, нужные знакомства. Все есть! Хозяина бы…
«Пора б ему решаться, – горела от нетерпения Татьяна. – Все готово, продумано, деньги подкоплены, ресторан выбран… знакомые и родственники только и ждут, когда она дату назовет. И ей, между прочим, не двадцать лет, – еще немного, и поздно будет. Девки-то нынче ловкие, хваткие пошли, – вмиг из-под носа уведут. А этот ни мычит, ни телится. Самой действовать надо! Решительно и наверняка: да-да, нет-нет, чего ждать-то! Тем более скоро очередная институтская вечеринка в любимом выпускниками кафе, – чем не подходящий момент».
На решающее мероприятие Татьяна оделась и накрасилась как можно эффектнее (Лешик со своей аллергией потерпит), ощущение близкой победы бурлило в каждой клеточке богатого, налитого тела, глаза блестели необыкновенно ярко. Алексей даже смутился: что это – вдохновение? влюбленность? неужто прорвалось, пробудилось? и когда, после бокала-другого, на щеках Татьяны сквозь тон и пудру проступил румянец, – в который уже раз заговорил о природе и красоте чувств.
– Чувств тебе? – зло сверкнула Татьяна. – Ну, смотри… – и решительно направилась к маленькой эстраде, забралась на нее, крикнула что-то музыкантам, и указав на Алексея, хрипло произнесла в самый микрофон: – Танцую… Для него.
Если кто и взглянул на Алексея, то лишь из вежливости, – все внимание устремилось к ней, невысокой, налитой, разгоряченной…
Татьяна не стала томить публику: с первыми же аккордами расстегнула верхнюю пуговичку блузки, и, дождавшись звуков одобрения, перешла к следующей… Мужчины отвлеклись от спутниц, спутницы опустили глаза, кто-то поспешил на выход…
Пуговичка за пуговичкой, – вскоре Татьяна, скинула блузку, и, швырнув ее на крышку рояля, перешла к лифчику. Тонкие пальчики игриво оттягивали натянутые лямки. Мужчины толпились у эстрады, у ног танцовщицы, не сводя глаз с ее пышущего здоровьем тела, алкоголь возбуждал, напряжение росло. «Эй, лабухи, бахните, чтоб стены задрожали!», – крикнули из зала. И «лабухи» бахнули: зал вздрогнул, стекла взвизгнули, столики задребезжали, мужчины с горящими глазами чуть ни стонали. Ошарашенный Алексей поспешил на выход, но перед самой дверью невольно обернулся на эстраду. Брызнув в него дерзким и гордым взглядом, Татьяна отчаянно тряхнула грудью, и, мигом скинув лифчик, явила всю свою вожделенную роскошь, подрагивающую, спелую, упругую. Пронесся стон восхищения, кто-то полез на эстраду, кто-то пытался стащить скомканную блузку… Татьяна, не ожидавшая такой резвости от хмельных зрителей, нервно пятилась за кулисы, одеваясь на ходу, путаясь в рукавах и рюшах, больно ударилась обо что-то острое (даже слезы навернулись, – и это кстати!), и с трудом выбравшись из толпы, поспешила следом Алексеем в холл.
– Что!? Получил?… Ты ж хотел чувств?! – набросилась она. Вызов и слезы мешались в ее голосе, волосы растрепаны, блузка застегнута наперекосяк, как у малого ребенка, в движениях – взвинченность, в глазах – отчаяние.
– Ну, все. Успокойся. Все хорошо, – может, не так уж она нечувствительна. Может ей больше других нужны его тепло и нежность. И то ли жалея, то ли успокаивая, он прижал к себе это растерянное создание. – Я рядом…
– Рядом!? – и в шаге от победы нельзя расслабляться. – Что мне твое «рядом»? Что ты меня мучаешь? Я ж до сих пор не знаю, буду ли твоей женой!
Вихрь сочувствия и винных паров подхватил мысли Алексея, и он подчинился стихийным началам:
– Будешь. Будешь ты моей женой.
– Значит, делаешь мне предложение?!
– Делаю, – чего не скажешь, чтоб утихомирить расстроенную женщину.
Татьяна выдохнула, отошла к зеркалу, поправила прическу, макияж, перезастегнула блузку, и вернулась, сияя улыбкой победительницы:
– Пошли-ка! – повела она его в зал. – Перед всеми скажешь!
Алексей послушно последовал за ней, – только б сейчас все закончилось, а как угар пройдет, все и разъяснится.
Уставшие музыканты играли абы что и абы как, у эстрады изгибаясь, топталось несколько полуобнаженных девиц, мужики скучали. Увидев вернувшуюся парочку, все притихли, будто этих двоих только и ждали, и даже девицы вернулись за столики.
– Давай, – указала Татьяна на эстраду.
– Может, без этого… – вяло отпирался Алексей.
– Давай! Давай! – раздались нетрезвые голоса.
Он неохотно подошел к эстраде, но подниматься не стал. Ему сунули микрофон, – не отмахнешься:
– Ну… в общем...
– Ну?! В общем?! – активно втягивала публику Татьяна.
– В общем… я делаю тебе предложение, – промямлил он.
– Еще раз… – не унималась Татьяна.
– Будь моей женой.
По залу прокатилось одобрительное «О-o-o!», но, очевидно, публику это волновало меньше, чем недавнее зрелище.
– Я согласна, – ответила Татьяна.
А это и вовсе никого не интересовало. Прощаться было излишне. Так и уехали, по-английски.
Первая ночь была жаркой: Татьяна упивалась победой и добычей, Алексею казалось, что именно благодаря ему она, может быть, впервые в жизни ощутила надежду, отчаяние, кураж, – целую палитру чувств. Но уже на следующее утро Татьяна обнаружила прежнюю невозмутимую приземленность: за завтраком сухо обсуждала предстоящую свадьбу, его переезд к ней, расписание на ближайшие два года: с ребенком лучше подождать, – сначала надо мебель купить, бюджет наладить, приготовить все. И снова Алексей изумлялся, – где та, бедовая, с горящими глазами? думал о диапазонах чувств: может, у каждого он свой, и все дело в умении соразмерять частоты? сосуществовать как-то…
Свадьбу старался не вспоминать: его ставили, сажали, поворачивали, фотографировали... А «молодая» еще несколько месяцев упивалась статусом замужней дамы, размахивая перед знакомыми и незнакомыми обручальным кольцом, собирая гостей, чтоб представиться молодой парой, то и дело роняя «мой-то, мой», и бывало, поддевая кокетством какого-нибудь ротозея, внушительно и с торжеством выговаривала ему: «Вы же видите, я женщина замужняя»…
И то сказать, жена из Татьяны вышла крепкая, надежная. Она лихо справлялась с бытовыми и будничными заботами, знала все о праздниках (светских, православных, языческих), традициях, приметах, скидках и распродажах, умела упрощать любые сложности, и главное, – всегда точно знала, что должна и не должна жена, и что должен и не должен муж, склонность Лешика к любовным похождениям принимала по-житейски мудро: его любвеобилия на всех хватит. А парень он симпатичный, язык подвешен, не пьет, – какая ж баба не позарится, вот и бросаются… А мужику того и надо, в природе у него – по бабам шляться. Со временем нагуляется. Главное, – чтоб детей на стороне не наделал и семейного благообразия не нарушал. Он и не нарушал: послушно отмечал праздники, когда надо, сидел с гостями, смеялся над пошловатыми анекдотами и уважал Татьяну за ее житейскую сноровистость, и за то, что однажды она совершила ради него такое, на что не каждая отважится.
