Сценарий счастья - Сигал Эрик (мир бесплатных книг .txt) 📗
Сколько времени прошло, я не знал, но постепенно начал приходить в себя и осознавать, где я и что я. Музыка снова была мне подвластна, и последние несколько тактов я сыграл с особым чувством. Затем в эмоциональном изнеможении уронил голову на грудь.
Не знаю, как Сильвия, а я чувствовал себя превосходно.
Она не издала ни звука. Только подошла ко мне, обхватила мое лицо ладонями и поцеловала в лоб.
Через несколько минут мы уже шагали в сторону ресторана. Бульвар Сен-Мишель успел погрузиться во тьму, и из кафе и бистро на улицу прорывался смех, эта самая человеческая из всех видов музыки. А Сильвия до сих пор не сказала ни слова о моей игре.
Из выставленных внизу морских тварей мы заказали себе ужин, после чего поднялись наверх, где официант открыл нам бутылку фирменного красного. Сильвия взяла в руки бокал, но пить не спешила. Она была задумчива. Наконец она смущенно начала:
— Мэтью, не знаю, как это получше сказать. Понимаешь, я родилась в мире, где все продается и все покупается. — Она помолчала, потом нагнулась ближе ко мне и с жаром закончила: — Нельзя купить только то, что ты мне сегодня подарил.
Я растерялся.
— Ты играешь, как бог. Ты мог бы стать профессиональным музыкантом.
— Нет, — поправил я. — Я — любитель в полном смысле слова.
— Но ведь мог бы! Я развел руками.
Может, да, а может, нет. Проблема в том, что невозможно играть Баха туберкулезному ребенку, прежде чем его вылечишь. Он его просто не услышит! Поэтому-то мы и едем в Эритрею. Ты согласна?
— Конечно, — с легкой заминкой согласилась она. — Я только подумала… Мне кажется, у тебя могло бы быть такое будущее!
Я вдруг понял, что ее тревожат собственные сомнения относительно столь значительного жизненного решения. Скорее всего, сомнения вполне объяснимые. Ведь она отправлялась в одно из немногих мест на земле, где о продукции «ФАМА» никто и слыхом не слыхал.
Было уже одиннадцать, когда мы наконец приступили к делу. Мы оккупировали столик в «Кафе де Флор», заказали по чашке кофе и принялись штудировать раздел учебника о болезнях, которые должны были стать темой наших завтрашних занятий.
Как и следовало ожидать, Франсуа, вечно восседавший в отдельной кабинке где-нибудь в уголке, подошел полюбопытствовать, чем мы заняты.
Взглянув на наши конспекты, он повернулся ко мне с шутливым упреком:
— Мэтью, ты меня разочаровал.
— О чем это ты? — К этому времени мы уже все перешли друг с другом на «ты», включая шефа.
— Ну просто, если бы я был в обществе такого прелестного существа, как синьорина Далессандро, я бы не стал тратить время на эпидемиологию.
— Скройся, Франсуа, — ответила Сильвия с таким же деланым негодованием.
И он скрылся.
Почти два часа мы штудировали завтрашний сложный материал, изобиловавший статистикой.
Наконец Сильвия объявила, что мы готовы.
— Может, закажем по чашке кофе без кофеина на сон грядущий?
— Конечно, почему бы нет. Тем более, если ты хочешь.
Вечер выдался длинный. Волнующий, но утомительный. Я не мог дождаться, когда наконец упаду на подушку.
— Мне одна мысль пришла в голову, — произнесла Сильвия, когда мы складывали книги. — Директор нашего японского филиала только что прислал моему отцу крошечный магнитофон. Новая модель. Что, если тебе записать несколько кассет? Мы их возьмем в Африку и будем там слушать.
У меня есть идея получше, — возразил я. — Поскольку нам не на что тратить деньги, мы можем купить записи каких-нибудь настоящих исполнителей, например, Ашкенази или Даниэля Баренбойма…
— Я предпочитаю тебя, — не унималась Сильвия.
— Пора отвыкать, — посоветовал я.
Мы вышли из кафе и медленно зашагали к отелю.
— С чего у тебя все началось? — спросила она. — Я имею в виду музыку.
— Ты хочешь услышать длинную или короткую версию?
— Я никуда не спешу. Хочешь, я покажу тебе хлебопекарню, и мы там купим себе по багету на завтрак? — Она улыбнулась.
В детстве меня часто посещала одна и та же фантазия: отец приходит к нам в школу на традиционный семейный спортивный праздник и побеждает всех других пап в стометровке. Само собой, это было из области нереального, поскольку в такие дни он всегда оказывался «не в духе».
Иногда отец все же объявлялся, »но садился в сторонке, как погруженный в свои мысли наблюдатель, и украдкой потягивал виски из фляжки. Так что я никогда не видел; чтобы он проявлял какую-то активность в физическом плане, пока в то утро он не появился у входа в школу. Я понял, что он направляется к мистеру Портеру, преподававшему математику у моего братца.
Я старался сосредоточиться на игре в баскетбол (она шла на половине площадки), и вдруг Томми Стедман как закричит: «Ну, Хиллер, твой отец и дает!»
В первый момент меня почему-то охватил минутный и ни на чем не основанный восторг. Мне ни разу не доводилось испытывать гордости за отца. К несчастью, радость так же быстро сменилась стыдом. Ведь восторженный возглас Томми был вызван не чем иным, как ловким хуком, который отец нанес мистеру Портеру. От удара математик потерял равновесие, и отец повалил его на землю.
Не успел я подбежать на помощь учителю, как он уже опять был на ногах и сердито грозил отцу пальцем.
— Ты еще об этом пожалеешь, пьяный дурак! — громко крикнул он и поспешил войти в здание.
Отец остался стоять на улице. Он часто дышал, а на лице его расплылась обычная торжествующая ухмылка. Он заметил меня и окликнул:
— Привет, Мэтью. Видел, как я этого верзилу уложил ?
Сердце у меня упало. Никогда еще я не испытывал подобного унижения. Мне захотелось распасться на отдельные капельки и просочиться в песок.
— Пап, ты это зачем сделал? Мама же тебя просила… — Тут я одернул себя. — Чазу только хуже будет.
Он присвистнул.
— Извини, сынок. Но не мог же я позволить, чтобы этот неандерталец преследовал твоего брата. Думаю, ты можешь мной гордиться. Идем, свожу вас пообедать.
— Не получится, пап. У нас еще четыре урока. Ты лучше иди домой.
Я видел, что он не уйдет, если я не возьму инициативу в свои руки, поэтому крепко ухватил его за рукав и довел до ворот. Спину мне жгли огнем пристальные взгляды одноклассников, но я не смел обернуться.
К несчастью, от ворот я краем глаза все-таки увидел ребят. Они все стояли и смотрели на меня и отца, храня многозначительное молчание.
От этого мне сделалось еще хуже. Я понимал, что насмешек не избежать, и в ужасе приготовился выслушать их, пусть не сейчас, а в другой раз.
Я двинулся назад, к одноклассникам, глядя только себе под ноги.
— Мэтью, с тобой все в порядке ?
Я поднял глаза и с изумлением увидел мистера Портера. Никакой враждебности я в его лице не заметил.
— Да, сэр. Все в порядке.
— И часто с ним такое ?
Я не знал, что ответить. Усугубить позор признанием, что отец хронический алкоголик? Или попытаться сохранить толику достоинства ?
— Время от времени, — туманно ответил я и не спеша направился к Томми Стедману. — Эй, мы играем или нет ?
— Играем, играем, Хиллер.
Как ни парадоксально, но больнее всего в этом, как ни крути, болезненном эпизоде было то, что мои друзья повели себя так благородно. Это мучило меня во сто крат сильней.
Слава богу, отец больше не предпринимал таких донкихотских вылазок во внешний мир. Он засел дома, «работая над книгой» и громко возмущаясь несправедливостью мироустройства.
Тот эпизод заставил меня со всей остротой почувствовать, что судьба ко мне не очень-то расположена. Но я несколько утешился вечером, когда отыгрался на Чазе.
Он, к счастью, быстро взрослел и вскоре уже был в состоянии убираться со мной по очереди. После этого он обычно удалялся к себе и учил уроки. Я оставался один и мог сесть за пианино. Играть я мог часами напролет, давая выход своей злости и демонстрируя самодисциплину, которой так недоставало моему отцу.
