Atem (СИ) - "Ankaris" (читаем книги онлайн .txt) 📗
Я пролежал в горячей ванне пару часов, без конца сливая и подливая воду, и гулко кашляя. Лёгкие горели огнём, а горло раздирало от неприятных ощущений, точно когтями скребли изнутри. В соседней комнате был включён телевизор, по новостям вовсю трубили об убийстве каких-то французских туристов и теперь, из-за нависшей угрозы терактов, проведение Ралли Дакар-2008 находилось под вопросом. Мир не меняется. А потом в дверь номера громко и очень настырно постучали. Это был сосед сверху, спустившийся сообщить, что запасается силами перед походом на вечернюю службу в Нотр-Дам, а я мешаю ему спать. Я извинился, пообещал выключить телевизор и кашлять тише.
А позже вечером уже меня самого разбудили голоса, распевающие песни за окном, и перезвон колокольчиков. Улица гремела гуляньем. Париж начал праздновать Рождество.
Поразительно, как быстро пролетели выходные. Уже понедельник. Я не знал, что теперь делать и где искать Эли. Тогда я достал ноутбук и напечатав в строку поиска: «Детективные агентства Монреаля», принялся выбирать какое-нибудь незакрытое из-за праздников. Нашёл, договорился. Теперь за Жюльет выставлена слежка. Дожили.
Но в маленькой комнате пропитанной моими же микробами, я не мог находиться. Одиночество давило на замутнённое сознание. И несмотря на то что мышцы болели так, словно их перекрутило в мясорубке, вывернув наизнанку или и того вовсе отодрав от костей, я вызвал такси, приняв таблеток от температуры, кашля и головной боли. Если бы они меня убили, то я не сильно бы огорчился.
Несколько часов подряд мы просто колесили по главным проспектам и авеню, переливающимся серебряными и золотыми праздничными иллюминациями. Таксист, чьё лицо было на треть покрыто густой чёрной щетиной, воодушевленно рассказывал о том, как полгода назад он перебрался сюда из Косово (желающего отделиться от Сербии, из-за чего в стране неразбериха), из маленького городка Петраштица. Здесь ему нравится, даже несмотря на то что канун Рождества вынужден провести за рулём, дабы заработать хоть немного денег на оплату бесконечных счетов за всевозможные услуги «цивилизованной Европы». Говорил он на таком же захудалом французском, как и я. А «языковые пробелы» восполнял школьными знаниями немецкого, чем удивил.
— Судьба вам благоволит, — сказал я, когда цифра на счётчике перевалила за сотню евро. — Не часто попадаются такие клиенты?
— Это верно, — ответил он, рассмеявшись, хотя вопрос был скорее риторическим. — Я Жак, — протянул он мне смуглую ладонь.
— Французское имя, — лишь из вежливости пожал я его руку, нехотя поддерживая беседу и продолжая высматривать среди прохожих знакомый силуэт.
— На родине-то я Гджергдж, но тут моё имя точно скороговорка. — Опять закатился он. — А вы почему коротаете вечер в одиночестве?
«Перхая в моей машине», — хотелось добавить. Но я понимал, почему он мирился с больным пассажиром, сидящим рядом с собой и распространяющим бациллы по всему салону. Я промолчал. Не говорить же, что мы наматываем километры только потому, что я наивно надеюсь найти в потоке этих радостных лиц какую-то там Эли.
В номер я вернулся уже за полночь. Спать не хотелось, зато проснулся аппетит. Я заказал еды и взялся за написание текстов. Потом мне снова стало дурно, и вместо текста я написал предсмертную записку, которую утром смыл в унитаз.
За окном светило яркое полуденное солнце. И не снежинки. Мне бы не помешало провести несколько дней в постели, но мысль о том, что Эли может быть в Париже, сводила с ума и выгоняла прочь из отеля. Есть я не хотел, но заставил себя. Потом вызвал очередное такси и опять стал мотать километры и проматывать евро. Сегодня таксист был из «коренных», по-английски он говорил плохо, что меня, несомненно, порадовало. Два часа спустя его сменила другая машина. А через три часа у меня самого начала кружиться голова, тошнило от выхлопных газов городских пробок и приторного мятно-лимонного ароматизатора, висевшего на зеркале перед носом. И я попросил отвезти меня обратно в отель. Опять возвращаюсь ни с чем.
А потом наступила среда и холода. Пошёл снег. Моя болезнь не проходила, однако я добросовестно соблюдал здоровый режим питания. Во всяком случае, старался.
К пятнице мой летний гонорар закончился: я оплатил выставленный детективным агентством счёт, а на свои «катания на такси» спустил сумму, верно, равную стоимости билета на самолёт до Берлина. Однако я убедился в том, что Эли не в Канаде. Последнему таксисту, к слову, удалось меня разговорить и выпытать, почему я провожу дни, рассекая улицы Парижа. Это был очень толстый пожилой француз, едва влезающий в водительское кресло. Со своей седой бородкой, похож он был на Санта Клауса, оттого, возможно, мне и захотелось с ним поделиться. А затем он дал дельный совет — воспользоваться услугами общественного транспорта, где поток людей увеличил бы шансы случайно столкнуться с Эли. Это ведь хороший совет? Или я пребываю в бредовом состоянии?
Температура не поднималась с вечера вторника, но вот кашель усугубился, из раздирающего сухого став влажным. Том и Ксавьер звонили на протяжении всех этих дней, будто бы распределив обязанности по времени суток: Том — утром, Сави — вечером. Они не спрашивали, чем я занимаюсь, раз не нашёл Эли по присланному Майером адресу, они просто говорили о работе: Том — о жизни нашей студии, Ксавьер — о начинающих улаживаться делах GUN Records. Я же предпринял ещё несколько попыток поговорить с Жюльет. Всё впустую. «Её нет на месте», — только и звучало на другом конце телефонной линии. Один раз трубку подняла сама Жюльет, я узнал её ровный тихий голос, но когда она поняла, кто её спрашивал, связь тут же прервалась. Я перезвонил. Но ответил уже кто-то другой, сказав, что я ошибся, со мной говорила не мадам Лефевр.
25
— Monsieur! — окликнула меня девушка с ресепшена, когда я уже открыл дверь отеля. И я подошёл к стойке. — Хотела лишь уточнить: вы планируете задержаться тут ещё на какое-то время? Если нет, то выписаться необходимо завтра до обеда.
Тогда я оплатил ещё одну неделю и поплёлся к ближайшей автобусной остановке. Уезжать домой не хотелось, но и здесь, на улицах Парижа, с каждым прожитым днём уже становилось невыносимо одиноко. Сегодня было серо, с самого утра накрапывал дождь. Дойдя до бульвара Сен-Жермен, я сел на автобус №63, доехал до площади Трокадеро, что находилась на противоположном берегу Сены, прямо за этой чёртовой башней Эйфеля, из-под которой виднелась другая башня — Монпарнаса, эдакий парижский Эмпайр-стейт-билдинг. А потом пошёл к набережной. Дождь сменил мокрый снег, но туристам, кажется, было всё равно. Столпившись у каменного ограждения моста, группа воодушевлённых пожилых людей в разноцветных куртках переговаривалась на испанском, английском и ещё каких-то языках, тряся картами и без конца фотографируясь.
Я обошёл башню дважды. Решил даже подняться, посмотреть на город сверху, быть может, разглядел бы где-то среди всего этого праздничного убранства малиновую шинель. Но очередь была слишком длинной, и я снова спустился к набережной, пошагав в сторону Нотр-Дам, намереваясь перекусить в каком-нибудь кафе, потому как голова стала кружиться. Но по пути наткнулся на уличный фургончик с фаст-фудом. От него исходил такой вкусный запах, что пройти мимо было просто невозможно. И пока я хрустел своим сэндвичем с маринованными огурцами, потягивая обжигающе горячий чай с лимоном, со мной заговорил тутошний торговец, уговаривающий купить его книги, которые в отличие от книжек остальных продавцов были разложены прямо на тротуаре, а не находились в специальных металлических боксах.
— Я не говорю по-французски, — пережёвывая овощи, пробубнил я, не имея ни малейшего желания торговаться с ним.
— Приятного аппетита, — ответил мужчина на превосходном немецком, а потом достал две книги из-под прозрачного целлофана, которым от снега был прикрыт его товар. Очевидно, мой план обречён на крах.
— Спасибо, но книги меня не интересуют, — сказал я, шагнув от него ближе к ограждению набережной.
