Четыре Ступени (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна (читать книги .txt) 📗
Светлана буквально онемела.
- Что ты уставилась на меня, как баран на новые ворота? - загремела Люля. - Я иду туда с тобой. И нечего катить баллоны на матерей-одиночек с учительской зарплатой. Они тоже люди. Вполне нормальные, между прочим. Задушишь, дура! Лучше кофе пей, он остыл.
*
Светлана думала о Люле весь оставшийся день и никак не могла отделаться от назойливых этих мыслей.
За прошедшую четверть и каникулы она оказалась допущена подругой в святая святых. Люля познакомила её с дочкой, с родителями, с младшей сестрой, с бывшими мужьями, бывшими любовями и с самой последней любовью. Светлана увидела так много, так много успела понять.
С дочерью Люля была нежнейшим существом. С родителями - дочерью почтительной, но уверенной в себе, самостоятельной, существующей отдельно территориально, материально и морально. С мужчинами, или по выражению самой Люли, мужиками - вздорной и по-бабьи глупой. Выяснилось, что хозяйка из Люли никакая. Супы выкипали, картошка пригорала, молоко при кипячении норовило убежать из кастрюли целиком и подальше. Вещи не желали лежать на предназначенных им местах, стираться, гладиться. Холодильник прямо-таки обожал стоять пустым. Веник и совок прятались в самых неожиданных уголках. Пылесоса не было. Пылесос - вещь не самая дешёвая для матери-одиночки с учительской зарплатой. А именно ею Люля и была. Она не хотела обременять родителей своими проблемами. Мать с отцом зачастую не догадывались о бедственном положении дочери. Она не хотела никакой помощи и от своих мужиков. Зарплата плюс алименты на дочь. Про алименты и упоминать бы не стоило. Плюс деньги за репетиторство. Которого почти не было. Люля прекрасно владела “языком” и в классическом варианте, и в американизированном. Вплоть до синхронного перевода. По-настоящему профессионально преподавала. Именно профессионализм заставлял её предупреждать нанимателей, что она не гарантирует отличных результатов, потому плата за уроки будет невысокой. Парадокс мышления русского человека: если за услуги просят мало, значит, услуги некачественные. И наниматели, сперва умолявшие позаниматься с оболтусом за любые деньги, отказывались от уроков, услышав цену. Люля фыркала, пожимала плечами и почти сразу забывала об упущенной возможности немного поправить своё материальное положение.
- Без этих денег как-то жили и дальше без них проживём, - смеялась она. Природная жизнерадостность не давала ей впадать в уныние. Она могла злиться, кричать, швырять вещи, но не придаваться отчаянию. Только не это.
С ней иногда было тяжеловато находиться рядом. Слишком много шума, треска, болтовни, опрокинутые предметы, испорченная благодаря ей одежда, бесконечный разливаемый на всё подряд кофе, густые облака табачного дыма. Но и доброта её казалась бесконечной. Причём, без всяких ограничений, без деления людей на своих и чужих, плохих и хороших. Так, она не принимала никаких мер по поиску личных воришек. У неё регулярно, буквально через раз, крали на работе зарплату. Люля злилась, плакала, занимала деньги, медленно выплачивая долги. В милицию, как ей неоднократно предлагал директор, не обращалась.
- А если они не того, кто воровал, обвинят? Знаете, сколько случаев было? Знаете, скольким людям судьбы покалечили? Нет уж, - упиралась она. А когда любившие её беспримерной любовью старшеклассники попытались мерзкого воришку отыскать своими силами, испугалась, что ученики в праведном гневе попросту забьют поганца, испугалась самосуда и накричала на них, категорически запрещая самодеятельность.
- Нам ещё суда Линча здесь не хватало! - возмущённо бухтела она Светлане.
Вся школа недоумевала, у кого из раза в раз поднимается рука обижать Людмилу Семёновну. Вся школа негодовала на доброту Люли и любила её за это ещё больше. Вот теперь Люля добровольно приняла на себя новую заботу - помочь совершенно ей незнакомой Ольге Александровне. Подобного альтруизма Светлане встречать не доводилось. И она всё размышляла о подруге.
Нет, Панкратова совсем не была похожа на Малькову, как представлялось Светлане раньше. Вот как можно так жить, в ущерб себе? Особенно сейчас, когда индивидуализм стал чуть не государственной идеологией, когда всё решают одни деньги, вернее, их наличие или отсутствие. Старые друзья при встрече не обмениваются впечатлениями о людях, событиях, книгах, а делятся способами достижения финансового и социального успеха, гордятся своей устроенностью или маскируют неустроенность. Вещизм приобрёл ненормальные размеры. Квартиры, машины, шмотки. Больше, лучше, дороже, чем у других - смысл существования многих людей. За копейку сами удавятся и других с удовольствием удавят. Люля как дерево в пустыне. Неужели не обломают, не затопчут, солнце не выжжет? Более сильные, успешные, удачливые не выживают порой. Впрочем, сама Люля считала, что не выживает, а живёт. Полноценной наполненной жизнью. Зато ей не надо трястись над капиталами подобно чахнущему Кощею. Не надо отказываться от дружбы с достойными людьми ради поддержания отношений с не слишком достойными, но полезными. Не надо торговать телом, лицом, именем, честью. Самой главной прелестью, главным достоинством и преимуществом своей жизни она считала свободу, независимость.
- Это роскошь, - утверждала она, - которую не могут позволить себе сильные мира сего. Те самые сильные, богатые, знаменитые. Значит, они не живут, они выживают. В комфортном антураже.
Нечто неуловимое равняло её с Дроном. От этого она делалась ближе. Но была ли она права? Кто знает. Светлана не могла для себя решить, что лучше: выживать, имея всё, ну, или почти всё желаемое, или жить независимо, порой не имея даже необходимого. Ей самой и независимо жить хотелось, и не зависеть от тощего кошелька. Одежды хотелось хорошей, косметики дорогой, жилья приличного, поездок по разным странам. А тут на концерт, на интересную книгу денег порой нет. Она понимала - в этой жизни зачастую приходится выбирать одно из двух. Выберешь честь, достоинство, потеряешь материальное благополучие. И наоборот. Совместить ещё никому не удавалось, что бы некоторые господа ни “пели” на сей счёт. В физике есть такой закон - сохранения энергии. Нечто подобное существует и в социуме. Но от этого становилось противно, тоскливо. Хорошо Люле. У неё нет тяги к шикарному. Она свой выбор сделала. Идёт в разношёрстной толпе с высоко поднятой головой, и плевать хотела на гаденькое хихиканье в спину. Светлане бы так. Но так Светлана не умела. Она который год делала попытки найти себе работу привлекательней. Не по статусу, хоть по оплате. Ничегошеньки. Сейчас вот даже попытки на время бросит. Надо срочно мальчиками своими заняться. Пристроить их куда-то, чтоб вечерами по улицам не болтались, от безделья не маялись. Хорошо бы Рому Павлова отловить, если получится. Давно они не пересекались. Не переехал ли на новое место жительства, не ушёл ли из милиции? Пусть посоветует, как лучше с наркотиками бороться, и заодно проверит тех типов, что возле школы постоянно околачиваются. Может, именно они её мальчикам анашу продают. Вообще, гадость какая - восьмиклассникам наркотики продавать.
Рома Павлов, к счастью, отыскался. Помочь обещал. Добавил при этом:
- Особенно не надейся. Их за руку поймать сложно. Они товар скидывают и всё.
Видя её непонимание, объяснил:
- Работают обычно в перчатках. Из кармана быстренько товар выкинул, из руки на землю уронил. Не его, не докажешь. Я поговорю тут кое с кем. Ты узнай у своих гавриков, где точки сбыта. Сможешь?
- Точки сбыта?
- Ну, где эти твои торговцы чаще всего товар толкают, где они сами постоянно вертятся.
- Кто же мне скажет? Если бы Николаев на тот свет не собрался, мне и не узнать тогда ничего. Ни про анашу, ни про таблетки.
- Травка, колёса, - поправил Рома. - Ты, Светка, даёшь! Ладно, в школе была не от мира сего. Но сейчас-то тебе тридцатник, в школе работаешь, на земле, а как с другой планеты всё равно.
