Котировка страсти или любовь в формате рыночных отношений (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна
Даша вонзила ему ногти плечи, наверное, до крови, и хрипло застонала. Он замер, ощущая, как тело прошибает холодный пот. А если поторопился? И еще не стоило? Может, ее телу еще нужен был покой? И он, придурок, причинил боль своей торопливостью…
Но тут Даша снова застонала и сама толкнулась бедрами, заставив Соболева погрузиться еще глубже. Распахнула свои глаза, ставшие совсем темными и ошалевшими, и сипло зашептала, сбиваясь, задыхаясь, торопливо целуя его пересохшие губы и лицо:
— Нет, не останавливайся, Костя, пожалуйста. Мне хорошо. Очень.
Все, его разум снесло этим тихим и невнятным шепотом.
«Таки подорвался», с каким-то ироничным смешком над самим собой, подумал он, и, словно, правда, взорвался, утратив весь контроль, который держал его так долго.
Он руководствовался лишь ее тихими и невнятными стонами, то ускоряя, то сбавляя темп, как бы не оказывалось сложно сдержать очередной толчок, еще одно погружение. Кожа обоих моментально покрылась солеными каплями испарины. И их пальцы, ладони, скользили по этим каплям, переплетались друг с другом, и вновь спешили дотянуться, дотронуться, найти. Их губы ласкали, и впивались друг в друга, и дыхание смешивалось, превращаясь в один, общий, то ли стон, то ли хрип. Он зачерпывал ее волосы и опускал в те лицо, продолжая вновь и вновь свои движения в горячем и влажном тепле ее тела.
Сколько прошло времени — секунды, минуты, вечность? Он сейчас понятия не имел. Но, услышав низкий, грудной, протяжный стон, посмотрев в глаза, вдруг ставшие глубокими омутами и удивленно распахнувшиеся в пространство, ощутив, как задрожало и бесконтрольно начало пульсировать ее тело — сам сорвался. Гортанно застонав, Костя ощутил, как подкатывает к самому горлу горячая, душная волна, ероша волосы на затылке и, судорожно вцепившись в подушку, лишь бы не причинить ей боли, сжав слишком сильно, в последний раз вонзился в Дашу. А перед глазами все пылало белой и слишком яркой вспышкой, как солнцем, что ли.
Пульс грохотал в ушах так, что казалось — все тело сотрясается в такт. Во рту пересохло и до одури хотелось пить. И еще — повторить все то, что только что было. Вот, только минуту передохнуть, и повторить.
Где-то под ним, под руками, которыми он упирался в матрас, чтобы ее не придавить, так же надсадно и тяжело дышала Даша. Сейчас ее глаза были закрыты, и он не видел в них отражения чувств и мыслей. Но по телу еще проходили волны дрожи, и он ощущал, всей своей кожей те впитывал.
Сердце успокаивалось, переставало так частить. И она уже дышала спокойней и глубже.
Костя не мог, да и не хотел отводить от нее глаза, смотрел и смотрел, упиваясь каждым мимолетны выражением удовольствия и блаженства на лице любимой.
Только вот, ее лицо становилось все сумрачней, и из-под плотно зажмурившихся век, вдруг градом покатились слезы. Она сжалась, свернулась клубком под ним, стараясь подавить рыдания. Но те, все равно, прорывались, пробивались сквозь ладони, срывались с ее губ тихим, задушенным ревом. Не показательно-красивым. А самым настоящим. Несчастным. Почти детским. Тем, что накатывает и не отпускает до икоты.
Костя зажмурился и крепко-крепко ее обнял. Перекатился на бок и, уткнувшись в ее затылок, начал тихонько укачивать любимую. Он слишком хорошо вдруг понял, отчего Карина заплакала. Словно в голову заглянул, прочитал страшную мысль.
Даже его, повидавшего и испытавшего от секса немало удовольствия за жизнь, потрясло то, что он только что пережил. Они пережили, вместе.
Ее же, получавшую от секса лишь боль, муку и пытки, подобное могло просто окончательно сломить. Одно дело, вытерпеть все, не осознавая, чего лишен на самом деле, и совсем другое, испытать это и пережить. Понять всю степень тех пыток, которые вытерпел. И ужаснуться от одной мысли, что опять возможно повторение тех мук после вот этого.
Тем более что то, что только что было между ними, даже у него, весьма циничного человека, язык не поворачивался окрестить всего лишь сексом. Это было куда больше. Так, словно, только с ней и могло все происходить настолько ошеломляюще и правильно. Настолько в точку, что мало какими словами можно отразить.
И потому, наверное, понимая, что не утешить ее словами, Костя продолжал тихо укачивать рыдающую в его руках Карину, и нежно целовал ее плечи, затылок, даже хлюпающий нос. Словно обещал, что теперь всегда будет только так. И молился, чтобы Карина ему поверила.
Ему хотелось спать, причем так, что глаза даже болели. Хотелось есть, ведь ужин так и остался на столике в кабинете. И от одной мысли о позабытой еде, подводило живот. А еще, ему все так же, до одури, хотелось снова заняться с Кариной любовью. Задача на миллион долларов — пойди, разбери, какой он, у мужика, основной инстинкт?
Последние полчаса Соболев честно пытался заснуть, решив, что остальное подождет. Ага, не тут-то было. «Бурление крови» в паху, подогреваемое месяцем воздержания и постоянного возбуждения из-за ее присутствия рядом, явно, не способствовало спокойному отдыху, да и желудок, то и дело напоминал о себе.
Карина, вроде бы, уснула. Хотя и тут он не брался утверждать. Но ее дыхание было спокойным и глубоким, да и рыдания утихли минут сорок назад.
Смирившись с тем, что, несмотря на усталость — сон к нему не шел, Костя открыл глаза и глянул на часы. Без десяти минут четыре утра. Обалдеть. Через два часа вставать, а он спал минут сорок за всю ночь. Надо хоть поесть, что ли. Осторожно отодвинув Карину, Костя выбрался из кровати и разыскал исподнее. Вспомнил, кто именно его эконом, секунду поразмышлял и, решив, что рисковать не стоит, мало ли чего тот себе надумает, если, не дай Бог, заявится сейчас на кухню, поплелся в гардероб за спортивными штанами.
А когда вышел — сразу «уперся» взглядом в глаза Карины. Она не спала. И смотрела на него то ли настороженно, то ли с сомнением. А может, и сама хотела спать, а он тут бродит, мешает. Главное, слезы кончились, и то хорошо.
— Я есть хочу. — Остановившись у постели, объяснил он свои перемещения. — Ты, как? Рискнешь совершить со мной ночной набег на кухню? — Костя усмехнулся.
Карина еще пару секунд разглядывала его все с тем же выражением, а потом — медленно улыбнулась в ответ.
— Мужчины. — Глубокомысленным тоном изрекла она.
Потянулась и села в постели, как была.
— Я, между прочим, не настаиваю. — Костя сделал вид, что сие замечание его задело. — Может, мне и самому там еды мало. И если ты не хочешь…
— Хочу. — Карина встала и прошла мимо него в гардероб. — Я не ужинала.
Он прищурился и проследил за ее обнаженной спиной, радуясь тому, что брюки достаточно свободные.
— А вечером ты другое говорила.
— Соврала. — Донеслось до него. — Не могла же я тебя объедать, бедного, оголодавшего. Вы, мужчины, куда хуже голод переносите. Нервничаете, злитесь.
Карина появилась на пороге в халате. Едва ли не точной копией того, что был у нее в Киеве, только этот оказался какого-то зеленого оттенка, в темноте было сложно разобрать точно. Она посмотрела на него с каким-то сомнением, держа в руках концы пояса. После чего, с усмешкой, завязала тот крепким узлом на талии.
Костя усмехнулся.
— Не переживай, одного мне достаточно, на этот пояс — не претендую. — Он подмигнул.
А сам пытался разобраться, что значило ее поведение. Сейчас Карина впервые за все время своего пребывания в этом доме надела нечто, откровенно сексуальное. Ткань скользила и шуршала, обволакивая ее тело, заставляя его сомневаться, что желание наесться в данный момент для него первоочередное.
Что это? Очередное испытание для него? Ее попытка отстраниться, отступление со стороны Карины? Или, наоборот, хороший признак?
Эх, кто б объяснил? Валентину, снова, звонить некогда. Ну и, ладно, и сами не лыком шиты. Разберется.
— Идем? — Она легко прошла мимо него и остановилась в дверях комнаты.
— Идем. — Таким же тоном согласился Костя, отправившись следом.
