Рыцарь - Деверо Джуд (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
С каждой переменой блюд менялись и подаваемые вина, и слуги ополаскивали бокалы прежде, чем наполнить их новыми напитками.
За овощами последовали салаты. Они, однако, тоже оказались не такими, к каким привыкла Дуглесс, все было сварено, даже лук-латук и верхушки стрелок синего лука!
Когда Дуглесс наелась так, что хотелось лишь улечься и проспать остаток дня, принесли десерт. Тут были и торты, и пироги — с айвой, с миндалем, со всякими, какие только можно вообразить, фруктами, и разнообразные сыры — от мягких до твердых, и свежая клубника.
Дуглесс даже испытала благодарность к надетому на нее стальному корсету, предохраняющему от переполнения.
После трапезы слуги вновь стали обносить всех умывальным тазиком и кувшином с водой, потому что ели присутствующие только ложками, помогая себе руками.
Наконец, спустя три часа, все стали расходиться, и Дуглесс, вразвалку добравшись по лестнице до комнаты Гонории, шлепнулась на кровать.
— Ой, умираю! — жалобно простонала она. — Должно быть, я уже никогда не смогу ходить! А я-то — подумать только! — воображала, что Николас будет счастлив, если я во время ленча угощу его двойным сандвичем!
Но Гонория только посмеялась над ней и сказала:
— А сейчас нам нужно будет посетить леди Маргарет! Уже очень скоро Дуглесс пришлось понять, что люди елизаветинской эпохи работают так же много, как и едят. Придерживая рукою набитый живот, она опять спустилась вслед за Гонорией по лестнице, прошла мимо красивого садика, разбитого на каменистом склоне, и наконец оказалась возле конюшен. Здесь Дуглесс помогли взобраться на лошадь — седло было дамским, и ей стоило немалых усилий сидя боком удержаться на нем, — а затем леди Маргарет, пятеро ее спутниц и четверка мужчин, вооруженных шпагами и кинжалами, на бешеной скорости помчались на прогулку. Дуглесс в душе призналась себе, что ее кузены из Колорадо не стали бы ею гордиться, потому что во время езды она обеими руками хваталась за что угодно, только бы не свалиться с седла!
— А что, в Ланконии нет лошадей? — спросил ее один из всадников..
— Лошади-то есть, — ответила она, — только дамскими седлами не пользуются!
Примерно через час она уже стала меньше бояться и могла даже озираться по сторонам. Попасть из прекрасного поместья Стэффордов в сельскую глушь Англии было все равно, что после волшебного замка очутиться в трущобах или переехать из Беверли-Хиллз с их Голливудом куда-нибудь, скажем, в Калькутту!
Борьба за чистоту явно не являлась важной составляющей жизни деревенских жителей. И животные и люди проживали в одних помещениях, и уровень санитарии у них был, в общем, одним и тем же. Помои и содержимое ночных горшков выплескивались прямо у дверей их темных маленьких хижин. Многие годы жизни в грязи и поту делали людей неимоверно грязными, а их одежда была грубой и жесткой из-за того, что не менялась и засаливалась от постоянной носки.
А уж всяческие болезни! Дуглесс с ужасом смотрела на местных крестьян, мимо которых они проезжали: у многих были следы оспы, шеи вздуты из-за болезни щитовидки, на головах — стригущий лишай, на лицах — гноящиеся болячки. Множество раз на пути Дуглесс видела изувеченных и изуродованных. И, похоже, у всех, кому было более десяти лет, сгнили все зубы, а уцелевшие были, как правило, темными.
Глядя на все это, Дуглесс боялась, как бы съеденный ею гигантский ленч не вышел обратно. Но что было гораздо хуже, это сознание того, что в двадцатом столетии почти все болезни подобного рода поддавались лечению. Проезжая мимо крестьян и крепко держась за луку седла, Дуглесс видела, что лишь очень немногим более тридцати. И только сейчас до нее дошло, что, родись она в шестнадцатом веке, не прожила бы более десятка лет, потому что именно в этом возрасте у нее был гнойный аппендицит, и потребовалось срочное хирургическое вмешательство. А может, она даже и вовсе не появилась бы на свет Божий, поскольку при родах шла ягодицами, и у ее матери началось кровотечение. Думая обо всем этом, она вдруг увидела всех этих людей в новом свете: они оказались самыми выносливыми, сумели выжить.
Деревенские жители высыпали из своих хижин и бросали работы в полях, завидев кавалькаду из красиво одетых людей на поджарых лошадях. Леди Маргарет и ее сопровождающие махали им на скаку руками, и крестьяне ухмылялись в ответ. Мы — что-то вроде рок-звезд, кинозвезд и принцессы Дианы, слитых в некое целое! — подумала Дуглесс и тоже помахала крестьянам рукой.
Они скакали и скакали, и Дуглесс казалось, что конца этому не будет — она отбила себе весь зад. Но вот они остановились на зеленом лужке, перед которым находилось поле, сплошь занятое пасшимися на нем овцами. Один из грумов помог Дуглесс спешиться, и она, прихрамывая, побрела туда, где на покрывале, расстеленном прямо на сырой земле, сидела Гонория.
— Ну что, понравилась вам прогулка? — спросила Гонория.
— Как корь или коклюш! — проворчала Дуглесс. — А леди Маргарет, насколько я понимаю, уже вполне оправилась после своей простуды?
— О, она — одна из самых энергичных женщин! — воскликнула Гонория.
— Да-да, — пробормотала Дуглесс, — это заметно! Они посидели еще молча, как это бывает между подружками. Дуглесс смотрела на раскинувшийся перед нею дивный пейзаж и старалась не вспоминать о встрече с Николасом прошлой ночью. Однако она спросила у Гонории, что означает словечко «шлендра», и, услыхав в ответ, что имеется в виду «распутная бабенка», прикусила губу: в ней вновь начала подниматься волна гнева.
— А кого именно подразумевают, говоря «дальний родственник»? — спросила она еще.
— Ну, обычно того, с кем существуют сердечные, дружеские узы, — ответила Гонория.
Дуглесс только вздохнула: стало быть, Николас, назвавший Роберта Сидни своим «дальним родственником», был с ним, оказывается, в «сердечных и дружеских» отношениях! Что ж, неудивительно в таком случае, что он не желает верить ничему плохому об этом человеке! Да, ничего себе «дружба»! — подумала Дуглесс. — Николас кувыркается с супругой Роберта на столе, а Роберт замышляет заговор, желая привести своего «друга» прямехонько на эшафот.
— Этот Роберт Сидни — этакий «петушок», — пробормотала Дуглесс.
— А что, вы разве его знаете? И он вам небезразличен? — стала выпытывать у нее Гонория, и вид у нее был несколько шокированный.
— Нет, — ответила ей Дуглесс, — я с ним незнакома и уж конечно влечения к нему никакого не испытываю!
Гонория при этом выглядела такой удивленной, что Дуглесс решилась и спросила у нее, что, собственно, значит это «петушок».
— Ну, просто ласкательное словечко, — пояснила Гонория, «симпатичный плутишка», или что-то в этом роде.
— Ласкательное? — переспросила Дуглесс. — Но… — она умолкла: в свое время, когда Николас попросил ее вернуться с ним в шестнадцатое столетие и готовить там для него, а она, рассердившись, стала обзывать его всякими ругательными словами, он тогда добавил к ним еще и «петушок»! Должно быть, ему просто доставляло удовольствие, когда рассерженная женщина, обращаясь к нему, называет его ласкательным словечком!
И она улыбнулась: он и впрямь мог бы быть «петушком»!
Одна из женщин, служанка служанки леди Маргарет, стала обносить собравшихся печеньем — в каждой дольке был запечен толченый миндаль.
Уплетая печенье, Дуглесс спросила:
— А кто та темноволосая дама довольно привлекательной наружности, которая во время ленча сидела рядом с Никола-сом?
— Это — леди Арабелла Сидни, — ответила Гонория. Дуглесс поперхнулась и закашлялась — крошки печенья так и полетели у нее изо рта.
— Что, леди Арабелла? — переспросила она. — А давно ли она здесь? И когда же она приехала? А уедет когда? Гонория, улыбаясь, сказала:
— Приехала она вчера вечером, а уедет завтра, рано поутру. Они с мужем едут путешествовать по Франции, и пройдут годы, прежде чем она воротится в Англию, вот она и прибыла — попрощаться с моей госпожой, с леди Маргарет.
В голове у Дуглесс мысли тотчас пустились в галоп: так, если Николас не успел еще соединиться с Арабеллой на столе и если при этом она завтра уезжает, стало быть, это должно случиться именно сегодня! И ей следует это как-то предотвратить!
