Сводные. Дилогия (СИ) - Майер Жасмин (книга бесплатный формат TXT) 📗
Директор напоследок задерживает на мне взгляд, а после снова идет по коридору, заглядывая в каждую дверь. И вдруг замирает перед классом, откуда доносятся так знакомые мне ноты «Сильфиды».
Директор распахивает дверь, и дальше я слышу, как захлебывается и прерывается рояль, и раздается его громогласный крик, от которого сердце тут же выпрыгивает из груди:
— Яков! Ну как ты ее держишь?! Майя, прекрати изображать самолет ТУ-154!...
Не могу сдержать улыбки. Оглядываюсь по сторонам, шумно выдуваю нос и вытираю слезы. И выбегаю во двор.
Снова идет снег.
Застилает растаявшую грязь, и я ступаю по белому ковру будто впервые. К дубу. Под которым меня действительно ждет Костя.
Он замирает при виде меня. Взглядом буравит заплаканное лицо.
— Все нормально? — аккуратно спрашивает.
Киваю и обнимаю его, не могу сдержаться. Я теперь могу его все время обнимать. Это поразительно.
Мы так и стоим какое-то время, под снегом, под притихшим двором, где шорох снега заглушает ноты, крики, смех. Эта жизнь продолжится и без меня, но Директор прав. Я хорошо знаю, что такое упрямство.
И теперь знаю, как в один только танец вложить всю любовь и отчаяние.
Снег летит в глаза, но я все равно вижу две фигуры возле окон на разных этажах. Одна из них точно — Директор.
А вот при виде второй я чувствую, как мои глаза лезут на лоб… Вторая фигура бледная, призрачная и легкая, как ветер. Счастливая, молодая, влюбленная и гибкая. Она летит по карнизам, мимо окон, ей не страшны ни годы, ни высота, ни стены.
Сколько мы вызывали призраков Академии, но так ни разу и не видели ни одного, и вот. Вместо того чтобы появиться при свете луны, я вижу ее днем. Видимо, снежный сумрачный полдень в Питере сбивает с толку даже призраков. У нее сотни имен, у этой будущей примы. У нее все впереди, и войны, и трагедии, и революции, и великая любовь. Но важным в ее жизни всегда будет только одно — танец. Который она танцует в этих стенах, снова и снова, потому что только он важен. Она кружится, повторяя завихрения метели, сквозь стены классов, и ее не замечают живые, пока гнутся, выворачиваются, повторяют. У них еще все впереди, а ей больше не нужно тренироваться. Она давно стала танцем. И живет теперь в музыке, которая все так же льется, и в этих спектаклях, которые все так же ставятся.
— Идем? — тихо спрашивает Костя.
— Еще минутку.
Отпускаю его и по запорошенной снегом тропинке иду прямо к дубу.
Касаюсь его шероховатой коры и мысленно обещаю ему, что вернусь.
Обязательно вернусь и стану лучшей версией самой себя.
Эпилог
— О боже, Костя!
Влетаю в спальню, и вижу балеринку на кровати. Пижамные шортики на ней темные и мокрые. Как и тонкая простыня, которой она укрывается, потому что во все остальное время ей жарко и теперь я могу с чистой совестью выкручивать кондиционер даже на восемнадцать градусов. Из-за беременности балеринка больше не мерзнет.
— Боже, у меня отошли воды! Что делать?
— Спокойствие. Главное сохранять спокойствие.
— Да какое спокойствие! Там же мосты уже развели, так? Да, посмотри на часы! Мы ни за что не доберемся до больницы вовремя!
Падаю перед ней на колени и обхватываю ее ладони своими.
— Юль, я довезу тебя быстро и вовремя, веришь? Юль, не нервничай.
— А если что-то уже не так? Почему так рано?
Она стремительно бледнеет. Страхи о том, что ее мама умерла во время родов, крепли с каждой неделей. И теперь достигли апогея.
— А папа? — шепчет Юля. — Его вообще еще нет в стране. А Лея? Она тоже не успела прилететь!
— Мы со всем справимся, слышишь? Я позвоню Платону, может, он поменяет дату вылета. А Лея все равно должна была прилететь позже. Но сначала давай я доставлю тебя в больницу. Помочь тебе одеться?
Действовать надо быстро. Сейчас у Юли тридцать шестая неделя, это чуть раньше, чем ей ставили предполагаемую дату родов. Но нашему сыну виднее, когда пора родится.
Юля рассеяно одевается. Я привычно помогаю. Живот очень большой, и даже гибкость на этот раз совершенно не помогает Юле справляться с простейшими бытовыми действиями. У нее никогда не было лишнего веса, и хотя сейчас она не набрала ничего сверху, эти плюс двенадцать килограмм утомляют ее сверх быстро. А еще очень пугают, хотя врачи в один голос уверяют, что все уйдет вместе с родами.
— Кость! — уже в машине испуганно смотрит на меня Юля. — А у тебя есть права?
— Мне их вернули, забыла? Все в порядке, не бойся. Давай я помогу тебе пристегнуться.
Да, права мне все-таки вернули. Хотя без связей Платона не обошлось, но даже не будь у меня прав, я бы все равно сел за руль и привез свою жену в больницу лично. И никак иначе.
Из-за мостов, дорожных работ, перекрытых улиц ехать приходится в дважды дольше обычного. Стараюсь не гнать, но стрелка ползет все выше. Особенно, когда Юля начинает корчиться от боли.
Я посмотрел все видео о родах, какие только мог, но из памяти до сих пор не выходит вечер, в который я застал Платона на кухне, одного с бокалом виски. Это был Юлин день рождение. Весь день он улыбался, поздравлял ее и приветствовал гостей.
И только вечером до меня дошло, каким тяжелым этот праздник был всю жизнь для самого Платона.
Я не хочу того же.
Нервозность одинаково наэлектризовывала и отца, и дочь. Оба думали об этом, но ни слова не произнесли за это время. Эта их боль и тайна, что роднила их. И чем ближе была дата родов, тем напряженнее было в доме.
А теперь еще и роды на две недели раньше.
— Ты позвонил папе? — выдыхает Юля после очередной схватки.
— Сначала приедем и позвоню.
— А-а-а-ай! Обязательно… Позвони… — стонет. — А если он не успеет?
— На роды он все равно не успеет, — стараюсь отвечать, как можно спокойнее. — Он в Америке, оттуда за три часа не прилететь.
А о том, куда он еще не успеет и что он еще не успеет сделать, я думать даже не могу. Ладони липнут к рулю, а на лбу проступает холодный пот.
Юля опять стискивает зубы и забывает дышать, как нас учили на курсах, переживая схватку.
Сколько времени прошло после следующей? Почему так быстро?!
Юля дышит часто-часто, над верхней губой проступают бисеринки пота. Снова кривится и задерживает дыхание. Я только успеваю выкручивать руль, но до больницы, в которой мы собирались рожать, еще слишком далеко. А все происходит слишком быстро!
— Кость, остановись.
Юлин голос вдруг звучит слишком ровно. Слишком без эмоционально. После ее стонов слышать такой голос еще страшнее, и по позвоночнику растекается липкое предчувствие необратимости.
— В каком смысле «остановись»? — я не слушаю ее.
Наоборот, вжимаю педаль газа, благо у нас главная. Я успею. Успею доставить ее к врачам, чтобы они позаботились о ней и не допустили того, что перечеркнуло жизнь Платону навечно.
Я не такой сильный, как он. Я этого просто не переживу.
— Я рожаю.
Я смотрю на нее опасно долго, отведя взгляд от дороги. Пустой дороги, но время утекает сквозь пальцы, а машина несется вперед, пока до меня доходит смысл двух простых слов.
— Остановись, — повторяет она.
Вижу, как расплывается пятно на ее юбке. Темное в свете фонарей, ее кровь на одежде сковывает меня ужасом. Пальцы перестают гнуться, и я едва сворачиваю к обочине, где достаю телефон и вызываю врачей.
— Где вы находитесь?
Понятия не имею. Кое-как определяю набережную, улицу, пока оббегаю машину и распахиваю дверь перед Юлей. Моя балеринка все-таки начинает дышать так, как учили на курсах. Она бледная, глаза расширены, а волосы уже прилипли ко лбу.
— Они сказали, что приедут.
— Они не успеют, — припечатывает она. — Тебе придется сделать это самому. Все будет слишком быстро… У моей мамы было также. Стремительные роды. Я читала.
Ни в одном жизненном сценарии я не готовился к такому. Все обучающие видео оказываются бесполезны теперь, ведь все они обрывались на фразе «а дальше о вас позаботятся врачи».
