Сводные. Дилогия (СИ) - Майер Жасмин (книга бесплатный формат TXT) 📗
Когда отец вернулся, я узнала, что у Оксаны была задержка. И она была уверена, что беременна. Но УЗИ ничего не показало. Доктор посоветовала сдать кровь на ХГЧ, и результат был неутешителен.
Мой отец снова стал холостяком.
Он, конечно, держался, но я видела, как подолгу он теперь стоял на кухне, глядя в одну точку, погруженный в свои мысли.
Наконец, капитан откланивается и уходит.
Папа откашливается, проходит в палату и замирает возле койки.
— Ну что, Константин, зубы-то все на месте остались?
— На месте, — тихо отвечает Костя.
Я бы на его месте вся сжалась от такого тона. А он даже отвечает папе весело.
— Даже жаль, что на месте, — тянет отец. — А то я заметил, что у тебя клык верхний кривоват. Могли бы новый сделать. Розенберг на днях как раз хорошие коронки советовал.
— Яков оскорбил вашу дочь, Платон. И получил по заслугам. Если бы все повторилось, я поступил бы точно также.
— А как насчет тебя? Тоже по заслугам получил?
— А я разве попросил капитана Мороза побои снять? — парирует Костя. — Мне ничего не стоило любой ваш удар блокировать… Ну вы не боксер, Платон. Так… Чисто весом взяли.
— Ты прекрати-то так широко улыбаться, Костя. Мы еще не все выяснили. А после нового года сбежал ты куда? Мать говорила, что к девушке.
— Я лгал. Ни к какой девушке я не ездил. Нет у меня девушки. Кроме вашей дочери.
— Не торопись, до этого мы еще не дойдем. Где же ты был?
— У друга. Не мог я больше обманывать вас с матерью. Юля хотела вам правду о нас сказать, а я ее отговаривал. Но потом понял, что вы никогда меня не примете, Платон, и решил уйти. Думал, может, это все не по-настоящему. Может, пройдет.
— И как? Прошло?
— Нет. И никогда не пройдет.
— Друг, конечно, подтвердит, что ты у него жил? Он же хороший друг, да?
— Вам бы в следственный отдел, Платон. Спросите Морозова в следующий раз о вакансии.
— А что будет следующий раз? Часто к нам полиция будет наведываться, Костя?
— Тихо, — шепчет бабушка, хватая меня за плечо. — Не вмешивайся. Дай я сыном полюбуюсь.
— Больше не будет, — твердо отвечает Костя.
— Вот как? А дальше ты что думаешь делать?
— Сначала мне вашу дочь кое о чем спросить надо.
— О чем же, интересно? — даже по голосу отца чувствую, как он вздергивает брови. — Твой ли это ребенок?
— Папа! — ахаю я.
— Тут ты уже перегнул, Платон, — цокает языком бабушка. — Ой, что-то сердце прихватило. Никаких сил на вас не хватит. Так, сыночек, проведи-ка меня до моего отделения. Пора пить лекарство.
— Я вообще-то занят, мама!
— Ты уже спросил все, что хотел, и даже больше. Посмотри на этого парня, Платон. У него на лице все чувства были написаны еще с нашего первого знакомства, не понимаю, как этого можно было не замечать столько времени. Так что, если кто и виноват, то только ты.
— Я-то в чем виноват?
— Запугал детей. Могли бы сразу признаться, а так тянули до последнего. Все, Платон, идем. Пора тебе привыкать, что твой удел теперь чуть что в сторону отходить. Уж поверь, я знаю, что говорю…
Папа отворачивается от Кости, перехватывает бабушкину руку и смотрит на меня.
— Я до кардиологии и обратно. Хочешь пойти со мной?
— Ты и сам знаешь, что не хочет, — отвечает за меня бабушка. — Кость, рада была свидеться. Встретимся на ужине!
Хлопает дверь, и мы впервые остаемся одни.
Даже затылком чувствую на себе взгляд, когда мы остаемся одни. Я так сильно не нервничала, когда должна была опознать его среди других похожих парней, как сейчас.
Делаю глубокий вдох.
И оборачиваюсь.
Костя действительно улыбается. С синяком под глазом, рассеченной бровью, кровоподтеком на губе, треснувшим ребром, он лежит в палате и улыбается.
Кусаю губу, а он кивком манит меня ближе.
Делаю шаг. Два. Легкость, которую я утратила в эти дни, вдруг снова течет по мышцам. И ощущение, что я уже стала слонопотамом, вдруг проходит. Мне снова хочется танцевать, даже в палате, даже в больнице, хотя с самого первого теста, который показал две полоски, я ходила с опущенным в пол взглядом.
— Ты такая красивая, балеринка, — тянет он.
Хмурюсь. Очарование момента разбивается на сотни острых осколков.
— Не называй меня так. Я больше не балерина.
Костя распахивает глаза.
— Все нормально… Беременных балерин не бывает. Я сделала свой выбор. И не стану о нем жалеть.
Он вдруг, кряхтя и охая, приподнимается на своих подушках и садится.
— Юля… — мое имя дается сложно, как будто он произносит его впервые. — Прости меня за то, что я вот так ушел. Мне нет оправдания за ту боль, что я тебе причинил. И ты можешь мне не верить, но я больше никогда так не поступлю. Я всегда буду рядом. С тобой. И нашим…. Сыном.
— С чего ты решил, что будет сын? — ахаю. — Я еще даже не ходила на УЗИ.
Костя хитро улыбается, одной половинкой губ. Улыбка выходит странной. Вот почему все вокруг считают его сумасшедшим. В другом уголке его рта видна запекшаяся кровь, ему просто больно улыбаться во весь рот. И все равно он улыбается.
— Можешь выбирать имя. Сын будет.
А вид при этом как у самодовольного индюка!
— Девочка будет, увидишь! Я ее танцевать научу!
— Сына главное не учи. Серьезно! Не нужен мне второй Розенберг в собственном доме.
— Да девочка будет!
Снова улыбается своей полуулыбкой и кивает, мол, да-да, еще увидишь. А потом снова становится серьезным. Смотрит на свои руки и вздыхает.
— Знаешь, я с отцом своим виделся. У него есть еще ребенок. Дочка. И он ее любит, представляешь? А я ведь думал, что он, как мама, ну просто не детей не любит. А оказалось, что и он, и мама вполне могут полюбить кого-то еще…
— Ты уже знаешь про свою маму? — тихо спрашиваю.
— Да.
Не представляю, каково это встретить своего родного отца и узнать, что у него есть полноценная другая семья, а тебя он просто вычеркнул из своей жизни.
— Они с моим отцом в любом случае бы расстались, правда?
— Наверное, — пожимает плечами Костя. — Главное, чтобы потом проблем не было. Видеться-то им еще придется…
Захочет ли Оксана увидеть внука? Хороший вопрос, на который я пока не готова отвечать.
— Юль.
Поднимаю на него глаза.
— Я люблю тебя, знаешь? Сильнее всех люблю. Как никого и никогда не любил. И я обещаю, что никогда не оставлю тебя и сына, только если ты не попросишь меня уйти. Знаешь, оказывается, я очень хотел детей… Стоило увидеть своего отца, как я понял, что всю свою жизнь хотел доказать прежде самому себе, что я-то точно смогу быть хорошим родителем. Уж я-то обязательно воспитаю ребенка как надо, хотя мои отец с матерью не смогли. И все это моя вина, Юль… То, что произошло. Я должен был думать о защите, но я же всегда любил риск… Гонки у меня отобрали, скорость запретили. Прости, что вот так испортил тебе жизнь. Из-за меня ты не сыграешь фею. Опять забыл, как ее звали, представляешь? Вот что я за человек?... Поверь, Юль. Я сделаю все ради этого ребенка. Даже если ты не захочешь быть со мной, я пойму. Если найдешь того, с кем тебе будет интереснее, а он будет знать на зубок все твои балеты и будет регулярно ходить в театр, и не смущаться при виде мужских гульфиков… То я пойму, Юль! Честно. Мы всегда были разными. А ты жертвуешь куда большим, чем я ради… малыша. Мне и жертвовать-то нечем. Я могу только говорить спасибо за это. Каждый год. Каждый месяц. Каждый день. Потому что только вдали от тебя я понял, что не могу без тебя. Больше ни дня.
— Мне было так плохо, когда ты ушел…
— Прости меня за это, балеринка… Но я не мог иначе. Я запутался. И должен был разобраться, что я за человек. Я еще не стал лучше, но обещаю, что обязательно стану таким отцом, которым сможет гордится наш сын.
— Да что ты заладил. Будет дочка!
— Вот так, чтобы с первого раза, получаются только парни, — опять самодовольно улыбается. — Я узнавал, поверь мне.
— У кого, боже мой, ты это вообще спрашивал? — прыскаю.
