Горькие травы (СИ) - Козинаки Кира (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Часть 4. Monstera deliciosa
Глава 27
Их называли монстрами.
Беспощадными чудовищами, живущими на границе тёмной влажной сельвы и сухой колючей саванны. Приманивающими, оглушающими, опьяняющими, высасывающими силу, протыкающими плоть своими щупальцами и сжирающими заживо. О них ходили легенды, их боялись, ими пугали — маленьких южноамериканских детей и достопочтенную публику Старого Света. Их называли монстрами.
Пока один храбрый путешественник не рискнул отправиться в Мату-Гросу, чтобы, отбросив предрассудки, попытаться их найти и приручить. И узнал, что они действительно приманивают, но не наркотическими ядами в тонком аромате своих цветов, а тенью причудливых метровых листьев в форме рваного, раненого сердца. Они не высасывают силу, а даруют её, питая путников сладкой мякотью своих плодов. У них нет щупалец, только тянущиеся к свету, к людям, к миру воздушные корни, которые обнимают, обвивают и крепко к себе прижимают, чтобы не убить, но стать последними объятиями для ослабевшего, умирающего от жажды животного или истекающего кровью солдата на губительном фронте Чакской войны. Они спасают, и на краях их огромных листьев выступают капли клейкого сока — их слёзы.
Их называли монстрами, считая убийцами и людоедами, а они всё это время ждали, пока кто-то найдёт их в дождевых лесах Амазонии и поймёт, что монстера — это не только чудовище, но и чудо.
Мы возвращаемся в город утром десятого января — в последний день новогодних каникул. В моей квартире пусто и тихо, лишь внезапно потревоженные пылинки кружат в острых лучах солнечного света. Я бездумно следую привычному алгоритму: поставить телефон на зарядку, наполнить Германа горячим кофе, полить цветы, минут двадцать потоптаться под тёплым душем, смывая былое, тяжёлое, неисправимое. А потом влезаю в кигуруми, возвращаюсь в гостиную и замираю рядом с кадкой с монстерой.
Однажды, много месяцев назад, будучи в торговом кураже, я продала её. Но на следующий день со мной связалась покупательница и сообщила, что передумала, поскольку начиталась в интернете статей про монструозную сущность этой лианы, энергетический вампиризм и обязательную смерть владельца от асфиксии. Тогда я подумала, что нет никакого смысла убеждать взрослого человека, что всё это голословность, суеверия и прочий обскурантизм, поэтому вернула деньги, убрала фотографии своего домашнего чудовища с сайта и решила оставить его себе навсегда. И теперь понимаю, что была права.
Потому что это моя монстера — пугающая одних и спасающая других. Сложная, запутанная, нелогичная, чудовищная и чудесная. И сейчас, когда я касаюсь рукой плотных стеблей, пропускаю пальцы в прорези на крупных сердцевидных листьях, я чувствую, что пришло время принять монстеру в себе. Принять себя. И пойти к человеку, который, кажется, принял меня раньше, чем я сама это сделала.
Который не сражался с монстрами вместо меня или ради меня, а захотел остаться со мной, когда оказалось, что монстр — это я.
Одна минута. Столько времени мне требуется, чтобы сменить кигуруми на джинсы и худи, попытаться немного просушить волосы феном, схватить пуховик и выскочить за дверь. А затем бежать по обледеневшим дворовым тропинкам, щурясь от яркого солнца, случайно угодить ногой в сугроб, чувствуя засыпавшийся в ботинок снег, рваться к цели, очень смутно представляя дорогу, но рваться, всё равно рваться и, вздрогнув, остановиться, когда рядом тормозит белая «ауди».
— Привет, соседка! — опустив стекло, весело улыбается мне Даня. — Куда летишь?
С пассажирского сиденья машет рукой Регина, и я тоже вскидываю ладошку, пытаясь сообразить, куда конкретно я всё-таки лечу.
— В город, — отвечаю.
— Садись, подвезём, — приглашающе кивает Даня, но я почему-то по-прежнему стою на месте и отчаянно туплю, поэтому он добавляет: — Садись быстрей, пожалуйста, а то создавать пробку в арке не самое расслабляющее занятие.
И в подтверждение его слов стоящая позади машина сигналит, я снова вздрагиваю и поспешно забираюсь на заднее сиденье.
Оказывается, Даня умеет вообще не затыкаться, вот вообще, серьёзно. Следующие пятнадцать минут, пока мы лавируем между редкими постпраздничными автомобилями, он рассказывает, что в этом году они решили остаться на новогодних каникулах дома, даже на дачу ни разу не сгоняли, зато много гуляли по нарядному городу, играли в настолки, выпили ведро глинтвейна и посмотрели сто частей «Гарри Поттера». А ещё поспорили, кто сможет назвать все субъекты Российской Федерации в алфавитном порядке с наименьшим количеством ошибок, и поспорили, кстати, на… Но я так и не узнаю, на что именно, потому что Регина начинает громко смеяться и размахивать руками с криком «Силенцио!» [22], а Даня улыбается так довольно, как объевшийся сметаной кот.
Мы высаживаем Регину около мебельного центра, и она напоминает мне, что всё ещё надеется как-нибудь со мной встретиться, посидеть, поболтать о девичьем, и просит позвонить, а в ответ я торжественно обещаю не пропадать. Даня внимательно и с плохо скрываемой нежностью провожает взбегающую по ступенькам фигурку жены взглядом, а потом оборачивается ко мне.
— Я еду в офис. Тебя куда отвезти?
Понятия не имею. Я всё ещё точно знаю цель, но не знаю дороги, поэтому приваливаюсь виском к углу подголовника переднего кресла и говорю:
— Отвези меня к Петьке.
— Ясно, — кивает Даня. — Значит, тоже в офис.
Весь остаток пути он по-прежнему что-то мне рассказывает, но я совершенно не слушаю. У меня сердце колотится, и белый шум в ушах, потому что совсем скоро, вот почти через несколько минут, я увижу Петра, обниму его, вздохну им, всё ему расскажу.
Вцеплюсь, обовью воздушными корнями и прижмусь рваным сердцем.
Мы въезжаем на парковку бизнес-центра, и Даня даже не успевает заглушить двигатель, когда дверь автомобиля распахивается и на пассажирское сиденье опускается Пётр — холодный, злой и дьявольски красивый.
— Каверин вернул документы с рекомендацией уебаться об стену, — раздражённо произносит он, кидая папку Дане на колени.
— Следил бы ты за языком, — невозмутимо замечает тот.
— С хуя ли? Задеваю твою тонкую душевную организацию?
— Мою — нет. А вот девушка решит, что ты гопник.
— Какая, блядь, девушка?
Даня молчит, и проходит долгая секунда, прежде чем Пётр догадывается обернуться и увидеть притаившуюся на заднем сиденье меня. Я очень чётко ловлю миг, когда злость и негодование на его лице сменяются удивлением, а потом — молниеносно — радостью, и взгляд тут же становится ласковым, вполне ощутимо скользит по коже, касается и нежит.
— Эта девушка и так знает, что я гопник, — тихо говорит Пётр, улыбаясь уголком губ.
— И пока ей всё нравится, — подтверждаю я.
— Ой, ну развели! — восклицает Даня и наверняка закатывает глаза, только я не замечаю.
Да я вообще больше ничего не вижу, не могу оторвать взгляда от моего милого Петьки — до жути родного, до боли близкого, до сварочный пыли из глаз нужного.
— Как ты здесь оказалась? — спрашивает он.
— О, я сейчас расскажу! — подхватывает Даня. — Выхожу я, значит, из хором, а она как бросится мне в ноги, как давай умолять: так, мол, и так, Данилушка, добрый молодец да друг любезный, отвези меня к свету очей моих, соколу ясному моему, а то пропала моя головушка, ноет сердце от кручины…
— Всё именно так и было, — прерываю я сказочника Данилушку, и он удовлетворённо хмыкает:
— Вот видишь, Пётр Алексеич, я герой, на меня нельзя орать.
Пётр ныряет рукой в карман, достаёт ключи от машины и протягивает мне.
— Вон она, почти напротив, — говорит. — Подожди меня там, я чутка поматерюсь на Даню и приду, ладно?
Киваю, хватаюсь пальцами за дверную ручку, но Пётр меня останавливает:
— Постой, Ась. Иди сюда.
И он протискивается между сиденьями, ловит губами мои губы и целует — остро и сладко одновременно, штопая сердце и кровью клянясь оберегать его вечно.
