Светлячки на ветру - Таланова Галина (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Стань глухонемым. Говорят, что глухонемые прекрасно договариваются без слов. Чувствовала себя, как заведенные часы, которые отзвонили сколько положено, и спокойно тикают в тиши над нырнувшим назад в утренний сон. Память — вечная предательница. Веришь, что никогда не забудешь, а забываешь. Горе растворило в себе всю любовь.
— Я опять тебе привез живой фонарик. На сей раз из Японии. Я проводил эксперименты — и подобрал условия, в которых светлячки могут светиться долго in vitro. — И протянул ей склянку, ярко горевшую уже знакомым зеленовато-желтым светом.
В банке светились сотни светлячков. Маленькие жучки излучали столько света, что можно было читать. Она посмотрела на усталое лицо некогда любимого, которое будто разгладилось от этого волшебного света. Самодельный фонарик был похож на лампу Аладдина.
— В Японии считается, что яркое свечение этих насекомых проникает до самого сердца и пробуждает любовь ото сна. Одним из любимых развлечений у японцев когда-то была ловля светлячков. Их лет происходит в июне — июле, в это время японцы собирались у рек и ловили их сачками. В это же время в разных городах Страны восходящего солнца проходит Хотару Мацури — Праздник светлячков. Японцы мнили светлячков душами умерших предков. Китайское выражение «читать при светлячках и сиянии снега» укоренилось и в Японии. Считалось, что яркая люминесценция этих насекомых проникает до самого сердца и высвечивает любовное томление. Роение светлячков, их несколько хаотическое перемещение напоминали средневековым японцам о битвах. Согласно учению фэн-шуй, светлячок способствует трудолюбию и упорству, а также является символом возрождения души. Древние воины привязывали их к ногам, чтобы освещать себе путь в ночи. Когда опускаются сумерки, светлячки выбираются из дебрей высоких и густых трав, где прятались весь день. Самка садится на какой-нибудь листочек, а самец летает вокруг низко над землей. Он все время мигает своим фонариком. Когда он окажется недалеко от самки, метрах в трех-четырех и мигнет на лету огоньком, она, подождав секунды две, отвечает ему вспышкой. И тогда самец сейчас же разворачивается — и летит к ней, мигая в ответ. Самое странное, что, если к одной самке спешат несколько светлячков, они вдруг начинают перемигиваться с ней в одном для всех ритме — синхронно. Зрелище потрясающее! В Японии существует поверье, что, если ты убьешь светлячка, ты убьешь свою любовь и можешь даже вызвать смерть своей возлюбленной.
— Ты даришь мне этот фонарик в надежде, что я тоже должна в ответ тебе замигать? Но я давно не свечусь. Ты хочешь повторить ту летнюю ночь, что была несколько лет назад, — и до сих пор те бледно-зеленые огоньки вспыхивают в душе и в ритме с сердцем? Зажмурюсь — и вижу летящие дуги света, как от сварки… И темные очки не наденешь защититься. Я не буду сейчас выпускать светлячков. Я буду смотреть на них в темноте дома, когда мне будет грустно и одиноко. Они будут жить у меня как память о тебе. Чем их кормить? Травой?
— Вообще-то, они хищники. Питаются не только травой, но и насекомыми, улитками и слизняками. Их личинки имеют огромные челюсти. Но взрослые особи любят и пыльцу, и нектар. Кстати, траву они любят гниющую… Я кормил их улитками.
Вышли на вечернюю улицу, купающуюся в огнях реклам. Где-то неподалеку зазвенел хрустальным колокольчиком женский смех, обдав ветерком чужого счастья. Ночной ветер замахал длинными призрачными руками, откидывая волосы со лба.
Сергей осторожно притянул ее к себе и стал гладить по лицу, словно запоминая, по плечам и рукам, как будто незрячий, машинально, но точно продумывая ее судьбу, остатки судьбы. Вика уткнулась в его шею лбом, который прожигал, как горчичник. Зарылась, крепко обхватив его руками, и замерла, как птенец, выпавший из гнезда и посаженный на ладонь. Погладил ее по спине, почувствовав под ладонью вздымающиеся крылышки лопаток и маленькие жесткие крючки, которые нестерпимо захотелось расстегнуть. Задохнулся от запаха лесных ландышей, запутавшегося в ее рассыпавшихся по плечам волосам, сбегающим с плеч, точно дождевая вода с крыш в июльский ливень. Под широким рукавом-фонариком наткнулся на незнакомую чужую руку, толстую, как бревно. Отдернул ладонь, как от накаленного металла, почувствовав ожог. Вика подняла на него мокрые глаза, наполнившиеся сиянием талой воды. Точно вдруг зажгла керосиновую лампу внутри, пламя которой пытается облизать нагревшееся стекло, но не дотягивается до него, а только дрожит от нетерпения и бессилия.
Тело ломило от желания, руки узнавали забытые черты, Сергей ощупывал лицо женщины, как слепой, знающий только азбуку пальцев. Вот знакомые косые скулы; впалые щеки, похожие на проколотый детский мячик; брови, напоминающие беличьи хвостики, оторванные от бабушкиной муфты, из которых он когда-то ребенком делал кисточки; ресницы, мокрые, точно на них падает — и тает снег, кружащийся, как светлячки в той все еще незабытой ночи, маячащей перед глазами, словно наваждение, настигающее тебя сквозь сумерки суеты и земной круговерти. Прижимался сухими шершавыми губами к горячей пульсирующей коже, словно к артезианскому источнику. Скользил по лицу, будто ленивая голая гусеница, которая еще не знает, что ей предстоит стать бабочкой; медленно полз, словно проверял, все ли на месте, не изменилось ли что, находил незнакомые морщинки у глаз и в складках влажного рта, сложившегося в печальную подкову. Ничего нельзя удержать в ладонях, как воду, но тогда почему боль разлуки тревожит тебя по ночам, когда в жалобно скрипящую форточку проскальзывает холодной золотой рыбкой луна, не умеющая исполнять желания?
Сергей видел прямо перед собой ее мокрые темные зрачки — и ему показалось, что они стоят с Викой не на отдыхающей от жары улице, вдыхая ночной воздух, пахнущий озоном, а где-то плывут под водой, разглядывая причудливые водоросли и думая о том, что пора выныривать на поверхность. С наслаждением провел руками по ее голой спине, покорно ссутулившейся от невидимого груза. Ему хотелось задержаться внутри этого мгновения, подобно пчеле, всасывая сладкий нектар, которым можно будет наполнить соты памяти и, отламывая от них по кусочку долгой зимой, высасывать из них мед до тех пор, пока не ощутишь на языке жесткие чешуйки воска, похожего на рыбью чешую.
102
Вика поставила банку с огненными фотинусами на комод… Лежала в ночи и смотрела на бледно-зеленое пульсирующее свечение в углу комнаты, погружающее ее в рождественское ожидание чуда. Банка мерцала, будто маленькие светодиодные лампочки гирлянды, которую поместили в стеклянный сосуд. На душе было спокойно и светло. Она знала, что, скорее всего, никогда не увидит Сергея. Подумала с горечью о том, что, если вспомнить ее жизнь, то ожидание чуда всегда было сильнее, чем восторг от встреченного. С возрастом эмоции угасали, она как бы привыкала к чуду, свечение становилось слабее, точно перегорающая люминесцентная лампочка. И только те фонарики, что обожгли своим холодным завораживающим дыханием в темноте сказочных представлений ее детства да ночей любви, с годами разгорались все сильнее, отбрасывая блики в нынешнюю серую жизнь, покрытую толстым слоем пыли. Последний яркий лоскуток, которым она силилась занавесить черный провал, из которого тянуло зябким сквозняком.
Не спалось. Вика несколько раз за ночь подходила к мерцающей склянке, брала банку в руки и разглядывала светящихся жуков, копошащихся в ней. Осторожно ставила назад и снова лежала без сна, всматриваясь в пульсирующее желто-зеленое свечение в углу, пытаясь разобраться в том хаосе, что роился в ней. Свет от живого ночника доходил до середины комнаты и, постепенно теряя свою силу, таял. Она подумала, что вот также по каплям день за днем уходит из человека жизнь. И многие живут не потому, что хотят жить, а потому что боятся умереть, уйти в неизвестность, кануть в небытие. И тащат на себе собственную память, словно истекающего кровью раненого с поля боя, пригибаясь, как травинка к земле от выпавшего за ночь снега, несущего начало ее гибели. Подумала о том, что самую темную полосу можно осветить, впустив в нее свет из нашего прошлого, вспыхивающий светлячками в темном лесу нашей жизни, над которой сгустились и нависли тяжелым, накрывшим с головой одеялом, тучи.
