Светлячки на ветру - Таланова Галина (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
— Не совсем. Давай я все при встрече расскажу.
— Тогда завтра встретимся. Сможешь? У ресторана «Ночное небо».
Почему любовь, шальная, незваная, мелькнувшая, как звезда, падающая в ночи призрачным видением и не оставляющая в небе даже дымка, отбрасывает на сердце след, заставляющий его сжиматься в тоске по несбывшемуся, а любовь — та, что под боком и греет, точно старый вытянувшийся свитер домашней вязки, рукава которого давно протерлись на локтях, — становится обыденной и тускнеет, как старые серебряные ложечки, когда-то подаренные на свадьбу? Она не забыла тот свет, когда светлячки освещали ей путь, точно маленькие светодиодики, путаясь в траве под ногами. Почему она помнит тот волшебный свет светлячков, вспыхнувших в душной июльской ночи, осветивший ее серую жизнь, как холодные искорки автогена, глядеть на которые можно только сквозь защитные очки?
Снова почувствовала себя кустом шиповника, выпустившим по глубокой осени бутоны… Вот один уже, кажется, раскрывается, обнажая розовое нежное небо. Лепестки дрожат от ветра и капель дождя, будто губы от прорвавшегося наружу плача.
101
К ресторану она подходила с замирающим сердцем, будто девочка на первое свидание. Сердце стучало в горле, в висках, в кончиках пальцев. Она-то думала, что все заросло травой, через которую надо пробираться, обдирая ноги о запутавшиеся в ней верблюжьи колючки и репейники. Сергея увидела издалека. В руках он держал букет из белых полураскрывшихся роз на длинных черенках. Нерешительно подошла, думая о том, что время точит и разрушает не только камень. Рвутся веревочки между людьми, которыми они обвязывали себя, как альпинисты, идя в одной связке… Барханы морщин оставляет на лице поднявшийся пустынный ветер самум.
Сергей осторожно, будто хрупкое стекло, взял ее руку в свою широкую ладонь, подержал, точно взвешивая, и церемонно поцеловал. Вика улыбнулось ему почти одними глазами, лишь чуть дрогнули и изогнулись в полуулыбке губы, словно стеснялась образовавшихся морщин. Потом обнял бережно за плечи, заглядывая сверху вниз в почерневшие глаза, пугаясь их бездонности, которую прикрывала бензиновой пленкой неприкрытая печаль. Провел рукою по ссутулившейся спине, сквозь шелковую материю ощущая бугорки лопаток и клавиши позвонков, на которых он когда-то любил играть, как на кларнете. Вика уловила запах дорогого мужского парфюма и подумала, что радость ожидания встречи испарилась, как вода от грибного дождя на знойном ветру. Она стояла рядом с совсем чужим человеком и не знала, как себя вести с ним. Ей совершенно не хотелось рассказывать ему о сыне, о маме, о своих болезнях и о том, что ее жизнь подходит к концу. Прибило ветром два сухих листка, слетевших на землю с облаков, друг к другу… Они еще помнят, как дрожали на ветру в порыве страсти, когда в их жилах бежал теплый сок. Касались друг друга бархатистой изнанкой, разлетались и приникали друг к дружке вновь. А теперь, коснувшись еще раз, разбегутся навсегда, как высохшие пожелтевшие листья.
Сергей, приобняв Вику за плечи, повел ее в «Ночное небо», недавно выросший ресторан, сверкающий снаружи витражами из синего и фиолетового стекла, усыпанными желтыми и белыми бабочками, издалека напоминающими звездочки, смотрящие из глубины тьмы. Она шагнула в ресторан, натянутая, как леска под тяжелой бьющейся на ней рыбиной, чувствуя, что пальцы мужчины прожигают тонкий крепдешин платья, грозя поджечь сухие листья ее прошлого, что она давно сгребла в саду души, очищая от мусора ровно подстриженные газоны. Ворох сухих листьев шевелился на ветру как живой, бросая тени к ее ногам.
Сели за столик в полутемном углу. Вика утонула в бескаркасном кресле-пышке. Сидеть оказалось очень непривычно: было какое-то странное ощущение, будто сидишь в постели на пуховой подушке. Мелькнула мысль, что вот так, полулежа, кормят больных, которые не могут встать. Вообще, весь ресторан был с каким-то необычным дизайном. Крыша у него была из стекла, сквозь которое луна бесстрастно лила свой серебристый свет, опять, как в юности, тревожащий душу. Звезды глядели на них сквозь стеклянный купол и мерцали холодным светом мироздания, напоминающим о том, что ты со своей жизнью всего лишь пылинка, которую с их высоты даже не разглядеть. По черному бархату стены скользили небесные светила, ослепляющие огненными хвостами падающих с небес и растворяющихся в пустоте комет. Люстра была выполнена в форме диска, с которого свисали на тонких серебристых нитях разной длины сотни маленьких серых ночных бабочек, трепещущих своими шелковыми крылышками под струйками кондиционируемого воздуха. Маленький декоративный прудик, увитый плющом, блестел, как золотая рыбка, от отражающихся в нем огней. В ресторанчике царил полумрак, но он не мог скрыть, что Сергей постарел и обрюзг. В черные волосы обильно вплетались серебряные нити, но седина ему шла. По линзам его массивных роговых очков гуляли зайчики от декоративных фонарей, сделанных в форме планет и звезд.
В ресторане звучала очень лиричная музыка, которая, казалось, принадлежит самой вечности. Вообще вся обстановка позволяла отгородиться от суеты, погружаясь в иную реальность, и ощутить причастность к некой тайне бытия, послушать собственные мысли и свое сердце. Шары музыки сталкивались и разлетались, перекатываясь друг через друга.
Сердце молчало в оцепенений, будто стояло на краешке горного обрыва — и захватило дух от высоты и открывшейся с нее красоты.
Узкая женская ладонь, кожа на которой теперь напоминала отжатую в стиральной машине простынку, пряталась, точно зверек под придорожным камнем, в большой обветренной ладони Сергея. Руки у Вики уже не такие крепкие, как были когда-то: тают, как комья снега, в его ладонях. Время от времени мужчина подносил женскую ладошку к лицу — и она раскрывалась навстречу его губам, будто большой цветок. Мягкие губы скользили по голубому ручейку, бегущему под белым снегом кожи, соскальзывали с запястья, словно лыжник с трамплина. Ёкало внизу живота, горячий гейзер рвался наружу. Сердце жмурилось от теплых паров и ничего не видело, продолжая растерянно биться, как у очнувшегося ото сна.
Вика слушала про жизнь самураев и гейш, про Страну восходящего солнца и думала о том, что Сергею удалось встать лицом на восток, чтобы встретить новый рассвет. Все у него ладилось. Он теперь много работал, но зарплаты хватало на то, чтобы жить в полную силу. Жена сидела дома: растила трех белоголовых и сероглазых девочек, которые уже болтали на трех языках. Он бы с радостью остался в этой стране, но, увы, они очень тяжело дают вид на жительство. В Норвегии очень высокий уровень жизни — и он рад, что смог подписать контракт. Заметила, что голос Сергея потускнел и лился равнодушно, как у консультирующего врача, который делает выводы, глядя в историю болезни, а не в глаза больного. Не смеет смотреть в глаза, будто боится встретить жесткое радиоактивное излучение? Лодыжка ее прижималась под столом к ноге Сергея — и Вика чувствовала, что нога пылает, будто от варикоза, хотя сегодня она ходила мало. Этот жар быстро распространялся по ее телу, как верховой пожар, не трогая ее сердца. Приложила бокал с коктейлем, в котором плавал исчезающий кубик льда, к пылающей щеке. Потом, отняв от щеки, посмотрела сквозь него на Сергея… Лицо бывшего любимого вытянулось — и ей показалось, что газированные пузырьки слетаются к нему, как светлячки, высвечивая тени и морщины, все больше похожие на след шин на подсыхающей после дождей дороге. Почувствовала себя как выздоровевшая после продолжительной болезни: за одну руку ее держала радость, что она возвращается к жизни, а в другую вцепилось осознание, что смерть только отступила и прячется в темноте, с усмешкой наблюдая за последними яркими всполохами света, будоражащими душу, словно далекие огни проплывающего мимо теплохода, пускающего сигнальные огни с танцплощадки на корме.
Вика думала до встречи с Сергеем, что она расскажет ему о себе… Хотелось сочувствия и участия. А тут она вдруг почувствовала себя двоечницей, которая не понимает материал и уже не поймет: так она безнадежно все запустила. Уже не догнать, она так и будет в отстающих, на которую смотрят свысока, а потом и вовсе перестают замечать и брать в расчет. И ничем этим не поделилась, спряталась в себя, как в спальный мешок, застегнувшись на молнию. Зачем этому благополучному человеку ее боль и ее смятение? Вынырнул, как люминесцентный брелок у идущего по обочине трассы, как светящаяся фигура на темном балахоне. Человека не видно, но люминесцентное пятно светит, как полная луна… Объезжайте осторожно: сломаете жизнь не только пешеходу, но и себе. Что он может? Пожалеть? Посочувствовать, думая про себя: «Слава богу, что пролетело мимо, точно лист металла, сорвавшийся ветром с крыши чужого дома, и я услышал лишь грохот искореженного железа…» Сверкнула в полутьме глазами, которые все отражали, но уже не впускали внутрь.
