Дела житейские - Макмиллан Терри (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Смотрю я на него и говорю:
— Как бы малость проветрить эту пипиську?
А малыш чмокает себе губами и ухом не ведет; пришлось сесть спиной к стене и посадить его на колени. Заметьте: этот пройдоха пытается стоять! Честно! Да он головку-то держать не может, а тут смотрю, хрюкает, пукает и пытается стоять. А в палец мой вцепился — не оторвешь. Ну и хватка! Этому малышу — самое место на Олимпийских играх. Уж я об этом позабочусь.
Я явно перехвалил этого сукиного сына. Не успел я и глазом моргнуть, как он перестал дрыгаться, застыл и уставился на меня. Я-то уж размечтался, что это он мне улыбнуться пытается — приятное, так сказать, сделать хочет, — но не тут-то было. У него на уме оказалось совсем другое. Я ему улыбаюсь — рот до ушей: „тю-тю-тю" всякие там и козу; только вдруг пипка у него встала, и струя прямо на меня.
— Зора! — завопил я. — Забирай этого зассанца! Ах ты, сукин сын, — давясь от смеха, ругался я.
А он как ни в чем не бывало снова стал прыгать и приседать.
— Что происходит? встрепенулась Зора.
— Да возьми, говорю, этого зассыху.
— А где его памперс?
— Да я поменять никак не мог. Вот, возьми.
Передав ей сынишку, я пошел привести себя в порядок. Вернувшись, увидел: Иеремия у нее под бочком, сосет и причмокивает. Я не я, если вру: хотел бы я быть на его месте.
Когда я сегодня вернулся, дома были только Зора и Иеремия.
— Фрэнклин, ты должен это увидеть. Смотри!
— Подожди минутку. Я еще в дверях.
— Но это надо увидеть сейчас, потом будет поздно.
Я стоял и ждал. Зора что-то там ворковала, но хоть убей, не мог я рассмотреть ничего необычного.
— Ну, ты видел?
— Да что видел?
— Он улыбается!
— Да-да, — соврал я. — Удивительно! А что на обед?
— Спагетти и тефтели.
— Опять?
— Я устала, а потом я наготовила на два дня.
— Ты же дома целый день, неужели нельзя состряпать обед?
— Ты не знаешь, что я делаю целый день! Заботиться о ребенке — это не то же, что слоняться по дому. Кстати, угадай.
— Что?
— Папа хочет, чтобы я с Иеремией приехала к ним в Огайо на недельку. Он уже билеты купил. Мы отправляемся послезавтра.
— Ты со мной даже не посоветовалась!
— Что значит „не посоветовалась"? С каких это пор я должна просить у тебя разрешения?
— А что я должен здесь делать один, пока вы будете там?
— Фрэнклин, ради Бога! Ты же знал, что я хочу съездить домой до того, как выйду на работу. Так что не изображай такого удивления.
— Ну так счастливого пути! А я пошел под душ. Да, минутку. Можно тебя спросить? Ты мне сегодня дашь поиграть по случаю твоего отъезда?
— Я запишу это в календарь, Фрэнклин. Идет?
— Когда ты этому парню начнешь давать бутылочку?
— Зачем?
— Да я как ни гляну, ты все кормишь его. Сколько он уже весит?
— Четыре триста шестьдесят пять. По правде говоря, я сегодня купила ему немного детского питания. Я так устаю, что хочу начать подкармливать его парой бутылочек в день, пока не отниму от груди.
— Правильно.
Я поднялся наверх и пустил горячую воду. Это ж надо, целую неделю! Что прикажете мне делать без нее?
Когда мы улеглись в постель, я спросил, нельзя ли перекатить Иеремию в его комнату, хотя бы ненадолго. Зора заколебалась, но все же согласилась. Честное слово, даже не знаешь с чего начать, если не спал с женщиной чуть ли не три месяца. Я и не знал, встанет ли Тарзан, но он прямо-таки порадовал меня. Но Зора все испортила.
— Фрэнклин, ты меня раздавишь, я дышать не могу. Ты всей тяжестью на меня навалился. Ты бы хоть сбросил часть.
— Что это значит, бэби?
— Просто прошу тебя малость похудеть. Ты набрал несколько килограмм, сам знаешь, и я дышать не могу.
Потом заплакал Иеремия, и Зора посмотрела на меня. Даже без слов было понятно: „Мне надо идти!" Я отвалил, мой член — тоже.
Зора явно радуется поездке. А выглядит она — неслыханно! Слишком даже хороша, сказал бы я. Мне кажется, ей больше и худеть не надо. Она сейчас в прекрасной форме. Ну, конечно, Зора у нас звезда, и она имела храбрость заявить мне, что, как вернется, вступит в клуб здоровья, совсем новый и недалеко от дома. Хотел бы я знать, где это она берет деньги, но спросить не осмелился. Впрочем, если он только что открылся, там большие скидки для вступающих. Я даже проверил на всякий случай, и, честно говоря, сам бы не прочь вступить в него. Однако меня как-то угораздило ляпнуть ей, что я не хочу, чтоб она вступала в мой клуб, и теперь мне неудобно вступать в этот. Впрочем, может, все это ерунда, и надо вступить? А вдруг тут что-то не чисто? А если ее в этом клубе привлекает совсем не спортинвентарь Наутилус и хренова сауна? О, Господи, не заводись, Фрэнклин! Остынь, приятель.
За всю неделю она ни разу не позвонила. Хотел бы я знать, чем это она занимается, особенно если учесть, что у нее там постоянная нянька. Неужели совсем не скучает по мне? Ах да, у нее там Иеремия! Она только им и живет. Меня так и подмывало найти на вечер девицу, чтобы перепихнуться. Но каждый раз, возвращаясь домой с работы, я чувствовал себя настолько разбитым, что сил не было даже дойти до бара. Так что все семь дней я только и делал, что лопал тунца прямо из банки, спагетти, которое на вкус было лучше, чем мне казалось, закусывал сардинами, крекерами и вареным рисом. Вылакал еще пару бутылок „Джека Дэниэла". Вчера я полез под душ, и вдруг меня словно что-то ударило: задница у меня стала больше, чем у Зоры! Я на весы. Мать твою! Когда это я успел набрать целых десять килограммов? Ни хрена себе! Стоит ли удивляться, что Зора не горит желанием водрузить на себя такую тушу! В рабочей одежде и свитере и не видно, что я так раздобрел. А всему виной этот проклятый алкоголь; даже штукатурные плиты не помогают. Талия расплылась к чертям собачьим. То-то бабы на улице перестали последнее время оглядываться на меня. Раньше, бывало, из машин посматривали, прохожие глазели. А теперь все! Те денечки прошли. Ну нет! Да чтоб я, Фрэнклин Свифт, превратился в тушу жира, когда моя баба, родив ребенка, уже снова сияет как звезда! Дудки!
За день до приезда Зора позвонила.
— Я очень соскучился, милая.
— Я тоже соскучилась, Фрэнклин. Кто-нибудь звонил мне?
— Кто, например?
— Ну, дама по имени Джей Джей.
— Нет. А кто это?
— Приеду, расскажу. Люблю тебя. До завтра.
Я уж постарался, чтоб в доме не было ни соринки и она не могла ни на что пожаловаться. Я никак не мог сосредоточиться на работе: все время думал о ней. А после ленча я серьезно промахнулся. Кто-то пустил по кругу бутылку, и я приложился. А потом, сделав перекур, сбегал через дорогу и купил еще один пузырек. К двум часам у меня уже двоилось в глазах. А потом плита этого Шитрока выскользнула у меня из рук, я упал на спину, а она мне прямо по колену. Конец. Идти я не мог.
Даже не помню, кто довез меня в приемную „Скорой помощи", а уж как до дому добрался, просто ума не приложу. Знаю только, что проснулся в своей постели, нога в гипсе, а надо мной склонилась Зора.
— Фрэнклин! Что с тобой произошло? — спрашивает она, положив ко мне Иеремию. Ко мне! Она положила его мне под бок.
— Я получил травму на работе, бэби, и я очень, очень скучал без тебя. Я так скучал!
Она обошла кровать и обняла меня. Потом стала покрывать поцелуями мое лицо.
— Ты действительно цел, Фрэнклин, правда?
— Даже не знаю, милая, даже не знаю.
— Я тебе чем-нибудь могу помочь? У тебя что-нибудь болит? Как твоя нога?
— Вон там, — показал я, — вон там.
— Не подложить ли туда подушку?
— Да, — пробормотал я, — подушка — это хорошо.
— Ты голоден. Тебе обезболивающее давали?
— Да, я уже принял. Иди сюда. Приляг рядом и согрей меня.
Она отнесла Иеремию в кроватку и, вернувшись, легла рядом со мной. Она снова обняла меня, а я положил голову между ее грудей. Я тяжело вздыхал и зарывался головой все глубже и глубже.
