Крик души (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна (книга бесплатный формат .TXT) 📗
— Ты можешь нормально разговаривать?! — не выдержал он, сжимая руки в кулаки.
— Не с тобой, — бросила она и, круто развернувшись, двинулась в сторону двери.
Руки Антона задрожали, сжались, больно впиваясь ногтями в кожу ладоней, и он, не ожидая от себя подобной молниеносности и резкости, стремительно вскочил со стула и схватил Дашу под локоть, яростно развернув к себе. Грудь вздымалась, он тяжело дышал через нос, с силой втягивая в себя не воздух, а едва уловимый аромат ее духов.
Девушка застыла, опешив, и недоуменно взирала на него снизу вверх широко распахнутыми глазами.
— Что за…?
Попыталась вырваться, упершись кулачком ему в грудь и вырывая из захвата локоть, но Антон сильнее стиснул ее руку, нависая сверху каменной глыбой.
— Думаю, тебе стоит поучиться, — сквозь плотно сжатые губы выдохнул он ей в лицо, наклонившись к ней так низко, что ощущал аромат цветов, исходивший от ее кожи. Да он с ума сходит, к чертям!
— Тебе тоже, — выдала она, почти выплюнув эти слова.
Ее подбородок гордо взметнулся вверх, черные глаза окатили презрением, смешанным с обвинением.
Воздух накалился до такой степени, что его можно было поджечь, лишь чиркнув спичкой. Но он ее так и не отпустил, лишь крепче стиснул пальцы на ее руке, зажимая в стальных тисках.
— Отпусти меня, — жестко выдавила Даша, горя гневом глаз и дрожа крупной дрожью. — Сейчас же.
Голос ее был тих, спокоен, сдержан и ровен. Настолько безэмоционален, что Антон сдался. Отпустил ее, разжав кольцо своих горячих рук. А когда девушка, ощутив свободу, стремглав выскочила из кухни, не бросив на него короткого взгляда, и через минуту послышался звук захлопнувшейся входной двери, Антон, грубо и грязно выругавшись, задрожав всем телом, со всей силы ударил кулаком по столу, словно вымещая на нем свою злобу. И, закинув руки за голову, опустился на стул, сильно зажмурившись.
Его бесила ситуация, в которой он оказался. Ловушка, в которую сам себя загнал. И эта девчонка… она не старалась, она даже и не думала ему помогать! Она его тоже бесила, выводя из себя.
Он не знал, что с ней делать. Он никогда не общался с людьми, которые так сильно его… ненавидели. А Даша именно его ненавидела, презирала, испытывала неприязнь, брезговала общением с ним, как с кем-то недостойным. И это его неожиданно задевало, коробило. Не то чтобы ему было не все равно, что она испытывает по отношению к нему, у них обоих были свои причины друг друга на дух не выносить, но ее открытое презрение… раздражало. По меньшей мере.
Он почти весь день промотался по городу, вместо решения дел, которые взялся вести, думая о том, как быть с ней, со своевольной, упрямой, вызывающе гордой, сильной девочкой, ставшей теперь, если не центром, то значительной частью его жизни.
Лишь во второй половине дня, видимо, решив окончательно себя извести, сел за отчеты и дела, а потому освободился лишь в половине седьмого, когда секретарша Наташа запросилась домой. Он ее отпустил, сам же остался работать до восьми, терзая мозг чем угодно, только не мыслями о той, что ждала его в доме отца. И ему почти это удалось.
Вернулся домой поздно вечером, и, открыв дверь своими ключами, неожиданно стал невольным свидетелем того, как Даша, потянувшись к зазвонившему мобильному телефону, заговорила с кем-то весьма откровенно и открыто.
Ему бы заявить о своем присутствии, показаться, выйти к ней, но…
Дыхание замедлилось, а потом и вовсе остановилось.
Поспешно спрятавшись за шкафом, как застигнутый на месте преступления воришка, Антон замер.
— Да, мы говорили, еще вчера, — сказала девушка, тяжело выдохнув и, не замечая Антона, подошла к окну. — Вроде бы все прошло хорошо, я же тебе говорила, — вновь вздохнула. — Нет, я сегодня не приеду, не смогу, он опять ночует у меня, — нахмурилась, словно разозлившись. — Нет, я не боюсь! Почему я должна бояться?! — втянула в себя воздух, скривилась. — Он дома… — обернулась, но так и не заметила его присутствия, но все же предложила собеседнику: — Давай потом поговорим об этом, хорошо? Приедешь за мной завтра? К школе? Хорошо. Я буду ждать. И я тебя. До завтра.
И отключилась, с тяжелым вздохом прислонившись к стене и закрыв глаза.
А Антон, слушая пульс, колотившийся в висках, вдруг неожиданно для себя принял решение.
Глава 19
Она избегала его, хотя и желала уверить себя в обратном. Но стоило признаться, Даша не хотела с ним встречаться. И не просто встречаться, но даже видеться; сегодня она убедилась в этом совершенно точно. И вовсе не потому, что боялась, его самого или грубых слов, которыми он мог бы ее одарить, нет, себя она научилась защищать уже давно, и теперь ему не удалось бы просто так вывести ее из себя.
Но ее раздражало и выводило из равновесия, что каждая их встреча сулила новую ссору, скандал, опять новое выяснение отношений, построенное на старых обидах.
Она научилась игнорировать Маргариту Львовну, в последние годы вообще перестала обращать на ту внимание, она не воспринимала близко к сердцу ее слова, колкие фразы и ядовитые замечания, пропускала мимо ушей явные оскорбления и ухищренные растления. Ей было все равно, что думает, говорит, делает эта женщина, девушка просто жила с ней под одной крышей, — не более того. Даша сносила ее присутствие, терпела, мирилась, уживалась. Она привыкла к ней.
Но Антон… этот… уже не парень, а мужчина, мнимо невозмутимый, холодно серьезный и мрачный, кажется, повзрослевший морально, а не только изменившийся внешне, он был ей непонятен.
Ей было неприятно, неуютно рядом с ним. Она чувствовала себя не в своей тарелке, хотя внешне и не показывала своей незащищенности. Но ее сердце колотилось в груди так резко, что она с раздражением слушала его стук, надеясь лишь на то, что этот незнакомый мужчина, который предстал перед ней спустя четыре года, не заметит ее волнения, скрытого за кажущейся неприступностью и невозмутимостью.
И она, кажется, смогла задеть его эго. Именно своим внешним спокойствием. Не потому ли он, с виду рассудительный, хладнокровный и замкнуто неприступный, тот, каким она встретила его на кладбище, взорвался, вспыхнул, как поднесенная к огню спичка, стоило ей проявить собственное хладнокровие?!
Она испугалась этого всплеска, хотя и не показала внешне своего изумления. За четыре года она научилась скрывать эмоции, чтобы не быть уязвленной еще и за их проявление. Но когда вспылил Антон, когда, вскочив с кресла, метнулся к ней, сверкая искрами глаз, она испугалась. Что-то в этом было… неправильное, нелогичное, какое-то… чужое. Или же давно забытое.
Но и тогда она казалась сдержанно спокойной и терпеливой, в то время как он находился в состоянии зажженной спички, поднесенной к фитилю пороховой бочки. И она чувствовала, словно кожей ощущала напряжение, сквозившее в воздухе в те мгновения, оно сотнями оголенных проводов касалось сути ее души и превращало холодную сталь в послушный кусок воска, расплавленного на огне.
Она трепетала, внутренне сжималась в обжигающий комок оголенных нервов, боясь сдаться, выйти из себя, сорваться или накричать, высказать вслух свою обиду, боль, обвинение. Кричащая боль рвалась из нее, желая оказаться на свободе, заявить о себе, обвинить и унизить противника и обидчика. Но гордость девушки была слишком велика, чтобы жаловаться, кричать или снизойти до проклятий и обвинений. Она обещала не просить о помощи. И не попросит! Не у него.
Он приехал. Зачем? Вернулся. Вновь ворвался в ее жизнь. Впервые за четыре года глухого молчания и немого равнодушия опять оказался рядом с ней, желая снова перевернуть ее жизнь.
Почему раньше не дал о себе знать? Почему ни словом не сообщил о том, что вернулся в Россию? А ведь вернулся! Уже два года жил в столице и работал юристом в одной из преуспевающих юридических компаний. Но и об этом она узнала из газет и журналов, подсунутых ей Лесей.
— Вот, — сказала подруга, со злостью бросая журнал Даше на колени, — твой опекун вернулся!
