Пугливая (ЛП) - Сен-Жермен Лили (книги серии онлайн TXT) 📗
Он замолчал. Затем откашлялся и полушепотом добавил:
— Похоже, дела плохи.
У меня шла кругом голова, пока я пыталась осмыслить происходящее. Стоящий рядом Дэймон делал то же самое. Глядя перед собой пустым взглядом, он потёр рукой челюсть. Как такое могло с нами произойти?
— Мне очень жаль, — повторил доктор.
Меня затошнило. Рука сильно горела в том месте, где ее сжимал Дэймон. У меня и так был ожёг, и теперь его прикосновение превратилось в пытку.
В тот момент я ничего не слышала. Я сосредоточила все свое внимание на боли в пальцах, на обожженной коже, со всей силы сдавленной Дэймоном. Это было довольно странным утешением, но боль меня отвлекала.
«Хуже и быть не может, — все время думала я. — Хуже этого уже ничего не может быть».
Я ошибалась.
***
Я помню, как на следующее утро Крис, помощник шерифа Ган-Крика и друг Лео, уводил Лео в наручниках. И когда коридор стал таким длинным? Казалось, он тянулся бесконечно. Дэймон привлёк меня к себе, обхватив за плечи, и я прислонилась к нему. Совершенно потрясённые и уставшие от борьбы, мы с ним смотрели, как Крис уводил Лео. Они шли и шли, пока не превратились в маленькие точки, а потом и вовсе не скрылись из виду.
«Это всё из-за меня», — снова и снова твердила себе я.
Когда в реанимации я держала маму за руку, на её лицо уже легла печать смерти. Она все еще держалась, и врачи говорили, что не могут дать точных прогнозов, пока не спадёт отек мозга, но она уже умерла. Теперь я это понимаю, когда пробуждаю и ворошу эти воспоминания, когда срываю восковую пелену отрицания и надежды, которая тогда затуманивала моё сознание.
Сейчас, глядя правде в глаза, я могу сказать вам, что моя мать, упокой Господь ее душу, покинула своё тело в тот момент, когда машина Лео рухнула в реку, и ее ставшее неуправляемым тело врезалось в переднюю панель.
В тот день перед тем, как уйти на работу, я поругалась с Лео. Накричала на него из-за какого-то пустяка, а затем в бешенстве убежала, оставив его на автостоянке со сжатыми кулаками и этой ужасной тоской, с этой жаждой в глазах, которая со времен Карен так никуда и не делась. Сейчас я уже даже не помню, из-за чего мы поругались. Наверняка из-за чего-то дурацкого и такого незначительного, что я давно об этом забыла.
И вот я его разозлила, он напился, залез в машину и вместе с моей сидящей на пассажирском сидении матерью протаранил защитный барьер и рухнул в реку.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Лео
Настоящее время…
Как ни странно, в тюрьме «Лавлок» крайне мало любви. (Здесь игра слов. Название тюрьмы (love lock — англ.) дословно означает «замо́к любви́» — висячий замок, который символически воплощает чувства влюблённых и молодожёнов друг к другу и выступает залогом их верности – прим. пер.)
По крайней мере, не той любви, которой бы мне хотелось. А такой, какую пытается излить на тебя твой сокамерник, когда ты впервые туда попадаешь. Некоторые из здешних обитателей сидели в тюрьме не одно десятилетие. Им уже давно не принципиально, во что засовывать свой член.
Только не мне. Может, я и не самый здоровый парень по сравнению с некоторыми здешними заключенными, зато шустрый. Когда я был маленьким, мой дед научил меня драться, и с тех пор я не проиграл ни одного боя.
Что чрезвычайно полезно в подобном месте. Потому что меня очень устраивает неприкосновенность моей задницы.
— Бентли! — рявкает из-за двери камеры охранник.
Я закатываю глаза, соскальзываю с нижней койки и встаю на ноги. В этой камере, расположенной на шестом этаже тюрьмы «Лавлок» со мной живут ещё трое парней, и то, что у меня здесь лучшая кровать, больше всего сигарет, и меня ни разу не тронул ни один зэк, вовсе не случайность.
Другие заключенные узнали обо мне сразу, как только я сюда прибыл, чуть меньше восьми лет назад. Какой-то мудила пытался сделать меня своей сучкой. Я выколол ему глаз зубной щеткой. Теперь мы зовем его Одноглазый Эл. Люди в «Лавлоке» знают, кто такой Лео Бентли, и не связываются со мной.
Не спеша подойдя к охраннику, я вынимаю из-за уха сигарету. Здесь запрещено курить, но правила созданы, чтобы их нарушать, так ведь? Грёбаные охранники в этой тюрьме не лучше заключенных. А иногда и хуже.
Сквозь маленькое отверстие в двери мне машет конвертом Мартинес, один из наименее раздражающих надзирателей. Мое сердце на мгновение замирает.
Это письмо от Кэсси? Она наконец-то ответила на одно из тех писем, что я писал ей всё время, пока торчал в этой дыре?
Но затем я вижу на лицевой стороне конверта официальный шрифт, и моя надежда тает. Конечно, это не от нее. Скорее всего, это из комиссии по условно-досрочному освобождению. Чудес я не жду. Когда ты везёшь на своей машине жену шерифа и, упав с моста, практически ее убиваешь, люди не слишком-то благосклонно относятся к твоему хорошему поведению, даже если технически она всё ещё жива. Моё поведение безупречно. Из-за пропавшего глаза Эла на меня так никто и не донёс, а он утверждал, что сделал это сам. Не думаю, что ему хотелось на меня стучать, вдруг, пока он не видит, я лишу его и другого. Ха! Боже. У меня ужасное чувство юмора.
— Хорошее поведение, — закатив глаза, говорит Мартинес. — Обалдеть, Бентли. Ты и впрямь их одурачил.
Я крепко сжимаю в руке письмо.
— А?
Мартинес кивает подбородком на зажатый у меня в ладони конверт.
— Досрочное освобождение за хорошее поведение. Тебе есть куда пойти, мальчик?
Забавно, что он называет меня мальчиком, потому что мне уже двадцать пять, и я давным-давно не мальчик. От дерьмовой жизни быстро взрослеешь. Если попав в тюрьму, ты еще не мужчина, то ты, черт возьми, точно им станешь, когда выйдешь.
— Э-э..., — я не могу связать и двух слов.
Такое чувство, что из меня только что вышибли всё дерьмо. Когда я вскрываю письмо и пробегаю глазами распечатку, то едва могу разобрать, о чем в ней говорится. Может, оно написано по-китайски, кто знает. Не потому, что я не умею читать — в школе я был круглым отличником, хотя и доставлял хлопот своим учителям — просто я не могу поверить в то, что сказал Мартинес.
Наконец-то я сваливаю из этой дыры.
Я получил условно-досрочное освобождение.
Кэсси. На мгновение я представил себе ее. Как я её целую. Трахаю на заднем сиденье моей машины, посасываю ей шею, слыша, как она тихонько стонет подо мной от удовольствия. То, как при взгляде на меня раньше загорались ее глаза.
Но потом я вспоминаю, как видел ее в больнице, в последний раз перед тем, как меня арестовали и бросили мою жалкую задницу в тюрьму. Когда наши взгляды встретились над ее впавшей в кому матерью, глаза Кэсси уже не загорелись. Господи, Кэсси, если бы ты только знала, как, черт возьми, я сожалел обо всём, что сделал.
****
В субботу я отсюда сваливаю. Через три дня.
В глубине души я чувствую, что не готов. И даже если мне жутко хочется выбраться из этого клоповника, проблема в том, куда я отсюда пойду. Я уже подумываю о том, не зарезать ли здесь кого-нибудь, чтобы мне не возвращаться в Ган-Крик и не встречаться с Кэсси и шерифом Кингом.
Напротив меня сидит охранник Рэмзи, тощий мужик лет пятидесяти в очках с толстыми стёклами и с пигментными пятнами на руках. Он выглядит не лучше, чем я себя чувствую, и это о многом говорит.
Если ты сдашься, или если тебя здесь долго продержат, то это место тебя сломает. За вождение в нетрезвом виде, повлекшее тяжкие телесные повреждения, меня приговорили к девятнадцати годам. Поэтому тот факт, что сейчас меня освобождают условно — это гребаное чудо. Я ещё не отсидел и половины срока.
Что касается удачи, я почти исчерпал лимит, но в моем случае единственным проблеском надежды оставалось то обстоятельство, что, хотя моя тупая, обдолбанная задница и слетела с дороги в реку на огромной скорости и с не пристёгнутым пассажиром, у меня всё же оказалось абсолютно чистое досье. Ни одного привода.
