Антистерва - Берсенева Анна (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Вы взяли все, что хотели? – уточнила экономка, когда Лола задвинула зеркальную створку шкафа. – Или пройдете еще в гардеробную?
– Я взяла все, что мне необходимо. Если бы я взяла то, что хотела, то ушла бы голой. Алла Гербертовна, мне надо подняться в мастерскую. Туда вы тоже пойдете? – насмешливо поинтересовалась Лола. – По-моему, куклы – не такая большая ценность для господина Кобольда, чтобы вам необходимо было их охранять.
Экономка не ответила – поднялась за ней в мансарду молча.
Лола ожидала, что хотя бы в мастерской почувствует что-нибудь вроде трепета душевного. Все-таки она провела здесь лучшие свои в этом доме часы, неужели и это не значит совсем ничего?
Она подошла к шарманке, повернула тугую рукоятку. Кукольный домик ожил – влюбленные принялись целоваться, пьяница опрокинул рюмку… Но одного оборота было мало: жизнь замерла, едва начавшись, и фигурки застыли, словно застигнутые врасплох какой-то беспощадной силой.
– Роман просил, чтобы вы его дождались, – произнесла Алла Гербертовна; Лола вздрогнула от неожиданности этого постороннего вмешательства в только ею ощутимую жизнь. – Он прилетит завтра.
– Просил? – усмехнулась она. – Может, он еще и рыдал в телефонную трубку?
– Он не рыдал, но говорил тем тоном, которого от него максимально возможно ожидать. Не слишком ли многого вы требуете от жизни, Лола?
– Алла Гербертовна, не знаю, заметили ли вы: я не требовала от жизни с ним ничего, – изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно, сказала она. – Мне трудно объяснить вам, что произошло. Едва ли мои претензии повысились. Видимо, я просто взглянула на свою жизнь иначе. И я, знаете ли, даже благодарна ему за то, что он позволил мне это сделать.
– Вы собрались полностью? И едете к Альбине? – уточнила экономка.
– Да.
– Она не сможет вас принять.
– Неужели?
– Она погибла. Разбилась на машине.
Это прозвучало как гром. Среди хотя и неясного, но до сих пор казавшегося понятным неба.
– Как… разбилась?.. – Лола почувствовала, что у нее холодеют щеки.
– В этом нет ничего удивительного. Она часто ездила пьяной, да и трезвая всегда лихачила. Мало дорожила своей жизнью. Впрочем, как большинство одиноких людей. Так что вам надо будет вести себя за рулем поосторожнее. Или вы уходите не в одиночество? – спросила экономка.
Алла Гербертовна всегда разговаривала с ней так, будто хотела то ли оскорбить, то ли унизить. Сначала это приводило Лолу в оторопь, потом она перестала обращать внимание. А теперь эта вежливость в сочетании с плохо скрываемым презрением оказалась даже спасительной: подействовала, как вовремя вылитое на голову ведро холодной воды.
– Я не собираюсь ездить за рулем, – ответила она.
Голос все-таки прозвучал глухо: слишком жесткий комок стоял в горле.
– Но ведь «Ауди» записана на вас. И никто не запрещает вам ее забрать.
– До свидания, Алла Гербертовна, – глядя не на нее, а на замерших кукол, сказала Лола.
Сидящий у лесницы гном взглянул на нее снизу вверх. Перламутровые глаза, как обычно, ничего не выражали.
«Страшная скука, Лолка», – вспомнила она.
Страшная скука жизни кончилась такой же скукой смерти; Лола чувствовала это так ясно, как будто Бина умерла при ней.
Ей хотелось спросить, как это произошло, когда, но спросить было некого.
Она не отпустила такси – знала, что соберется быстро.
– Куда едем, барышня? – поинтересовался водитель.
Он смотрел весело – был доволен, что прибыльная поездка из Шереметьева продолжается так долго, а значит, будет оплачена дополнительно.
– В Москву.
Она не знала, куда едет. Это надо было решить, и решить теперь иначе, чем в прошлый раз.
– У вас есть телефон? – спросила Лола. – Не волнуйтесь, я заплачу за звонок.
– Да ладно! – великодушно хмыкнул водитель. – Звоните, если недолго.
Она помнила телефон Ермоловых наизусть, хотя ни разу за два года им не позвонила – только послала почтовым переводом деньги, которые Матвей давал ей на дорогу. По адресу, который тоже помнила наизусть, – улица Малая Дмитровка…
– Здравствуйте, – сказала она в трубку. – Это Лола. Елена Васильевна, ваша…
– Тетушка! – вдруг заорала трубка. – Здравствуй, ты наша тетя! Ты куда пропала, а?
И, услышав эти родные, с детства знакомые интонации, от которых, когда они звучали в папином голосе, всегда становилось понятно, что все будет хорошо, потому что он с тобой, – Лола заплакала.
С того дня, когда она впервые вошла в этот дом, прошло всего два месяца, но Лоле казалось, что она знает об этом доме все. Не то что даже знает, а как-то… чувствует его, словно прожила в нем всю жизнь.
Она не понимала, с чем может быть связано это странное чувство, но оно было таким отчетливым, что сомневаться в нем не приходилось. Оно было из тех чувств, которые возникали у нее внутри редко, но ярко, как прозрения. Лола помнила все случаи, когда это происходило в последние два года. Когда она почувствовала, что невменяемый Мурод хочет ударить Матвея ножом. Когда таджичонок подсунул наркотик в карман Кобольду. Когда Иван Леонидович Шевардин сказал, что стал космонавтом из любопытства, и она поняла, что это правда, потому что интерес к жизни горел у него в глазах.
И вот теперь она точно так же чувствовала жизнь дома, в котором родился ее отец.
Матвей не обманул, когда сказал, что все здесь осталось таким же, каким было когда-то. Сам-то он просто знал об этом от бабушки Антоши – от папиной родной сестры, представить невозможно! – а Лола вот именно чувствовала это, глядя на каждую старинную безделушку, стоящую в кабинете на широком столе из карельской березы.
Ей говорила об этом глиняная посеребренная птица – Анна сказала, что это Сирин и что он сделан в начале двадцатого века каким-то очень известным скульптором.
И музыкальная шкатулка – в ней было много красивых и сложных мелодий, а одна была совсем простая, но она-то и говорила сердцу больше всего.
И держатель для бумаг, сделанный в виде двух сложенных ладоней с тонкими, нервными пальцами.
И даже плоская, как платок, фаянсовая пепельница, украшенная непонятными рисунками.
– Это на ней ребус нарисован, – объяснила про пепельницу Анна. – Какой-то старинный ребус. Все в доме знают, что он означает, кроме меня. Матюшка в восемь лет разгадал, а я и в сорок два не могу.
– А я знаю! – воскликнула Лола, приглядевшись к рисункам. – Здесь написано, что…
– Ленка, молчи! – завопил Матвей; он незаметно вошел в кабинет в самый разгар беседы. – Хочешь, чтобы я мамульке шампанское проспорил? Она говорит, что разгадает, а я говорю, что нет. Вот и пусть развивает абстрактное мышление. Зря она, что ли, у нас искусствовед?
И взглянул на Анну так, что у Лолы защипало в носу. Ей никогда не хотелось иметь детей, она даже представить не могла, что они могут у нее быть, но при виде того, как Матвей, который сразу стал ей роднее некуда, смотрит на свою маму, она почувствовала, что у нее замирает дыхание.
– Все-таки я этого никогда не пойму, – сказала Анна.
– Чего – этого? Ребуса? – переспросил Матвей.
– Почему мы про Василия Константиновича не знали, вот чего. Ну хорошо, он уехал, когда бабушка Антоша младенцем была, но потом-то!.. Почему ее мама даже не сказала ей, что у нее брат есть? И почему он ни разу не приехал? Все-таки родительский дом…
– Он приезжал, – помолчав, сказала Лола. – Два раза. Один раз сразу после войны, а второй – уже со мной. Мне тогда шесть лет было.
– Но как же это?.. – ахнула Анна. – Тебе шесть, Сереже, значит… Да уже Матвей даже был, не то что Сережа! И почему же мы все…
– Мы не заходили, – объяснила Лола. – Поэтому вы нас и не видели. Мы под окнами постояли и ушли.
– Вот, елки, поэт Некрасов, размышления у парадного подъезда! – сердито хмыкнул Матвей. – Ты не обижайся, Лен, но папа твой… неправильно себя повел.
– Он считал, что правильно, – снова улыбнулась она. – Он сказал: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?
