Лунные грезы - Николсон Кэтрин (первая книга TXT) 📗
Корри начала петь в полную силу впервые со дня появления на этой сцене… Жалобная, печальная, обманчиво простая мелодия наполнила воздух. Корри несло на волнах музыки. Она точно вырезала каждую ноту из драгоценного камня и бросала в публику, вкладывала все, что имела, в тоненькую нить звука. Как она мечтала исполнить что-то настоящее, перейти от мажора к минору, показать мощь своего голоса, широту диапазона, уникальность тембра. Рассыпать переливы оттенков.
Пианист вдохновенно аккомпанировал; в зале было тихо, как на кладбище. Никто не мог понять, свидетелем чего только что стал – рождения или похорон. Голос звучал то флейтой, то кларнетом.
– Зима обязательно наступает, – вещал он, – Тьма неизменно приходит. И никто от этого не защищен. Одиночество может стать уделом каждого.
Корри понимала, что всегда будет жалеть о том, что сделала. И когда наконец уложила последнюю ноту в могилу, увидела, что посетители перестали есть и пить. На лицах было одинаковое выражение – потрясения, ярости, сознания потери. Как будто все эти люди только что обнаружили, что кто-то стянул их бумажники. Управляющий вряд ли будет доволен: за все это время – ни одного заказа!
Но сейчас Корри было все равно. Наконец-то она избавилась от тоскливой рутины, сделала то, что так давно желала. И теперь ей стало тепло. Нервный жар поднимался из глубины желудка к кончикам пальцев. Крупные капли пота выступили на лбу, смыв белила. Но девушка снова шагнула вперед.
– «Я прекрасно обойдусь без тебя».
О, люди лгут друг другу ничуть не больше, чем себе!
Корри глубоко вздохнула. Все до сих пор так жестоко подавляемые чувства и эмоции бурным потоком захлестнули ее. Они не забудут то, что она собирается сказать сегодня! Не смогут.
И когда она закончила, поняла, что была права. Никто не шевельнулся, никто не захлопал. Пианист незаметно вытер лоб. И кажется, месье Грассе снова серьезно озабочен.
В этот момент в зале появился новый посетитель. Мужчина в белом осторожно пробирался между близко стоявших столов. Черты лица расплывались в чересчур ярком свете ламп. Голова Корри закружилась. Отчего она так старается рассмотреть вошедшего?
Фразы из песен отзывались эхом в голове, и на миг Корри показалось, что она еще поет. Девушка покачнулась; огни слились в огромное фосфоресцирующее сияние. Мужчина стоял у самой сцены, не двигаясь, глядя наверх. Приятели за столиками окликнули его. Он нахмурился. Слегка похож на Гая де Шардонне. Вопреки всякой логике Корри на минуту пожалела о том, что он пришел слишком поздно и так и не услышал ее пения. Потом тьма поглотила ее. Потеряв сознание, Корри рухнула на пол.
– Она больна. Потрогайте лоб, у нее жар!
– Пошлите за доктором.
– Принесите воды.
– Что с ней?
– Говорю вам, ей плохо! Зовите врача!
– Вот вода, что с ней делать?
– Дайте мне. Да где же этот чертов доктор?!
Корри лежала неподвижно, смутно, словно издалека слыша взволнованные голоса. Хоть бы они замолчали. Не нарушали ее покоя. Так хорошо, так уютно лежать, ни о чем не думая. Но кто-то дернул ее за руку.
– Бесполезно. Она в обмороке.
В лицо ударила струя холодной воды, и девушка, очнувшись, попыталась встать:
– Осторожнее с боа!
Если вода попадет на перья, все пропало.
Кто-то успокаивающе похлопал ее по плечу:
– Не волнуйтесь, врач сейчас будет.
– Нет!
Девушка начала вырываться. Медики ей не по карману – они вечно дерут целое состояние за срочные вызовы! Но перед глазами все завертелось, и Корри снова припала к таким надежным доскам сцены.
– Ради Бога, опустите занавес! – раздался панический голос управляющего.
Ну все, это конец. Ее уволили.
Корри разлепила ресницы. Интересно, ей никогда еще не приходилось разглядывать человеческие ноги под таким углом. Остается надеяться, что никто на нее не наступит.
– Прочь с дороги!
Какой повелительный голос! Это, вероятно, доктор. Корри хотела запротестовать, но не было сил открыть рот. Голова кружилась все сильнее, хотя девушка не двигалась. Щека прижалась к какой-то хорошо пахнувшей гладкой ткани. Сквозь сомкнутые веки пробивался яркий свет. Голова почему-то казалась распухшей, неимоверно огромной, но в ней не умещалось ни одной связной мысли. Однако Корри удалось рассмотреть, что ткань, к которой она так доверчиво прильнула, была белой с черными разводами от размазанного грима.
Корри с трудом подняла голову. Не хватало ей еще счета из химчистки!
– Отпустите меня. Все прошло.
– Заткнись, – мягко приказал странно знакомый голос.
Какой грубиян! Но у нее все равно нет ни сил, ни энергии поставить его на место.
Только почувствовав дуновение холодного ноябрьского ветра, Корри поняла, что находится на улице.
– Куда вы меня везете? – пробормотала она с усилием.
– А где бы ты хотела очутиться?
Все тот же тон, уверенный, почти резкий, но вселяющий непонятное спокойствие. Щелкнула дверца автомобиля, Корри оказалась на переднем сиденье, закутанная в пушистое мохеровое покрывало с яркими, сочными разводами, совсем как волшебный ковер. Наконец-то она согрелась. Сквозь затемненное стекло в крыше автомобиля виднелась россыпь звезд. И луна, бледная и недосягаемая. Зимняя луна…
– Куда-нибудь… – попросила она, плотнее закутываясь в одеяло, – куда-нибудь, где тепло.
И тут же заработал мотор. Корри, стараясь не смежить веки, рассматривала водителя. Как выглядят волшебники? Даже в темноте ей почему-то чудилось, что незнакомец немного похож на Гая. Но ведь она просто не помнит лиц других мужчин, имевших несчастье родиться не Гаем де Шардонне. С той роковой ночи она страдала чем-то вроде слепоты.
Корри блаженно откинулась на спинку. Непонятно почему, казалось вполне естественным и правильным ехать куда-то сквозь морозную ночь с человеком, слегка напоминавшим Гая де Шардонне. Она попыталась сообразить, в чем причина, но, обессилев, заснула. И проснулась только однажды, чтобы увидеть, как они мчатся с ужасной скоростью в неведомое. Сосны, прямые, устремленные в небо, черные и суровые, обрамляли дорогу. Но луна по-прежнему плыла по небесам, такая же невесомая, легкая, как сама Корри. Девушка не имела понятия, который час, кто она и где. И снова заснула, и видела во сне, что скачет на огромном вороном коне по полям нарциссов.