Полтора метра счастья (СИ) - "AlmaZa" (серии книг читать бесплатно .txt) 📗

— Заказать, чтобы где-то похитили и убили ребёнка, которому нет ещё и полугода?

— В странах Азии и Африки от голода и антисанитарии умирает тысячи детей, рождающихся вполне здоровыми и крепкими. Они так и так умрут, какая беда, если их непродолжительная жизнь оборвётся на год раньше, чем оборвалась бы и так? — Дэниэл, не найдя слов, опустил руки на колени. Обмозговав услышанное, он изрёк:

— Хим, ты ёбнулся?

— Я никогда не отличался человеколюбием, разве это новость? Я люблю животных, но не людей.

— Ты понимаешь, что такая позиция противоречит долгу золотых?

— Разве? Я не заставляю никого страдать, я предлагаю улучшить жизнь ребёнка из благополучной семьи, у которого все шансы на счастливое и обеспеченное будущее, за счёт того, что прекратится пытка существования какого-нибудь вечно хотящего есть младенца, у которого уже десять братьев и сестёр, чья мать даже не в курсе, сколько их точно, а отец и вовсе не способен обеспечить даже половину из них хотя бы дневной нормой хлеба. В каком месте моя позиция нарушает стремление к благоденствию и гармонии?

— В самом своём основании. Ты предполагаешь насильственную смерть ребёнка.

— Я предполагаю, а Бог располагает. Где ты видел совершенно естественные смерти? В них всех есть уродство предрешённости и мрак безысходности. Конечно, умереть от ужасных колик в пустом желудке или медленной потери жизнеспособности намного гуманнее, чем укол, наркоз и сон, переходящий в вечность.

— Тебя что, Дракон покусал?

— Кстати, именно он услугу по добыче почки совершит быстрее и качественнее других, я думаю.

— Или он тебя купил?

— Разумеется, всю жизнь был падок на деньги и вот, нашёл случай продаться Джиёну.

— Я не собираюсь влезать в долги к Дракону. Знаешь, что он потребует взамен? Хисуи, Лео или Джереми. Пошёл он на хер, даже если он самый оперативный и лучший торгаш органами. Я не буду с ним связываться.

— Даже ради Сандры?

— Я не возьму такой грех на душу. Кем я буду? Ради себя, своего ребёнка, убью чужого? Где в этом всём моя золотая сущность отразится? Ты сам говорил, что я пример для вас всех, чему я научу молодых золотых, если покажу, что ради своих интересов можно губить других людей? — Химчан допил свой чай и, вытерев губы салфеткой, стальным взглядом окатил кузена:

— Ты предлагал мне, кажется, забрать бразды правления, принадлежащие мне по рождению? Если ты всё ещё готов на это — я согласен. Моя душа возьмёт на себя любой грех, какой твоей не по силам. Если это спасёт мою племянницу, если это подарит покой Рин — я могу быть золотым наполовину.

— А на вторую кем? Земноводным?

— Моя вторая половина — маска красного цвета, и за ней иногда очень удобно прятать всё, что требуется.

* персонаж одноименной пьесы Генрика Ибсена, которого любит почитывать Химчан (в финале «Красной маски» он говорил с Тэяном о «Пер Гюнте»). Гедда Габлер — злобная и ненавидящая почти всё вокруг персона с суицидальными настроениями, ненавидящая мужчин за скучность и трусость, а женщин за саму их сущность.

Семья

Проспект Парк активно начал украшаться к Рождеству, первую ель уже поставили, наряженную и в огнях, но она была в стороне от катка, на который мы с Химом припёрлись поскользить часок. Когда было тепло, то мы прогуливались пешком до парка, но зимой, по морозу, шастать уже не так хочется, и мы полпути проделали на двенадцатом бруклинском автобусе, сохранив силы на то, чтобы кружить по льду рядом друг с другом.

В процессе катания мы то и дело брали перерыв на кофе, в застеклённом кафе, выходившем своими витринами как раз на залитую площадку. Мне очень нравилось забегать с холода в обогреваемое помещение, скидывать шапку, расстёгивать куртку, ждать, когда щёки перестанет пощипывать от мороза, смеяться беззлобно над теми, кто комично падал за окном, вдыхать аромат фастфуда. Короткими эпизодами сыпался мелкий снежок, летая в воздухе и создавая обострённое зимнее настроение, будто это крошились искры с волшебного посоха, заколдовывающие всех кого касались верой в сказки и ожиданием чудес. Чёрно-синее небо, лежавшее над занесенным парком, над не заледеневшим озером, смахивало на черничный пирог, где джем лежал на слое белоснежного крема. Эту наступающую ночь хотелось чувствовать, зачерпнуть ложкой её густоту эмоций, радости, праздника. На льду я выписывала различные фигуры и знаки, а Хим, как и положено мальчику-хулигану, катался по ним, затирая, или мешал мне заканчивать рисунок. Мы в шутку ругались и пихались, отвоёвывая свободное пространство. Он пугал меня, подсекая, и я визжала, думала, что вот-вот упаду. Но муж всегда ловил меня и я, наконец поняв, что он никогда не даст мне упасть, расслабилась и прекратила беспокоить людей вокруг своим громким пищанием.

Завершив же развлечение, мы снова вернулись в это кафе, чтобы согреться и дождаться господина Юнга с женой, которые прилетели в Нью-Йорк повидаться с друзьями и в очередной раз помочь Дэну с Херин по поводу здоровья маленькой Сандры. Та вновь поправилась, благодаря чудодейственным микстурам молодого ученого, и их с мамой выписали из больницы. Херин, не оттягивая и пользуясь моментом, поспешила устроить крестины младшей дочери, надеясь, что этот обряд как-то облегчит участь ребёнка. Столкнувшись с болезнью Сандры, она стала более верующей и суеверной, наверное, как и большинство людей, попадающих в сложные ситуации. Почему я не углубилась в религию со своим бесплодием? Я с детства обращалась к Богу, но чаще молилась своей умершей матери, веря, что она приглядывает за мной с небес. Может, стоило пересмотреть свои взгляды? Не знаю. В душе не было рвения и того, что нужно, чтобы потянуться к потустороннему, мистическому, бездоказательному. Я слишком плотское создание, единственное культурно-духовное наследие человечества, коснувшееся меня своим крылом — это моя любовь к моему неповторимому маньяку. Да на меня бы и Хим косо смотреть начал за поползновение к церквям, он от этого всего далёк. На нашей улице стоит баптистский храм, куда снуют прихожане, но мы держимся на расстоянии, как ничего не понимающие и не осведомлённые.

Крёстным отцом Сандры, конечно же, Баны позвали Джереми. Он непосредственно дарил девочке вторую жизнь, что же тут удивительного? Крёстной была какая-то подруга Херин по работе, не могла же я занять все позиции в этой роли? Правда, Джейда с Санха расстраивали, они до сих пор не определились с тем, к какой конфессии причислить сына, склоняясь к тому, чтобы он вырос и сам выбирал, буддистом хочет быть или христианином. Их демократия мне нравилась, но в связи с этим и тут я пролетала с очередным крестником. Ну и ладно, всё равно буду ему любимой и незаменимой тётей Шиллой, никуда от меня не денутся.

Мы с Химом взяли по «Самуэлю Адамсу»*, с имбирём, заказали два буррито и глядели то друг на друга, то на продолжающих кататься людей. Я любила занятия зимним спортом. Если это не лыжи. Эти доски на ногах вводили меня в транс, я теряла какую-либо способность передвигаться и превращалась в безвольную препарированную лягушку. Как выяснилось, Хим тоже ненавидел лыжи, заявив в стиле Дэна, что палки мужчина должен кидать, а не держать часами в руках. Поэтому нам никогда не приходилось ломать голову, куда идти, каток всегда был на первом месте. На втором — ледяные горки. На третьем — глинтвейн в постели перед телевизором. Почему это тоже зимний спорт? Потому что летом нормальные люди никогда глинтвейн пить не станут, а выпив его, очень тянет заниматься любовью, что, само собой, те ещё физические упражнения. В предыдущий выходной мы зарядили все части «Один дома» и разлагались до полураспада кучу часов подряд, отвлекаясь на секс, туалет, подогрев вина и снова секс.

— А не хочешь умотать на недельку из Нью-Йорка? — вдруг спросил меня Хим. Я удивленно оторвалась от пива.

— Куда?

— В Мохонк. Это предгорный отель в трёх часах езды отсюда: лес, природа, заповедные тропинки.

— Чего там ещё есть клёвого? — поинтересовалась я.