Научи меня плохому (СИ) - Риз Екатерина (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— Смотрю, выходных вам не хватило, — недовольно пробурчал Малиновский, заглянувший в кабинет. Он несколько секунд потратил на то, что наблюдал за целующейся парочкой, особое внимание уделив Пушкаревой, как та виснет на шее своего фиктивного мужа, и в итоге ощутил острое неудовольствие. Рома уже не сомневался в том, что ситуация с этим вынужденным браком ухудшается с каждым днем. Ведь если брак вынужденный, и жениться человека заставили, то он вряд ли повезет жену- шантажистку с чужих глаз, чтобы ему никто не мешал наслаждаться всеми прелястями семейной жизни. Так ведь? А Жданов не устает это делать. Да еще Пушкарева… Кто бы мог подумать, что под старомодными смешными одеждами скрывается хищница. Вон как к Андрею жмется. Без всякого стыда и стеснения, надо сказать. И губы после поцелуя не вытирает, а облизывает. Рома даже головой качнул, не удержавшись, поражаясь женской коварности. Год назад при слове «поцелуй» Катенька краснела, как помидорина, а сейчас и бровью не повела, когда он их застал. Что с ней Жданов сделал?
Встретив укоряющий взгляд Андрея, Малиновский заставил себя отвлечься от мыслей о коварности Пушкаревой, и буркнул:
— Пойдем в цех, ждут же.
— Ты прям смутился, — усмехнулся Андрей, когда они с Малиновским по коридору шли. — Аж покраснел весь.
— Это не от смущения.
— А от чего?
— От негодования! Андрюх, неужели ты не понимаешь, что она крутит тобой, как хочет?
Следующая усмешка была уже не столь веселой. Жданов под ноги себе посмотрел, потом плечом дернул, якобы равнодушно.
— Понимаю.
— И что ты собираешься делать с этим? — добавив в голос издевки, поинтересовался Малиновский.
Жданов глянул на него искоса.
— Я контролирую ситуацию.
От такого дурацкого ответа Рома аж споткнулся.
— Видел я, как ты контролируешь! — Дернул Жданова за руку, чтобы тот остановился, а когда Андрей к нему повернулся, страшным шепотом проговорил ему в лицо: — Ей нельзя верить, Палыч. Я про таких, как она, слышал. Они съедают мужиков изнутри. Забираются в твою голову, и… В общем, все плохо.
— Ромио, ты не заболел? Кажется, ты бредишь.
— Это ты бредишь! Она, вообще, не в твоем вкусе, забыл?
— Причем здесь вкус?
Малиновский вытаращил глаза.
— Как это? Это же… правда жизни.
Андрей странно ухмыльнулся ему в лицо, и направился к дверям. Оглянулся через плечо, а встретив обеспокоенный взгляд друга, махнул тому рукой.
— Пойдем уже. Что ты застыл?
— А про то, что в газетах пишут, ты ему сказал? — строгим голосом осведомилась Кира, когда Малиновский, спустя час заглянул к ней в кабинет, Амура принесла им кофе, и Рома теперь с тоской вглядывался в черную гущу на дне своей чашки. Даже подумал о том, а не попросить ли Амуру предсказать ему будущее? Ближайшее. В том смысле, что опомнится Жданов или у него мозги окончательно отшибло. Да еще Кира продолжала его мучить, и выпытывать у него подробности. Рома всерьез опасался запутаться, и сболтнуть чего-нибудь лишнее. Андрей тогда его убьет, непременно. Вот поэтому и обдумывал каждый вопрос Воропаевой со всей тщательностью. В разговоре повисали большие паузы, и Кира злилась, сверлила его свирепым взглядом. Но Рома все равно не торопился с ответами.
— Я сказал.
— А он что?
— Ему все равно, Кира.
Она стукнула по столу кулачком.
— Что она с ним сделала? Вот объясни мне!
— Как я такое объяснить могу? Это выше моего понимания!
— Она — фальшивка, Рома. Она ведь не настоящая. Стала Ждановой, дорвалась до денег и уважения, приоделась, накрасилась… И в это он влюбился? Неужели не видит?..
— Кира, я не знаю! — Малиновский торопливо поднялся. — Мне тоже все это не нравится, но сделать мы ничего не можем. — Выдержал еще одну паузу, и добавил: — Она его жена.
— Жена, — чуть слышно фыркнула Воропаева, когда за Ромой закрылась дверь ее кабинета.
Жена — это лишь слово. Что оно значит? Да ничего! Быть и казаться — вещи разные. А Кира была уверена, что Пушкарева лишь кажется любящей и уверенной в себе. Весь вчерашний вечер она посвятила чтению ее дневника. Правда, надежды узнать какую-нибудь страшную тайну, не оправдались. Записи в дневнике напоминали подростковые. Были пронизаны любовью, восторгом, томлением, присущими влюбленной девушке. Кира читала записи, сопоставляла даты и закипала внутренне все сильнее. Как Андрей мог? Тогда, с Пушкаревой? А потом приезжать к ней, и врать про поставщиков, дела, проблемы, подготовку к совету директоров? А Катя все писала и писала, страницу за страницей, про подарки и открытки, про тайные встречи и жаркие поцелуи. Про обещания Жданова… Про ее жалость к ней, Кире, и свою вину перед ней…
Она ненавидела эту женщину, за каждую строчку, за каждую страницу ее дурацкого розового дневника. За каждое сердечко, за каждое имя Андрея, с любовью выписанное на полях. Небольшое удовлетворение приносили Катины размышления о собственной не совершенности и не идеальности; Пушкарева писала о том, что Андрей не может полюбить такую, как она, и Кире хотелось кричать каждый раз, соглашаясь с ней, вот только смысла в этом уже не было. Екатерина Пушкарева, со своей неуверенностью и не идеальностью была женой Андрея, и он ее выбрал. Он целовал ее в своей машине, в каморке, почему-то не видел или не хотел видеть ее некрасивости, писал ей открытки, читая которые, Кира внутренне замирала, а после начинала плакать, а потом Жданов женился на ней. На этой обезьянке, которая никогда — никогда! — даже соперницей ей не была.
Дневник многое Кире рассказал о Кате Пушкаревой, о той, какой она была, но не смог объяснить желание и любовь Жданова к ней, и не дал ответа на главный вопрос — как от Пушкаревой избавиться. Как, черт возьми, от нее избавиться? Чтобы больше никогда не видеть, как они с Андреем возвращаются после маленького «медового» месяца, как выходят из лифта, держась за руки, смущенные, но довольные. Забыть, что он когда-то целовал эту Катю так, как ее, и больше никогда не слышать от Маргариты о том, как «они с Пашей ждут внуков, и надеются, что Андрей с Катей не увлекутся работой настолько, чтобы отложить этот вопрос на неопределенное время». Разве Кира могла подумать, что когда-нибудь услышит от Маргариты, своей главной опоры, подобные речи, в отношении другой женщины? Кажется, Жданова уже забыла, что Кира страдает и ждет до сих пор, раз так походя убивает в ней последнюю надежду.
Кира даже раскаялась, что взяла этот злосчастный дневник. Он только измучил ее. Она узнала столько всего, что принесло лишь боль. Невольно вспоминала поведение Андрея в те дни, что он говорил и как себя вел. Что врал ей, пытаясь скрыть, где и с кем проводит вечера. А их ночи? И то, что Пушкарева писала об этом? Тот вечер они с Викой провели в милиции, так неудачно попавшиеся при слежке за Ждановым, и пока она пыталась спасти
Клочкову от обвинения в неуважении к сотруднику органов правопорядка, все и случилось. Ее Андрей и Катя Пушкарева… Она даже представлять этого не хочет! Ей хватило восторженных отзывов Пушкаревой! Единственное — упоминание имени какого-то Дениса, сравнение случившейся некогда с ней неприятности и того, что происходит между ней и Андреем сейчас. И все в пользу Жданова! Хотя, кто бы сомневался.
Последние страницы дневника были нещадно выдраны, это немного удивило, Кира долго водила пальцем по испорченному переплету, цедила виски и думала… О том, почему все так. Чем какая-то Пушкарева, способная вести дурацкие девичьи дневники, смогла заинтересовать Андрея Жданова. Настолько, что тот ходит, как кот, и разве что в открытую не облизывается от довольства собственной жизнью. Почему он доволен своей жизнью, а ей, Кире, так не везет? Ведь она так старалась, столько сделала… А ведь одно время ей казалось, что этот брак рухнет, не начавшись толком. Это казалось правильным, понятным и радовало, а потом Пушкарева что-то сделала. Она опять что-то сделала! Как ей это удается?
— Катя, правда, так сказала? — Кира замерла за дверью своего кабинета, уже готовая выйти, услышав восторженный шепот Шуры Кривенцовой. Та только думала, что шепчет, говорила понизив голос, который дрожал от возбуждения.
