По высшему классу - Крэнц Джудит (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Сам не знаю, крошка. Я давно мечтал сюда приехать, а в этом году даже предпринял некоторые действия — снял мастерскую в Маре, рядом с площадью Вогезов. Назад возвращаться не хочу. Мне это место по душе. Жаль, правда, что я плохо говорю по-французски. Тебе, наверное, легко здесь. А я даже объясняюсь с трудом.
— Научиться говорить не так уж сложно, — успокоила его Билли. Она стянула с головы платок и стала поправлять примятые волосы. «Да я готова дать этому парню интенсивный урок французского арго, только бы он перестал молоть языком и затащил меня в койку».
— Ты не похожа на учительницу, — сказал Сэм Джеймисон и, к ужасу своему, почувствовал, что краснеет — проклятье всех рыжих, хотя он и считал, что избавился от него. — Ну и глупость я сказал, правда? — поспешил добавить он. — Как, собственно, должны выглядеть учительницы? Женщины терпеть не могут, когда мужчины отпускают подобные фразочки.
«Как может такая красавица тратить свою жизнь на то, чтобы учить детей языку, который, возможно, им никогда не пригодится? Как она предлагала ему свой бесценный флакон, под какой ужасной одеждой скрыла свое тело! Да она даже сандвича от незнакомого принять не может, не то чтобы о своей работе рассказывать. Ее надо научить быть уверенной в себе, даже эгоистичной, добиваться всего, чего хочет, и знать, что заслужила это. Такая женщина должна жаждать оказаться в постели с мужчиной — иначе в мире нет справедливости, и нет смысла находиться в Париже, да еще весной».
— Вовсе не всегда, — пробормотала Билли.
— Что не всегда? — Что же он такое сказал? Он, кажется, потерял нить разговора.
— Не всегда женщины терпеть не могут, когда им говорят, что по их виду не скажешь, чем именно они занимаются.
Она раньше никогда не видела, чтобы мужчина краснел. А если и видела, то не обращала внимания. Будет просто чудесно, если ей удастся снова этого добиться. Просто чудесно. Такой суровый с виду — и такая нежная кожа.
— А что женщинам нравится, чтобы им говорили?
У нее что, помады нет или она так ходит нарочно, чтобы соблазнять всех вокруг своими натурально алыми губками? Интересно, сможет ли он ее об этом спросить, не покраснев?
— Извечный вопрос. Даже Фрейд не знал… то есть Фрейд-то как раз и не знал.
Зачем это она о Фрейде? Если он хотел с ней о чем-то поболтать, то уж никак не о старике Фрейде, который недооценивал клитор, потому что у него самого его не было.
— Он говорил, что не знает, чего женщины хотят, детка, — поправил ее Сэм.
— Это все слова. Хотеть, говорить — какая разница?
— Твоя взяла. Ну ладно, а как насчет обеда? Рестораны уже открываются.
— Но… в этих кроссовках…
— Можно пойти в бистро. Какое-нибудь маленькое бистро. Или маленький отель с маленькой комнатой и огромной кроватью. Или тебя ждут? Муж? Друг?
— Ни тот ни другой. Я, к счастью, разведена.
— И я. Дети есть?
— Маленькая падчерица, она живет в Нью-Йорке. А у тебя?
— Никого… только я, моя работа, Париж и щедрая мисс Уинтроп. Позволь пригласить тебя на обед, — попросил он и, надев очки, посмотрел ей в глаза так же пристально, как рассматривал флакон из слоновой кости.
— Я пока что не голодна, но мне интересно… то есть… мне интересно, чем ты занимаешься… хочется посмотреть твои работы, — тихо и беспомощно произнесла Билли и, не выдержав его взгляда, опустила глаза.
— О! Конечно. Непременно. Точно. Отличная идея. В мастерской… да… именно там. — Черт! Он понял, что опять покраснел.
— Это далеко отсюда?
— Нет. Совсем нет… Мы можем поймать такси.
Сначала они молча ехали в машине, потом молча вошли в большую светлую мастерскую, так же молча проследовали мимо стоявших повсюду геометрической формы фигур, не обратив на них никакого внимания, и молча направились прямо в маленькую полутемную спальню, где обнялись и начали целоваться — жадно, безудержно и страстно, почему-то совсем этому не удивившись.
Они целовались долго, обоих трясло от возбуждения, и так продолжалось, пока Билли не сбросила плащ, не скинула кроссовки и не выскользнула из его объятий, чтобы он смог снять пиджак. Но времени на раздевание у них уже не осталось — желание охватило их с такой силой, что они, не в состоянии совладать с собой, немедленно бросились на кровать. Билли, все еще в свитере, расстегнула джинсы и стала их стягивать, а Сэм избавлялся от своих джинсов и ботинок. Он вошел в нее молча и решительно, а она приняла его, растворившись в неизбежности, с бесстыдной открытостью, желая одного — чтобы он был с ней и брал ее безо всякой нежности. Он не заботился о ее удовольствии, а она — о его, они сошлись только ради удовлетворения собственного желания, получили то, что было им так нужно, и растворились полностью в этом едином порыве. И когда удовлетворение пришло одновременно, это было так неожиданно, что после всего они долго лежали рядом и хохотали, потому что так не должно было произойти — сразу, бездумно. А потом они сняли оставшуюся на них одежду и заснули в объятиях друг друга, так и не произнеся ни слова.
— Детка моя дорогая, если ты и сейчас не голодна, в тебе нет ничего человеческого.
Билли открыла глаза, снова зажмурилась и поняла, что лежит в теплой постели рядом с замечательно пахнущим обнаженным мужчиной, с которым познакомилась всего несколько часов назад. Вот это да, подумала она лениво, ну и история. Сэм нежно терся о ее губы, пробуждая ото сна.
— Я и тогда была голодная, просто не хотелось ждать… я бы не смогла… так долго терпеть… — Она дважды зевнула, с удовольствием постанывая. — Как ты мог столько говорить о еде?
— Но я же не мог просто сказать «давай трахнемся»?
— Почему? Это я не могла, а ты мог.
— А ты почему не могла? — спросил он, лаская под простыней ее грудь.
— По доброй американской традиции первым предлагает мужчина. Теперь моя очередь. Давай трахнемся.
Билли Айкхорн, бедовая, разведенная, богатая, знаменитая, предмет всеобщего внимания и обсуждения, не могла сказать «давай трахнемся», а Ханни Уинтроп, учительница, живущая в Париже, могла говорить все, что ей вздумается. Ее ученики в Сиэтле не станут возражать.
— Давай трахнемся, — радостно повторила она.
— Ох, детка, дай я на тебя сначала посмотрю. — Он откинул простыню и одеяло и стал с наслаждением любоваться ее телом, восхитительным женским телом, близким к совершенству.
Билли обычно скрывала некоторую излишнюю пышность своих форм — правильно подобранная одежда и рост помогали ей в этом. Без одежды ее роскошная фигура, полные налитые груди, сладострастная линия бедер, белизна кожи были неотразимы. Соски у нее были такими темными, что казалось, она их подкрашивает. Тело ее было симфонией невозможно сладостных округлостей, линий и изгибов. Долгие мгновения Сэм благоговейно водил пальцами по ее телу, наслаждаясь его мягкими и упругими участками, щедрым даром, разглядеть который раньше он не успел.
— Ох, Сэм, не мог бы ты этим заняться чуть позже или ты меня обмеряешь, чтобы решить, хочешь ли ты меня лепить? — Билли гордилась своим телом и от ложной скромности не страдала, но, потрогай он ее чуть дольше, она могла бы сойти от возбуждения с ума.
— Я… занимаюсь… абстрактной скульптурой, — ответил он, полностью сосредоточившись на изучении ее пупочной впадины.
— Повернись на живот, — пробормотала Билли пересохшими губами. На нее вдруг нашло вдохновение безумства.
— А? Что?
— Давай по-честному. Теперь я хочу тебя рассмотреть.
Он уступил ее желанию, и, действуя как во сне, Билли села на него верхом и провела руками по голове, постепенно переходя к позвоночнику. Кончиками пальцев она ощущала его бока, гладя упоительно гладкую кожу от подмышек до талии, пока от ее ласки он не задышал быстро, тяжело. Тогда она спустилась ниже, на бедра, легко водя рукой от талии к копчику и обратно. Он со стоном приподнялся и, чуть раздвинув ноги, снова лег. Билли спустилась еще ниже; теперь она сидела у него на икрах, заглядывая ему между ног. Он уже настолько возбудился, что пенис его прижимался к животу, но тяжелые полушария яичек покоились на простыне. Тут она наклонилась вперед и приблизилась к ним, осознав вдруг, насколько полностью он ей доверяет. Она принялась слегка дуть на яички, согревая их и наблюдая, как сокращаются мышцы ягодиц, а сам он стонет от желания.
