Сливово-лиловый (ЛП) - Скотт Клер (читаемые книги читать .txt, .fb2) 📗
— Фрау Вайзер остается здесь, — отвечает Роберт. — Нам нужно уточнить пару очень важных моментов.
По его тону я слышу, что существует только один возможный ответ, и, что он ожидает получить от меня именно его. Без колебаний, без возражений.
— Да, Роберт. Пожалуйста, извини, что помешала.
Я выхожу и мне даже немного жаль Ингу.
— Садитесь, фрау Вайзер, — слышу я слова Роберта, прежде чем закрыть дверь. «Бедная Инга», — думаю я, не хотелось бы оказаться в ее шкуре.
***
Пятнадцать минут спустя она падает в кресло Ханны, кладет руки на стол и смотрит на меня искоса. Она ждет, пока я не закончу беседовать по телефону, а затем говорит:
— Ничего себе, он может злиться…
— Роберт? Да, он может. Я же говорила тебе держать руки подальше от его расписания.
— Все в порядке? — спрашивает она и кладет руку мне на предплечье.
— У меня? Конечно. Ты только что получила нагоняй, а не я. Вообще-то я должна спрашивать у тебя…
— Забудь нагоняй. На меня как сядешь, так и слезешь. Я дала ему достойный отпор.
— Ты сделала что? Серьезно?
Инга кивает и улыбается. У меня пересыхает в горле. Ничего себе! «Уважение к такой смелости», — думаю я. Какими разными могут быть люди. Я бы извинилась тысячу раз, попробовала бы все, чтобы его успокоить — а Инга дает отпор. Мне бы такое даже не приснилось. Я слышу шаги Роберта в коридоре, он выходит из-за угла и идет к нам. В его руке я вижу коробку красных «Gauloises» и роюсь в ящике в поисках зажигалки, и, когда нахожу, молча протягиваю ее через стойку. Роберт курит, когда в стрессе. Это случается нечасто, но Инга, очевидно, довела его. Он рассказывал, что выкуривает около полутора пачек в год.
— Аллегра, — говорит он, указывая следовать за ним.
Выходя, я хватаю свою куртку и надеваю ее — февральское солнце еще не очень греет. Оказавшись снаружи, Роберт идет направо, останавливается на подъездной дорожке заднего двора и достает сигарету из пачки. Подкуривает, глубоко затягивается, закрывает глаза и потирает лицо. Я молча смотрю на него. Он кладет сигарету в уголок рта и застегивает молнию на толстовке.
— Аллегра, — начинает он и делает еще одну глубокую затяжку, — Ты ее начальство, верно?
— Да.
— Она не хочет понять или не может?
— Я не знаю. Я говорила ей несколько раз, все мы. У нее есть свое собственное представление о том, как должен работать этот офис. Она хочет максимально возможной эффективности.
— А я не готов подчиниться вайзеровской мании эффективности, Аллегра.
— Да, Роберт.
— Я хочу, чтобы ты ясно дала ей понять, что даже тебе не позволено вмешиваться в мое расписание, не говоря уже о ней.
— Я попробую это.
— Этого недостаточно для меня. Я не желаю вмешательства в мое расписание. Точка. Ни от кого. Я ненавижу это.
Он стряхивает пепел на землю, и я смотрю на его красивые руки, думая о том, как не подпускать Ингу к расписанию Роберта.
— Она просто хотела, как лучше, — лепечу я и смотрю на улицу, где двое владельцев собак громко приветствуют друг друга.
— Мне абсолютно все равно, — рычит Роберт, наклоняясь, тушит сигарету в снегу и бросает ее в пепельницу, установленную для курильщиков на подъездной дорожке на заднем дворе. Он тянется ко мне, притягивает ближе и целует. Я чувствую, что он мерзнет, настолько сильно он меня прижимает, ощущаю вкус сигареты на его губах, на его языке и лихорадочно дышу, когда он заканчивает поцелуй. Он достает следующую сигарету из пачки и прикуривает.
— Ты замерз, Роберт, — тихо говорю я, обнимая его за талию и прижимаюсь, чтобы согреть. Он обнимает меня и молча продолжает курить. Я закрываю глаза, наслаждаясь близостью. Каким бы плохим ни было его настроение — ничто не удержит меня от него.
***
Десять минут спустя Роберт уже в своем кабинете, а я присоединяюсь к Инге в приемной.
— Итак, еще раз, — говорит она, — все в порядке?
— Да, конечно…
Я смотрю на Ингу, хмурясь и задаваясь вопросом, в чем ее проблема.
— Вы ведете себя так вежливо-отдаленно. Ты всегда говоришь: «Роберт», а не «дорогой», «зайка» или что-либо подобное.
— Мы здесь на работе, Инга. Мы ведем себя профессионально.
— Ну и? Можно все равно относиться дружелюбнее друг к другу.
— Мы делаем это.
— Я так не думаю. Он дома тоже такой бука или только на работе?
— У него плохое настроение, потому что ты всегда вмешиваешься в его расписание. Пожалуйста, прекрати, Инга. На самом деле. Просто исключи из своей работы, притворись, что его не существует. Он ненавидит, когда мы вмешиваемся в его работу. Даже мне не разрешено что-то менять в его расписании или назначать за него встречи. Поэтому, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста: прекрати это. Он действительно очень раздражен.
— Он тоже тебя так отчитает, если попытаешься сделать его работу лучше и эффективнее?
— Да, если бы я сделала это… определенно.
— Но вы же пара…
— Да. Вот именно поэтому, Инга. Я лучше знаю его… м — м—м… требования… И если не буду придерживаться, я получу самую большую взбучку из всех вас. Именно потому, что я должна знать лучше.
— Он говорил на улице с тобой обо мне?
— Да. И он еще раз дал однозначно понять, что я должна убедиться, что ты будешь держать свои руки подальше от его расписания.
— Но он мог бы организовать работу намного лучше, если бы я…
— Нет, Инга. Забудь это. Пусть он делает свое дело, не вмешивайся. Просто игнорируй его, ограничь ваше сотрудничество лишь на самом необходимом. Как я, как Ханна, как и все остальные. Если ему будет нужно, чтобы кто-то что-то сделал для него, он скажет.
— Он мог бы сосредоточиться на своей работе гораздо интенсивнее, если бы передал всю рутину нам. Я имею в виду, он даже обрабатывает свою корреспонденцию сам, верно?
— Да, он это делает.
— Почему?
— Потому что тогда он знает, что все сделано правильно и вовремя. Он быстро печатает сам, потому что диктовать кому-то так же долго, как и сделать самому. Пока он говорит: «смотреть Постановление об использовании в строительстве земельных участков, параграф двадцать первый, абзац четвертый», то сам уже дважды напечатает аббревиатуру, понимаешь? Таков он, и ты не изменишь его. Даже не пытайся.
— Хорошо, хорошо… — вздыхает Инга, — Я постараюсь.
— Нет, — отвечаю я и улыбаюсь, — мне этого мало. Обещай мне, что ты просто оставишь Роберта в покое. Не вмешивайся.
— Хорошо, — говорит Инга, — обещаю.
Думаю, что взбучка от Роберта, вероятно, принесла плоды, Инга выучила урок, даже если она не хочет этого признавать.
— Ты пыталась изменить его? — спрашивает Инга через несколько секунд молчания, удобно подперев подбородок рукой.
— Нет, — говорю я, — я даже не задумывалась о подобном. Я хочу его таким, какой он есть, Инга.
Опускаю глаза на документы на письменном столе и представляю, что бы мне грозило, вздумай я попытаться изменить его.
***
По дороге домой Роберт молчит, и я чувствую себя немного неловко, потому что его настроение не улучшилось за весь день.
— Я еще раз переговорила с Ингой, — говорю я, глядя на его профиль.
— Нет, — отвечает он, — ни слова об этом. Я не хочу слышать извинения, никаких оправданий и, конечно, никакой защиты. Я хочу покоя. И сейчас я не хочу слышать об этом.
Я знаю, к чему это приведет. Он должен выпустить пар, уменьшить стресс. Он удовлетворится мной, когда-нибудь сегодня вечером. Он возьмет меня, чтобы очистить голову. Когда мы возвращаемся домой, Роберт идет прямиком в гостиную и снова оборачивается в дверях:
— Дай мне пару минут, хорошо?
— Да, конечно. Я на кухне, если понадоблюсь.
— Я возьму то, что мне нужно, не волнуйся, — отвечает он, и его голос звучит низко и глубоко.
Он решительно закрывает за собой дверь, и я иду на кухню, сажусь за стол, просматриваю почту и жду. Мне не нужно готовить, у нас еще осталась еда со вчерашнего дня, которую можно разогреть. Я знаю Роберта уже достаточно хорошо, чтобы знать, что сейчас ему нужен покой. Абсолютный покой. Сейчас он не потерпит шума, поэтому я ничего не могу сделать по хозяйству. Кроме того, он все равно меня скоро позовет. «Он нуждается во мне, — думаю я, — чтобы снова почувствовать себя хорошо». Эта мысль вызывает во мне гордость. Для этого я здесь, чтобы служить ему, ему и его удовольствию, его благополучию.
