Предания вершин седых (СИ) - Инош Алана (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Оскалилась она и впрямь жутковато, но голос оказался негромкий и очень мягкий, с иностранным выговором. Изящная, сухощавая, в облегающем её тонкий стан кафтане, навья казалась угрюмой из-за вечно насупленных тёмных бровей, сурово сжатого рта и впалых щёк с выступающими скулами («Голодная, что ли», — подумалось Зареоке). От прочих соотечественниц она отличалась причёской: её пепельно-русые волосы были коротко подстрижены. Её треуголка валялась в нескольких шагах от неё на земле: видно, ветром сдуло, а она была так погружена в работу и муки творчества, что не заметила.
Жестоко она обошлась с головой статуи — та с полустёртым лицом лежала у ног Зареоки. Срез шеи получился очень ровный, будто не откололи, а ножом отрезали. Никаких приспособлений мастерица не использовала — только свои руки. Эти руки могли резать камень, как масло... А между тем её саму хотелось накормить: худые скулы и впалые щёки наводили на мысль о недоедании.
Навью звали Леглит — её имя Зареока услышала позднее в тот же день. Та принесла кусок мрамора и принялась «лепить» из него женскую голову — послушным был в её руках камень, будто воск. Точно подогнав срез шеи и вставив внутрь железный прут, она прикрепила голову к телу. Видно, теперь лицом статуи она была удовлетворена. Приглядевшись, в мраморном лике Зареока узнала себя...
Около статуи она посадила кустик чубушника. Оплетая молодые веточки волшбой, девушка шептала:
— Расти, кустик, расцветай, милый. Красивый и большой расти...
Веточки и листья шевелились и шелестели в ответ. Скоро они покроются душистыми белыми цветами...
Зареока сажала рябинник, бересклет, шиповник, калину, жимолость, иргу, боярышник. Тёплые руки окутывали ветки юных саженцев волшбой, и те сразу же приживались. Но ещё не раз предстояло молодой кудеснице посетить своих подопечных, ухаживая за ними и подпитывая волшбой для скорейшего роста.
Один раз припозднилась девушка, заработалась до сумерек. Уже собираясь перенестись домой, окидывала она заботливым хозяйским взором посаженные ею деревца и кусты... И вдруг услышала чьё-то сонное посапывание в цветнике. Свернувшись под кустом шиповника, на мягкой, взрыхлённой земле спала Леглит. Под голову она положила вместо подушки свою шляпу, а укрылась плащом. Зареока протянула было руку, чтобы встряхнуть её за плечо, но жаль стало её будить. Выпрямившись, девушка смотрела на спящую навью — бледную до кругов под глазами... Это ж надо было так уработаться, что даже до своей постели сил дойти не осталось!
Зареока знала, где живут зодчие. Она осторожно постучала в дверь большого деревянного дома, в окнах которого ещё брезжил свет. Одно из этих окошек открылось, и высунулась золотистая, изящно причёсанная, большеглазая голова.
— Добрый вечер, сударыня, что случилось? — послышался вежливый голос с чуть заметным иноземным произношением.
— Там, в Зимграде... — начала Зареока робко.
— Да-да? Погоди одно мгновение, я сейчас спущусь. — И обладательница учтивого голоса исчезла.
Вскоре дверь отворилась, и на пороге показалась сама Олириэн — без кафтана, в белой рубашке и короткой безрукавке.
— Так что же там стряслось? — спросила она с любезным полупоклоном.
— Там одна из ваших зодчих... Леглит её звать, кажется, — пробормотала Зареока, глядя на золотоволосую, высокую навью снизу вверх. — Она прямо на земле уснула. Как бы не застудилась.
— Ничего, это бывает, — усмехнулась Олириэн. — Наша работа отнимает много сил, иногда даже до дома дойти трудно. Благодарю тебя за заботу, голубушка. Не беспокойся, ничего страшного с Леглит не случится. Впрочем, — добавила она, подумав, — можешь отнести ей подушку с одеялом для удобства её отдыха. И передай ей, чтобы не забыла утром заглянуть домой к завтраку. А то вечно она рвётся на работу натощак, а потом норовит и об обеде позабыть... Доброй ночи, сударыня!
И навья вручила Зареоке названные предметы, после чего с изысканной учтивостью поклонилась и исчезла, закрыв дверь. Девушке не оставалось ничего иного, как только вернуться к спящей Леглит. Осторожно приподняв ей голову, она подложила подушку.
— М-м, — сквозь сон простонала та, не открывая глаз. — Благодарю...
— Госпожа Олириэн велела передать, чтобы ты зашла домой утром и позавтракала, — добавила Зареока.
— М-м, — снова простонала Леглит, устраивая голову на подушке поудобнее и всё так же не размыкая сонных век. — Да, хорошо, благодарю. Я зайду.
И тут же снова затихла, мертвенно-бледная, измученная. Заострённые скулы и впалые щёки добавляли ей болезненности, хотя в целом навья как будто не выглядела совсем уж истощённой. Но и упитанной явно не была. Длинные, худые ноги в сапогах протянулись по земле, одну руку Леглит подсунула себе под щёку и посапывала. Кисти навьи с длинными чуткими пальцами Зареока нашла очень большими и довольно костлявыми. Её собственные пухленькие ручки были почти вдвое меньше, но зато не в пример упитаннее. Не завтракает и забывает про обед... Что же она вообще ест? На чём живёт и таскает эти длинные худые ноги? Если питаться через день, откуда же возьмутся силы работать? Под сердцем у Зареоки вдруг шевельнулось что-то новое, щемящее, безымянное.
Впрочем, на следующий день, продолжая сажать кусты, она увидела Леглит, пробегавшую мимо широким, стремительным шагом. Зареоке показалось, что навья была всё ещё немного бледна, но передвигалась та весьма бодро. Наверно, позавтракала.
На работе в Зимграде Зареока свела приятельство со многими девушками-садовницами. Она не слишком много знала о каждой из них, но была рада видеть ежедневно их лица и слышать голоса. За делом они порой пели, и голос Зареоки выделялся среди прочих хрустальной чистотой и высоким, свободным полётом... Пробегавшая мимо по делам Леглит замедлила шаг и остановилась, слушая. Их с Зареокой взгляды встретились. Девушка не перестала петь, хотя внутри будто иголочкой кольнуло. Леглит приподняла свою треуголку и изобразила задумчивый полупоклон. Постояв ещё немного, она устремилась дальше, а песня всё летала, всё кружила жаворонком в небе...
Так и повелось у них: проходя мимо, Леглит приподнимала шляпу и кланялась, Зареока тоже чуть наклоняла голову в знак приветствия — без единого слова. Изредка она встречала в городе и Олириэн, но у главной зодчей было слишком много дел, чтобы замечать каждую девушку-садовницу. Она, наверное, уж и не помнила тот случай с подушкой и одеялом для Леглит.
Впрочем, чего не было в навьях, так это заносчивости. Они вели себя безупречно, подчёркнуто учтиво с самой скромной и неприметной особой, которую встречали на своём пути. Не имело значения, кто перед ними — княгиня или простолюдинка, со всеми они держались одинаково вежливо и обходительно. Невозможно было даже представить, чтобы они проскочили мимо, если к ним кто-то обратился: всегда задерживались, внимательно выслушивали и отвечали, подробно или коротко — смотря чего требовали обстоятельства. Как бы ни была занята старшая зодчая, слыша зов какой-то из девушек: «Госпожа Олириэн!» — она тотчас останавливалась, отложив свои важные дела, по которым она спешила.
— Да-да... Слушаю тебя, голубушка.
Она относилась с величайшей серьёзностью к самой скромной просьбе или вопросу, не позволяя себе небрежно отмахиваться от собеседника. Девушки не боялись её о чём-то спрашивать, хоть у них и были свои непосредственные начальницы, раздававшие им задания — младшие зодчие.
Начальницы эти порой менялись. Девушки работали отрядами по двенадцать человек; однажды так сложилось, что дюжину Зареоки подчинили Леглит. Пока она возводила дом на одном конце своего участка, садовницы сажали цветник на другом его конце, возле уже готовой постройки. Увлечённо работая, Зареока напевала себе под нос... Горело в её руках дело, спорилось. Кустик к кустику сажала она розы. Девушки вдруг зашептались — будто ветерком повеяло:
— Идёт... Идёт...
К ним размашистым шагом приближалась Леглит в своём чёрном кафтане, сапогах и шляпе, сосредоточенно-задумчивая, суровая. А Кукуля, самая смешливая и языкастая девица в их дюжине, ткнула Зареоку в бок, подмигнула:
