Давай никому не скажем (СИ) - Лель Агата (книги онлайн полные TXT) 📗
— Я отпросился, — буркнул Набиев и, обойдя меня, через ступеньку побежал вверх по лестнице.
— Ишь ты, отпросился он. Совсем от рук отбился! Ну и дети пошли, да, Яна Альбертовна? — Раиса Семёновна добродушно улыбнулась и, взяв меня под руку совсем как подружку, медленно повела по коридору. — Вы уже второй день здесь, а мы с вами всё никак не поболтаем, непорядок! Ну что, освоились немного?
— Ну… в общем-то, да… — промямлила я, всё ещё не отойдя от конфуза с Набиевым.
Я таких глаз в жизни своей никогда не видела! А как он смотрел… Он всегда так пристально что ли смотрит?
— Ой, да у нас тут в городке всё по-старому, ничего не меняется. Всё то же, но с новыми дырками, — Раиса Семёновна расхохоталась своей явно дежурной шутке, посматривая на меня, ожидая поддержки. Пришлось выдавить вымученную улыбку.
— Вот жизнь, да? Сначала я вас учила в школе, и теперь вот вы моего сыночка — Игорь Загорский, вы у него сегодня пару вели, из АС-02. Высокий такой, широкоплечий, тёмненький…
Перечисляет, а перед глазами сразу Набиев, почему-то…
— Извините, сразу две новых группы, столько имён, всех пока не запомнила…
— Моего Игорька трудно не запомнить, — гордо произнесла Раиса Семёновна, заметно оскорбившись. — В общем, Яночка — можно же да, по имени? А то что мы как не родные, как-никак теперь коллеги, и дай Бог на долгие годы, тьфу-тьфу! В общем, Игорёшка мой очень способный мальчик, все дисциплины у него на отлично, учится прилежно, уроки делает — я слежу. Но вот английский у него так себе — ни шатко ни валко…
Поняла теперь, кто такой. Ника дома высмеивала какого-то Загора, за которого мать-преподша ходит оценки клянчит. Так это он, что ли, отпрыск моей бывшей русички?
— Не могли бы вы быть к нему поснисходительнее? Уж особо не журите его там, подскажите лишний раз. Мы собрались в ВУЗ московский после техникума поступать, сами понимаете, с плохими отметками туда дорога закрыта… — меряя коридор неторопливыми шагами, увещевала Раиса Семёновна.
Ужасно захотелось отделаться от её цепких ладошек как от чего-то липкого и неприятного.
Вот как она запела. Когда у меня на кону золотая медаль маячила, она единственная из всех упёрлась, не хотела годовую пятёрку выводить и всё тут. Вспомнила какую-то невыполненную контрольную столетней давности. Бегали потом всем миром её уговаривали. Артачилась долго — принципы у неё, видите ли. Может, у меня тоже теперь принципы!
— Вот Вероничка, сестра ваша, тоже русский плохо знает, но я завышаю ей отметки по доброте душевной, знаю, как это важно и нужно девочке. И про ваше сложное финансовое положение знаю… — русичка вздохнула, выдержав театральную паузу. — Надо, надо учиться, невозможно в наши дни без достойного образования в люди пробиться. Одна единственная низкая отметка может поставить жирный крест на поступлении в ВУЗ.
А она далеко не так проста. Знает, куда бить.
— Конечно, Раиса Семёновна, я вас прекрасно поняла, — расплылась в фальшивой улыбке, игнорируя скребущих на душе кошек.
— Вот и чудненько. Ну я побежала, заболталась совсем, — отпустив мою руку, русичка с чувством выполненного долга прытко ускакала в библиотеку.
Просто прекрасно. Шантаж сработал безотказно.
Конечно, между своими принципами и будущем Ники я безоговорочно выберу второе. Она и так, бедная, натерпелась, хорошего ничего в жизни не видела, хоть учиться нормально поступит, уедет отсюда — нечего в этой дыре ловить, уж я-то знаю. Натяну я её Игорёше отлично, но, видит Бог, с живого не слезу, будет отрабатывать!
Поднялась на второй этаж, и бесшумно прошла мимо кабинета теоретической механики. Остановилась, прислушиваясь к звукам за дверью. Там сейчас у Ники пара.
«И не только у Ники», — шепнул внутренний голос и даже не по себе стало. О чём я думаю вообще? Вернее, о ком!
Это всё стресс. Определённо. Смена обстановки, новые, не самые радужные впечатления… Наслоилось одно на другое, вот и лезет в голову всякая чушь.
Соглашусь, пожалуй, на приглашение Тимура прогуляться сегодня вечером, мне абсолютно точно нужно проветриться.
Поставив тяжёлые пакеты с продуктами на рассохшийся дощатый пол возле двери, открыла сумку в поисках ключей.
Помада, кошелёк, блокнот, ручки, паспорт… Чёрт ногу сломит, когда же я там порядок наведу. Хотя, у меня в голове не меньший хаос, что уж о сумке говорить…
Отыскав заветную связку, тихо вошла в длинный и узкий как кишка коридор.
В нос сразу же ударил ставший привычным запах тушёной капусты, прогорклого масла и застарелой плесени. Над головой болтались высохшие ещё позавчера тряпки тёти Нюси. Когда же она их снимет, наконец? Пройти невозможно.
У стены, на разложенной сушилке, занимающей половину прохода, разноцветной гирляндой висели крошечные детские вещички, вперемешку с сероватыми лифчиками Дины — соседки из восьмой.
Протискиваясь между дверью туалета и сушилкой, задела сумкой поставленные друг на друга металлические тазы. Те с неимоверным грохотом полетели на протёртый линолеум. Тут же за стеной раздался обиженный детский плач.
Павлика разбудила, ну что ж я неуклюжая такая!
— Привет, Янусь, — прохрипел Толик, потягивая папироску у открытого окна маленькой, захламленной донельзя кухни.
Классическая картина дня — старый скрипучий табурет, Толик, закинувший ногу на ногу, в дешёвых трико с лампасами и растянутой майке-«алкоголичке», пачка «Примы» на подоконнике. Впрочем, вечером была точно такая такая же картина, только рядом с папиросами стояла чекушка мутного самогона и гранёный стакан.
— Привет, Толик, я, похоже, Павлика разбудила…
— А, Динка опять уложит, — Толик беспечно махнул рукой, и снова флегматично уставился в окно.
Когда я только приехала сюда месяц назад, то была шокирована и Толиком, и этой коммуналкой, и невыносимыми условиями, в каких вынуждены были проживать моя мать и сестра. Всё крошечное, грязное, липкое, вонючее… Кухня кишела тараканами, на стенах душевой плесень с палец, из уборной разило как из привокзального сортира.
Ровно неделю я до кровавых мозолей отмывала своё вынужденное жилище. Извела четыре бутылки хлорки, три баллона дихлофоса, выкинула десять мешков мусора. Переклеила обои в коридоре, заменила сантехнику за свой счёт. Иначе невозможно было просто смотреть на это, не то, что пользоваться!
Коммуналка немного преобразилась, но всё равно осталась такой же крошечной и вонючей, но я хотя бы была рада, что можно спокойно браться за дверные ручки не боясь вляпаться во что-нибудь жирное.
Первое время я через великую силу, преодолевая невыносимую брезгливость, пользовалась общими с соседями удобствами. Убеждала себя, что это временно, что так живут многие, но каждый раз накатывал ужас, стоило только присмотреться к тому же Толику. И с этим человеком я делю кухню, уборную, душ…
Понадобилась огромная работа над собой, чтобы начать смотреть на всё немного проще. Пришлось привыкнуть и к новым вынужденным соседям.
Как я негодовала, и даже плакала от обиды, когда однажды вернулась домой, а новые обои в коридоре заляпаны клубничным вареньем. Сладкая тягучая масса стекала по стенам, ягоды валялись на полу среди мелких осколков…
Дина рыдала в голос, сидя за столом на кухне, маленький описанный Павлик хныкал у неё на коленях, а Толик вот так же, как и сейчас, сидел у окна и смолил "Приму"…
Оказалось, "молодые" поругались, и в пылу гнева Дина разбила банку варенья о стену.
Я пытаясь вразумить соседку, что от таких «толиков» нужно избавляться ещё на уровне флирта, и уж точно не пускать подобный контингент в свою жизнь. Бывший зэк, тощее тело в синюшных наколках и ужасного вида шрамах. Выбритая голова, злые, подозрительные глаза. Сидит целыми днями дома — ему видите ли «западло» работать как всем нормальным людям, «братки» не поймут. Не положено. А сидеть на шее у молодой девочки, разрывающейся на дом, маленького ребёнка и две работы — не западло.
И эта хороша: «я его люблю, у нас сын!». Бедный ребёнок целыми днями ходит по рукам соседей, пока Дина одну половину дня продаёт на рынке рыбу, а вторую половину — намывает полы в администрации.
