Цена соли (ЛП) - Хайсмит Патриция (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
«Я брожу и брожу по городу, — написала она Кэрол, — но все, чего мне хотелось бы — это идти в одном направлении — на восток — и в итоге дойти до тебя. Когда ты сможешь приехать, Кэрол? Или мне приехать к тебе? Я, правда, не могу быть вдалеке от тебя так долго…»
Ответ она получила на следующее утро. Чек выпорхнул из письма Кэрол прямо на пол коридора миссис Купер. Чек на двести пятьдесят долларов. Кэрол писала — длинные закругления букв, нечетких и легких, перекладинки над «т», растягивающиеся над целым словом — писала, что у нее нет никакой возможности приехать в ближайшие две недели, да и потом, возможно, тоже. Чек предназначался ей — купить билет на самолет и заплатить за то, чтобы машину отогнали в Нью Йорк.
«Мне было бы лучше, если бы ты прилетела самолетом. Возвращайся сейчас, не жди,» — было написано в последней строке.
Кэрол писала письмо второпях, наверняка улучив для этого минутку, но в нем сквозила поразившая Терезу холодность. Она вышла на улицу, неверными шагами добрела до угла и все же опустила в почтовый ящик свое письмо, написанное вчера вечером, увесистый конверт с тремя марками авиапочты. Через двенадцать часов она может увидеть Кэрол. Эта мысль не принесла никакого облегчения. Должна ли она уехать сегодня утром? Или днем? Что они сделали с Кэрол? Она подумала, рассердится ли Кэрол, если она ей позвонит, не превратит ли ее звонок нынешнюю проблемную ситуацию в полное поражение?
Она обнаружила, что сидит где-то за столиком, а перед собой — кофе и апельсиновый сок. Потом опустила глаза на другое письмо, которое держала в руке. В верхнем левом углу она едва смогла разобрать выведенные от руки каракули. Письмо было от миссис Р. Робичек.
«Дорогая Тереза.
Большое тебе спасибо за вкусную колбасу, что я получила в прошлом месяце. Ты такая милая, славная девушка, и я рада что могу поблагодарить тебя, и не раз. Так мило, что в своем долгом путешествии ты нашла время подумать обо мне. Мне очень понравились красивые открытки, особенно та, большая, из Су-Фолс. Как там в Южной Дакоте? Все горы да ковбои? Я никогда никуда не ездила, кроме Пенсильвании. Ты счастливая девушка, такая молодая, и красивая, и добрая. Я сама все работаю. В магазине все так же. Все так же, только холоднее. Пожалуйста, приходи ко мне в гости, как вернешься. Я приготовлю тебе вкусный обед из кулинарии. Спасибо еще раз за колбасу. Я питалась ей много дней, это правда очень необычно и мило. С лучшими пожеланиями, искренне твоя —
Руби Робичек.»
Тереза соскользнула со стула, оставила деньги на стойке и выбежала на улицу. Всю дорогу до гостиницы Ворриор она пробежала, заказала звонок и стала ждать, прижав телефонную трубку к уху, пока не услышала, как в доме Кэрол зазвонил телефон. Но к телефону никто не подошел. Двадцать гудков — и никто не ответил. Она подумала, не позвонить ли адвокату Кэрол, Фреду Хеймсу. И решила, что не должна этого делать. Эбби она тоже не хотела звонить.
Днем пошел дождь, и Тереза лежала у себя в комнате на кровати, глядя в потолок и ожидая трех часов дня, когда она собиралась снова позвонить. Около полудня миссис Купер принесла ей поднос с обедом. Миссис Купер думала, что она болеет. Но Тереза не могла ничего есть и не знала, что ей делать со всей этой едой. Было уже пять вечера, и она все еще пыталась дозвониться до Кэрол. Наконец гудки прекратились, на линии возникла какая-то заминка, парочка телефонисток переспросили друг друга о звонке, и первыми словами, которые Тереза услышала от Кэрол, стали «Да, черт возьми!» Тереза улыбнулась, и вся терзавшая ее тоска, казалось, вытекла через ее руки.
— Алло? — отрывисто сказала Кэрол.
— Алло? — связь была паршивой. — Я получила письмо — то, которое с чеком. Что случилось, Кэрол?.. Что?..
Измученный голос Кэрол пробился сквозь шум помех и повторил:
— Я думаю, эта линия прослушивается, Тереза… С тобой все хорошо? Ты возвращаешься домой? Я сейчас не могу долго говорить.
Тереза нахмурилась, не в силах подобрать слова.
— Да, я думаю, я могу выехать сегодня, — а потом выпалила, — что происходит, Кэрол? Я, правда, не могу так, я же ничего не знаю!
— Тереза! — одним этим словом Кэрол словно перечеркнула все слова Терезы. — Ты вернешься домой, чтобы я смогла тебе все объяснить?
Терезе показалось, что она слышит, как Кэрол нетерпеливо выдохнула.
— Но мне нужно знать. Ты вообще сможешь со мной встретиться, когда я вернусь?
— В этом вся ты, Тереза.
Разве так они разговаривали друг с другом? Разве такими словами?
— Но ты сможешь?
— Я не знаю, — ответила Кэрол.
Холодок пробежал по ее рукам, верх, до самых пальцев, сжимавших телефонную трубку. Она чувствовала, что Кэрол ненавидит ее. Потому что все случилось по ее вине, из-за ее глупого, ужасного промаха с письмом, которое нашла Флоренс. Что-то произошло, и, наверное, теперь Кэрол не сможет и даже не захочет видеть ее снова.
— Судебное разбирательство уже началось?
— Все завершилось. Я написала тебе об этом. Я больше не могу говорить. До свидания, Тереза, — Кэрол подождала ее ответа. — Я должна сказать тебе «до свидания».
Тереза медленно повесила трубку.
Она стояла в вестибюле гостиницы, глядя на размытые фигуры за стойкой регистрации. Она вытащила письмо Кэрол из кармана и перечитала его, но голос Кэрол все еще звучал совсем рядом, нетерпеливо повторяя: «Ты вернешься домой, чтобы я смогла тебе все объяснить?» Она вытащила чек, окинула его взглядом еще раз — сверху донизу — и медленно разорвала его. И бросила клочки в медную плевательницу.
Но она не разрыдалась, пока не вернулась домой и снова не увидела комнату — двойную кровать, что провисла посередине, и пачку писем от Кэрол на столе. Она не могла оставаться здесь еще на одну ночь.
На эту ночь она переберется в отель, и если то письмо, о котором упомянула Кэрол, не придет сюда завтра утром, она все равно уедет.
Тереза вытащила свой чемодан из шкафа, поставила на кровать и раскрыла. В одном из кармашков торчал уголок сложенного носового платка. Тереза достала его и поднесла к носу, вспоминая утро в Де-Мойне, когда Кэрол капнула на платок каплю духов, сложила его в кармашек и отпустила по этому поводу рассмешившее Терезу едкое замечание. Тереза стояла с одной рукой на спинке стула, а другую сжала в кулак и бесцельно приподнимала и опускала. Все, что она чувствовала, было таким размытым, как и стоявший перед ней стол с письмами на нем. Затем ее рука вдруг потянулась к письму, прислоненному к книге в дальней части стола. Она не видела раньше этого письма, хотя оно лежало на виду. Тереза разорвала конверт. Это было письмо, о котором сказала Кэрол. Письмо было длинным, и чернила на каких-то страничках были бледными, а на других — темными, и в тексте попадались зачеркнутые слова. Она прочла первую страницу, вернулась к началу и перечитала снова.
«Понедельник.
Моя дорогая,
Я даже не иду в суд. Этим утром мне в частном порядке показали то, что Хардж собирался предъявить против меня. Да, у них есть записи нескольких разговоров — с подписью „Ватерлоо“, и участвовать в судебном заседании было бы бессмысленно. Это был бы позор — странным образом, не для меня, но для моего собственного ребенка, не говоря уже о том, что я не хочу впутывать в это дело тебя. Сегодня утром все было очень просто — я просто сдалась. Теперь адвокаты говорят, что очень важно понять, что я намерена делать в будущем. От этого зависит, увижу ли я еще когда-нибудь собственного ребенка, потому что Хардж с легкостью получил полное право опеки над ней. Вопрос был поставлен так: прекращаю ли я видеться с тобой (и тебе подобными — они так и сказали!). Хотя его не так явно сформулировали. Там была дюжина физиономий, которые открывали свои рты и вещали, как судьи судного дня — напоминая мне о моем долге, моем положении и моем будущем. (А что за будущее они уготовили мне? Собираются они посмотреть на него через полгода?) — и я сказала, что прекращу видеться с тобой. Я задаюсь вопросом, поймешь ли ты меня, Тереза, поскольку ты так юна и никогда даже не знала матери, которая бы тебя без памяти любила. За такое обещание они одарили меня своей замечательной наградой — привилегией видеться с моим ребенком несколько недель в году.
Несколько часов спустя…
Здесь Эбби. Мы говорим о тебе — она шлет тебе свою любовь, так же как я свою. Эбби напомнила мне о некоторых вещах, которые я уже знаю — что ты очень юна, и что ты меня обожаешь. Эбби не думает, что мне следует посылать тебе это письмо, а нужно рассказать все, когда ты вернешься. Мы только что практически из-за этого поругались. Я говорю ей, что она не знает тебя так, как знаю я, и, думаю, сейчас она не знает меня так же, как знаешь меня ты в некотором роде, и это касается чувств.
Сегодня я не очень счастлива, моя милая. Я пью виски, хотя знаю, что ты сказала бы, что он вгоняет меня в тоску. Но я оказалась не готова к происходящему — после всех этих недель с тобой. Это было счастливое время — и ты знаешь это не хуже меня. Хотя все, что мы знаем — только начало. Я пытаюсь сказать тебе в этом письме, что ты даже не знаешь, что было бы дальше, и, вероятно, ты никогда и не захочешь узнать, и не предполагалось, что узнаешь… в смысле, это не было суждено судьбой. Мы никогда не боролись, никогда не возвращались, зная, что ничего больше не хотели на небе и земле, кроме как быть вместе. Любила ли ты меня настолько сильно, я не знаю. Но это все только часть целого, а то, что мы знали — всего лишь начало. Все длилось так недолго. И по этой причине не успело к тебе прикипеть. Ты говоришь, что любишь меня, всякую, даже когда я ругаюсь. Я говорю, что люблю тебя всегда, такую, какая ты есть, и ту, которой станешь. Я бы заявила об этом в суде, если бы это что-то значило для тех людей или могло бы что-то изменить, потому что это не те слова, которых я страшусь. Я хочу сказать, дорогая, я отправлю тебе это письмо и думаю, ты поймешь, почему я это делаю, почему я вчера сказала адвокатам, что больше не увижусь с тобой, и почему я вынуждена была им это сказать, и я бы тебя недооценивала, если бы подумала, что ты этого не поймешь или что ты предпочла бы узнать обо всем позже.»