Большие каникулы Мэгги Дарлинг - Кунстлер Джеймс Говард (список книг .txt) 📗
— Это даже лучше, чем в «Tontine», — заметила Мэгги.
Хупер только кивнул.
— Взять хотя бы хлеб. А куда ты едешь?
— Во Францию.
— Когда?
— Завтра.
— А что ты там будешь делать?
— Какое-то время я хочу писать и рисовать.
— Когда это ты занялся искусством?
— Я собираюсь им заняться сейчас.
— Ты серьезно?
— Да, мама. И не смотри с таким ужасом.
— Я не понимаю.
— Гоген работал в банке до тридцати пяти лет.
— Но ты не работаешь в банке.
— То, чем я занимаюсь, в равной мере бессмысленно.
— А я и не знала, что ты интересуешься искусством.
— Ты, может быть, еще многого обо мне не знаешь.
— Очевидно, так оно и есть, — резко ответила Мэгги и пожалела, поскольку Хупер снова замкнулся. Она вновь наполнила бокалы, и они мрачно уткнулись в свои тарелки. — Чем ты собираешься зарабатывать на жизнь? — отважилась спросить она через какое-то время.
— У меня есть деньги, — сказал Хупер.
— Это отец тебя снабдил?
Хупер впервые за этот вечер улыбнулся.
— Чему ты улыбаешься?
— Я знаю, что отец — банкрот.
— Тебе от этого весело?
— На самом деле да. Представь отца без денег. С ума сойти.
— Откуда ты узнал?
— Парень, занимающийся слухами на Эм-ти-ви, услышал об этом от коллеги из журнала «Форбс». «Форбс» собирается поместить материал о том, как отец погубил себя.
— Надо же, как замечательно…
— Ну, ты уже сама прославилась с помощью «Пипл», мамочка.
Мэгги удержалась от желания протянуть руку через стол и стукнуть его по голове.
— То, что случилось со мной, вряд ли можно сравнить с этим, — сказал она в свою защиту. — Вряд ли кто-нибудь скажет, что я погубила саму себя.
— Я не думаю, что кто-нибудь из нашей семьи находится в положении, позволяющем бросать камни, — сказал Хупер.
Мэгги взглянула на него и увидела перед собой независимого взрослого человека. Ее маленький мальчик исчез.
— Так или иначе, но у тебя все в порядке с финансами. Да, мам? Со всеми твоими книгами и предприятиями?
— Сколько тебе понадобится на эту поездку?
— Я не прошу у тебя денег, — сказал Хупер. — Я просто хочу убедиться, что у тебя все в порядке, поскольку отец лопнул.
— Ох? — сказала она, немного озадаченная его вниманием. — Господи, да все у меня будет хорошо.
— Ты всегда сможешь продать дом, — сказал Хупер.
Мэгги чуть не подавилась куском утки. Неожиданно он снова показался ей мальчиком, неискушенным и наивным.
— Что заставляет тебя думать, что я когда-нибудь продам этот дом?
— Я и не говорю, что ты продашь. Я говорю, что ты сможешь, если понадобится.
— Я не продам этот дом, — тем не менее настойчиво повторила Мэгги.
— Ну и отлично. Не продавай. И не надо.
— Не могу поверить, что ты заговорил об этом.
— Забудь, что я это сказал, мам. Хорошо? Я знаю, как ты любишь это место.
— В Европе стало все так дорого, знаешь, — сказала она с материнской тревогой в голосе. — Доллар сейчас так подешевел.
— Все будет в порядке. У меня есть… сбережения.
— От ограбления всех этих ресторанов? — выпалила она.
— Нет, — ответил он едва слышно.
— Откуда ты их тогда взял? Накопил с минимальной зарплаты практиканта на Эм-ти-ви?
Он смотрел на нее через стол, похожий на кролика, пойманного огнями фар.
— Я просил тебя не спрашивать.
— А я спрашиваю. Просто объясни мне, чтобы мне не казалось, что весь мир сошел с ума.
— Если я расскажу тебе это, то пообещай больше никому об этом не говорить и больше не затрагивать эту тему.
— Да.
— Хорошо, — сказал он. — Теперь давай, спрашивай все, что хочешь.
Она провела большим пальцем по гладкому краю своего бокала.
— Эти парни, с которыми ты грабишь, — это ребята из ансамбля, не так ли? Те, которые были здесь тем вечером, когда я вернулась из Венеции?
— Да. «Сладкие как смерть».
— Ты сказал, что они заработали целое состояние своими записями.
— Да, они все — миллионеры.
— Но зачем тогда, скажи, грабить рестораны?
— Чтобы испытать кураж. Чтобы показать себя. Вжиться в свой образ. Я понимаю, что это звучит абсурдно, но когда с ними познакомишься, то становится понятно, что они на самом деле очень добрые, хорошие ребята.
— И они считают необходимым грабить беззащитных людей?
— Это просто театр, мама. Кому как не тебе это понять.
Она попыталась понять. Она очень попыталась.
— Мир все-таки сошел с ума, — в конце концов сказала она с отвращением.
— По крайней мере, эта страна, — сказал Хупер. — Вот поэтому я и уезжаю.
И тут Мэгги зарыдала, прямо здесь, за столом, над остатками своего утиного салата с соусом из сока лайма и чилпотля. Хупер подошел к ней и постарался утешить. Она позволила ему обнять себя, думая все время о том, что ее ребенку придется скрываться от правосудия за рубежом и о том, что если ему, конечно, не повезет, то закон рано или поздно силой вытащит его из убежища и подвергнет таким унижениям и испытаниям, какие трудно вообразить.
— Послушай, мам, я ходил с ними только на два дела. Сегодня и в «Aureole» несколько месяцев тому назад.
— Зачем?
— Узнать, на что это похоже.
— Ой, мой дорогой, — рыдала Мэгги.
— Мы никого не тронули. Из нас никого не поймали. Они никогда про меня не скажут, даже если их поймают. Я помог им стать звездами, принеся их видео на Эм-ти-ви. Они мне всем обязаны.
— Ох, мой дорогой Хупер. Этот мир абсолютно сошел с ума.
6
Всегда есть место большему безумию
Она почти сразу же отправилась в постель. Голова болела, на сердце было тяжело. По каналу Си-эн-эн передавали новости. Звук был приглушен. Мэгги не выключила телевизор, чтобы не чувствовать себя одинокой. Она уже спала, когда в половине первого по Си-эн-эн начали снова показывать самые важные новости. Ей снилось что-то неясное про гору шоколадной ганаши, когда диктор прервал передачу сообщением о том, что, очевидно, сумасшедший бездомный бродяга обезглавил супермодель Кристи Шовин, когда она возвращалась домой на угол Сентрал-Парк-Уэст и Семьдесят седьмой улицы.
Часть десятая
К КУЛЬМИНАЦИИ
1
Бремя памяти
Мэгги проснулась от глухого звука закрывающейся дверцы какой-то машины, совершенно не думая, что это было такси, отвозившее Хупера на вокзал в Уэстпорте, а потом в аэропорт Дж. Ф. Кеннеди. Записка, написанная на ее собственном фирменном бланке, лежала на ковре в холле у двери в ее спальню.
Дорогая мама,
мне было тяжело вынести слезы при прощании, поэтому я хочу уехать в город пораньше, а там поймаю такси в аэропорт. Не беспокойся обо мне. Все закончится хорошо. Я сообщу о себе, как только устроюсь (не уверен, подойдет ли мне Франция). Все будет в порядке. Вот увидишь. Я тебя люблю.
Твой сын Хупер.
P. S. Оставляю «сааб» здесь. Не продавай его. Я вернусь!
Ей понравились слова «твой сын», как будто был еще какой-то Хупер, с кем она могла перепутать этого. На миг она забыла обо всей тяжести ситуации. В ее мозгу словно проиграли клип пасхального завтрака на траве 1988 года: маленький Хупер в своем первом пиджаке с галстуком, хвост рубашки, конечно же, торчит наружу, зелень от травы — на коленках льняных брюк. А маленькие дочки ее подруги в белых платьицах, совершенно как маленькие леди, если не считать мороженого, размазанного вокруг рта, делавшего их комично похожими на ангелов, играющих в менестрелей. А не был ли 1988-й годом кориандра и гравлакса? Не той ли весной она изобретала натуральные красители для пасхальных яиц? Нежный розовато-лиловый, бледный серо-зеленый, соломенно-желтый и настоящий индиго? Память о прошлом была загромождена, как чердак, нуждающийся в основательной чистке.
