Работа над ошибками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна (список книг .TXT) 📗
— Иван! — бросилась к нему. — Я тебя прошу… Я тебя умоляю! Не надо!
— Не лезь! — обронил мне Иван. Обнял Генашу за плечи и повел на лестницу. Я отправилась за ними. Они быстро спустились и вышли на улицу. Встали друг против друга. Я остановилась за спиной Ивана. Вмешиваться не смела, но мимикой показывала мужу, чтобы унялся.
— Так чего ты хотел, Гена? — насмешливо полюбопытствовал Иван.
— Я? — Генаша, кажется, испугался. Неуверенно пробормотал:
— Да я, Вань, ничего… Катьку хотел домой забрать…
— Катьку? Домой? — интонации у Ивана становились все спокойнее, все будничней. — И для этого ты на поминки пришел? Не пособолезновал? Отца моего не помянул? Скандал устроил? Жену бить хотел?
— Я не… я не… — глотал слюну Генаша
— Ну, вот тебе «Катьку»! — Иван размахнулся и не очень сильно двинул ему справа. Генаша едва устоял на ногах. Голова его мотнулась. Из носа закапала кровь.
— Вот тебе «домой»! — Иван уже сильней двинул ему слева.
Мой муж тихо икнул и рухнул в кусты. Хорошо, не на асфальт. Я бы не пережила, сядь Иван из-за меня в тюрьму.
— Хватит ему, — выдавила из себя блеющим голосом. — Не надо больше, Ваня.
Иван повернулся ко мне. Подошел ближе. Сделал короткую паузу и потом хрипло сказал:
— Еще разочек назови меня так… и я твоего Генку всю жизнь на руках носить буду, пылинки с него сдувать… Ну, назови же…
— Что ты, Ваня? Ванечка! Успокойся…
Подняла руку. Хотела отряхнуть мелкую соринку, прилипшую к его щеке. Он поймал мою ладонь, притронулся к ней губами. Жадно глядел мне в глаза…
Я знала, что сейчас все соседи прилипли к окнам, рассматривая нас с Иваном. Знала, что в дверях подъезда толпятся любопытные из числа пришедших на поминки. Но мне было наплевать. Пусть народ интересуется на здоровье. И сплетничает сколько влезет. Не все же телевизионными страстями пробавляться. А у меня только и есть этот миг, когда вот так — глаза в глаза, и больше никого в этом мире нет, кроме нас двоих…
В кустах зашевелился, заворочался, застонал Генаша. Иван оторвался от меня. Подошел к Генаше. Наклонился и одним сильным рывком поставил его на ноги. Спросил с участием:
— Ты сам-то до дома дойдешь?
Покачал головой. Сказал мне через плечо:
— У тебя с ним сейчас много возни будет. Я тебе помогу немного.
Подхватил Генашу под руки и поволок к нашему подъезду. Дотащил его до двери в квартиру. Зайти в гости и познакомиться с бабушкой отказался.
— Вы сейчас Генкой займитесь. Я к вам завтра приду.
Убрал мне за ухо длинную прядь, выбившуюся из закрученной на затылке косы. Подмигнул и пошел. Как будто и не было того момента между нами. Момента истины…
Я смотрела ему вслед. Смотрела и понимала: чудес не бывает. И прекрасный рыцарь в блестящих латах не увозит на белом коне женщину в рубище. Он скачет вдаль. Как в том моем далеком детском сне.
Я волоком втащила супруга в прихожую. А там уже вдвоем с бабушкой уложили Генашу на диван. Все лицо его было в крови. И голубая рубашка на груди запачкана крупными кровавыми пятнами, а на спине и боках — землей. Бабушка понесла рубашку и майку в ванную. Замачивать в холодной воде с порошком — верное средство. Я устроилась рядом с Генашей. Поставила на пол таз с водой. Мокрым полотенцем вытирала ему лицо, смывая кровь и грязь. Присматривалась внимательно. Особых повреждений на лице у Генаши не замечалось. Немного распухли губы и нос. Еще под глазом синяк обозначился. Повезло Генаше. Пожалел его Ванечка.
Генаша поскуливал. Тихо, словно про себя, матерился. Мне было скучно его слушать. Заглянула к Димке. Поцеловала спящего сына. Пожелала бабушке спокойной ночи. Постелила себе на полу возле дивана. Пьяный муж всегда вызывал у меня непреодолимое отвращение. Легла. Хотела вспомнить весь день. Обдумать происшедшее, заглянуть в себя. Но, видимо, сильно устала. Уснула мгновенно.
На следующий день Иван, как и обещал, нанес визит. В свое любимое послеобеденное время. Генаша был на работе. Вчерашнее помутнение рассудка у него прошло. Жизнь вошла в привычную колею. Да и новый день с беспощадной яркостью высветил бессмысленность моих надежд. Наверное, поэтому меня не покидало чувство, что я делаю нечто запретное. Сидела как на иголках. Зато бабушка ощущала себя излишне раскованно. Давно я не видела ее тв отличном настроении. Она достала свои лучшие чашки из китайского фарфора. И все сетовала, что одна чашка разбилась при переезде. Чашку, конечно, склеили. Но пить из нее уже нельзя. Да и вид не тот. Потом бабушка притащила бутылку кубинского рома, подаренного ей Никитой. Налила нам в чай этого рома чуть не по столовой ложке. Я пропустила момент, когда у бабули на плечах оказалась шалька из черных кружев, а волосах старинный черепаховый гребень. По всему было видно — Иван произвел огромное впечатление на мою бедную бабку, уставшую от Генашиных выбрыков. Она мило болтала с ним минут сорок. Совсем забывшись, пересыпала свою речь французскими выражениями. Иван только вздыхал жалобно. Я тихонько ему переводила. Бабуля конфузилась от того, что ставила нашего гостя в неловкое положение. Изящно извинялась. И через минуту снова забывалась, переходя на французский. Потом она, театрально всплеснув руками, вспомнила, что неплохо бы перед ужином прогулять Димку. Иван спросил, сколько лет моему сыну? Я безбожно солгала, убавив его возраст на месяц. У бабушки при этом вытянулось лицо и глаза полезли из орбит. Иван этого, кажется, не заметил. Все равно. Я глянула на бабушку так, что она мигом собрала Димку и увеялась вместе с ним на улицу.
— У тебя замечательная бабушка, — заметил Иван, как только захлопнулась входная дверь.
— Угу, — согласилась я.
— И отвратительный муж.
— Что поделаешь? Какого Бог послал.
— Бог послал? — Иван усмехнулся. — Четыре года назад мне казалось, ты сама его выбрала. Хотя… Столько времени прошло. Я мог и напутать.
Он вдруг перегнулся через стол. Положил свою ладонь на мою руку. И заговорил мне в лицо. Жарко, горячо.
— Кать! Плюнь ты на этого алкаша-похметолога. Разводись!
Я онемела. Смотрела ему в глаза. Прямо в его серо-синий перламутр. Не могла понять, что это с ним? Иван продолжал настойчиво:
— Поженимся, Кать! А? Я Димку усыновлю.
Странные мысли замелькали в моей тупой башке. Иван хочет усыновить родное детище. Может, сказать ему тогда, что Димка от него, а не от Широкова? Нет, не поверит. Ему не докажешь. А если докажешь, то будет еще хуже. Развернется и уйдет. Не простит мне такого обмана. Что касается усыновления, то это он сейчас красиво говорит. А потом наступит момент, когда он меня попрекнет Димкой. Терпеть подобные выходки от Широкова я могла. Спокойно выслушивала пьяные оскорбления, что нагуляла пацана, что Димка — пащенок Ивана. Но услышать нечто подобное от Ванечки?
— А ты сможешь смотреть на моего сына, как на своего? — спросила, закусив губу. — Сможешь не попрекать нас Широковым? Только честно!
Сжавшись от страха, ждала ответа. Про себя молилась неизвестно кому: «Пусть скажет „да“! Ну пусть скажет…». Иван опешил. Сел на место. Прикрыл глаза. С минуту молчал, обдумывая мои слова. Совещался сам с собой. Потом распахнул свои невозможные очи, взглянул прямо. И честно ответил:
— Не знаю… Нет, наверное… Нет, не смогу.
Ну, вот. А туда же. «Разводись… поженимся…». Не боль, нет, горечь захлестнула мою душу. Лучше я при своем останусь. Отвернулась к окну. Произнесла, не глядя на Ивана:
— Давай забудем про это, Иван. У тебя своя жизнь, у нас с Димкой своя.
— «Но я другому отдана. Я буду век ему верна…» — пробормотал Иван, поднимаясь.
— Что? — вскинулась я.
— Так. Ничего. Школьные уроки по литературе вспомнились.
Он направился в прихожую. Я за ним. У дверей он остановился.
— Ну, хоть поцелуй меня на прощание.
Не стерпела. Подошла к нему. Прижалась. Как будто из дальнего странствия воротилась наконец домой, так хорошо мне было в его сильных, горячих руках, так спокойно. И теплый, чуть солоноватый привкус его губ показался знакомым до боли, до слез. Ох, как мне не хотелось, чтобы этот поцелуй кончался. И он все длился, длился, пока хватало дыхания. А потом Иван сам разжал мои руки. Сказал на прощание:
